Девушку звали Алиной, а ее тетку – Ириной Евпатьевной. За те пятнадцать – двадцать минут, что она говорила, Лекс узнал почти все о нелегкой судьбе этих двух женщин, одна из которых не могла ходить и говорила только обрывочные, ничего не значащие фразы, а другая, скрепя сердце, несла свой крест.
Потом Евпатьевна вдруг опомнилась, что рассказывает все совершенно незнакомому человеку. Извинилась, ушла, а Лекс выкурил еще две или даже три сигареты, прежде чем вернулся к себе и лег спать.
Сон тогда долго не шел. Лекс ворочался, перед глазами стояла даже не девушка, а ее кожа, бугристая от шрамов давно заживших ожогов. Фредди Крюгер женского пола.
С Евпатьевной они еще пересекались несколько раз, на балконе или в тамбуре на лестничной площадке, но она больше не пыталась заговорить с ним. Впрочем, отношение изменилось. Теперь соседка даже иногда первой здоровалась, а перекидываясь ничего не значащими фразами, они могли обсудить что-то вроде погоды или каких-то бытовых проблем.
Через пару недель Евпатьевна случайно обмолвилась, что в Китае могут сделать операцию, которая восстановит зрение, но стоит она больших денег, почти пятьдесят тысяч долларов. Разговор был буквально на ходу, и упоминание об операции прозвучало вскользь, на фоне подорожавшей коммуналки и каких-то продуктов.
«Китано апгрейд», сеть из лучших нейрохирургических клиник в Юго-Восточной Азии. Собственные лаборатории, фармацевтические компании и несколько крупных корпораций в качестве акционеров. Недавно Лекс и пара его сетевых партнеров написали эксплойт, с помощью которого слили и выложили в свободный доступ клиентскую базу одной из клиник «Китано». Не из-за хулиганства – заказчики, кто-то из триад, заплатили за это полсотни килобаксов.
И вот совпадение, оказалось, что два месяца назад Евпатьевна отослала им медкарту племянницы, и на днях от китайцев пришел ответ стоимостью в пятьдесят тысяч.
На следующий день после этого разговора Лекс впервые нажал кнопку звонка своих соседей и, когда женщина открыла дверь, протянул ей сверток.
– Сделайте то что нужно, – сказал Лекс. – Возвращать не надо. Это… просто так…
Она не хотела брать, точнее хотела, но боялась, подозревая недоброе. А что ей оставалось думать в ситуации, когда молодой парень, снимающий однушку на окраине, дарит чужим людям сумму, равную половине стоимости арендуемой им квартиры?
Откуда ей знать про пятикомнатную квартиру на Остоженке и счет, на котором лежит несколько миллионов, не имеющих для этого парня практически никакой ценности.
Лекс убедил ее в том, что она должна взять деньги и отвезти девушку на лечение. Это оказалось несложной задачей.
Сборы, документы… они вылетели в Поднебесную через две недели. К тому времени у Лекса уже был первоначальный состав собственной команды, Лиска помимо ассемблера взяла на себя перевод, и команда заработала свои первые серьезные деньги, обрушив сервера одного из буржуйских банков – по заказу конкурентов. Задача была выполнена на пять с плюсом, появились рекомендации, новые заказы.
Как и во всем мире, в Сети шла нескончаемая война. Мелкие и крупные корпорации соревновались друг с другом, демонстрируя как реальное, так и виртуальное оружие. Где-то гибли наемники, а где-то вайпились базы с бэкапами, выходили из строя логические контроллеры.
– Сколько ваша компания тратит на виртуальную безопасность? Миллион? Боюсь, этого мало. Мы тратим в пять раз больше, а вам придется либо увеличить расходы, либо уйти с рынка.
Сильнейшие выживают только потому, что уничтожают более слабых.
Официально все корпорации признавали, что хакеры – это зло, которое следует неукоснительно искоренять. Спонсировались антихакерские программы, лоббировались законы, ужесточавшие ответственность за компьютерные преступления.
Неофициально любая более-менее крупная корпорация имела у себя на службе людей, которые имели связь с хакерами.
Хакеры так же соревновались между собой, вырывая друг у друга наиболее выгодные контракты. На приватных форумах обсуждали, как в последний момент Индевять перебил у Словена крупный заказ одного южнокорейского концерна. Заказ стоил почти двести тысяч, и, по слухам, Словен хотел нанять киллера, чтобы отомстить.
Не нанял, потому что вскоре ему тоже обломилось что-то серьезное. Он искал людей, в основном программистов, знающих лисп, ассемблер и си плюс плюс – языки, которые необходимы для модификации вирусов серии «Стакс».
Из-за договора со своими первым заказчиками, спецслужбами «некоего государства», Лекс не мог объявить всем, что он создатель первого вируса серии «Стакс», понимая, что как только станет об этом известно, за ним начнут охотиться как минимум недавние заказчики.
Лекс злился, что не мог сказать об этом. Его репутация заметно улучшилась бы после этого, и можно было бы выйти на другой уровень. Там, где миром управляют транснациональные гиганты. Sony, Shell, Standart Oil.
Ему хотелось туда, где ставки – уже не деньги. Где выбор одной из стороны мог оказаться решающим для всего мира.
Но для этого надо было наработать репутацию. Расширяя клиентскую базу, демонстрируя не только умение модифицировать «Стакс», но также писать трояны, создавать и продавать ботнеты…
Работы было невпроворот, когда соседи вернулись из Китая. Лекс вполуха выслушал благодарности, которыми его осыпала Евпатьевна по возвращении. Наверное, стоило бы проявить больше участия, но уж как вышло.
Операция прошла успешно. Девушке вернули зрение, и возможно, что со временем к ней вернется и разум.
– Она уже что-то понимает. На звуки реагирует, на голос. Раньше-то вообще ничего… да вы зайдите, посмотрите. Я чай приготовлю, из Китая привезла, целебный…
От приглашения прийти в гости Лекс вежливо отказался. Спешил, предстояли переговоры, агент заказчика настаивал на личной встрече, да и заходить в гости, если честно, не было никакого желания.
Однако теперь почти каждый день ровно в девять часов утра выходил на балкон. Ирина Евпатьевна к этому времени выкатывала коляску с девушкой, и они перебрасывались несколькими фразами.
– Вчера я на кухне возилась, а она рядом сидела. И муха вокруг летать начала, а она за ней глазами следила и потом голову даже повернула.
Ничего она не понимала. Не реагировала на звуки, на голос. Китайцы вернули ей зрение, но она продолжала находиться во тьме.
За все время женщина ни разу не спросила, чем занимается Лекс. Хотя, конечно, понимала, что законопослушный человек, живущий на окраине города в съемной однушке, не станет делать незнакомым людям подарки, стоимостью в половину квартиры. Пару раз Лекс намекал, что занимается торговлей акциями на бирже, но, кажется, она этому не верила.
– Вчера она рисовала. Я ее рукой водила, а она смотрела. Карандаш, правда, еще плохо держит, но, мне кажется, уже понимает, что делает.
Говорила всегда она. Рассказывала о предыдущем дне, о том, что нового произошло у девушки с разумом двухлетнего ребенка. Лекс слушал ее, иногда кивая, иногда вставляя односложные фразы. Эти рассказы помогали ему отвлечься и на время забыть про бесконечные строчки кода, про иероглифы, которые иногда появлялись перед глазами, про вирусы и остальные издержки его профессии.
– Не выспалась сегодня. Вчера допоздна мультики смотрела, я уж выключать не стала. Все ждала, может, засмеется или хотя бы улыбнется.
Иногда девушка тоже что-то говорила, и в эти минуты ее тетя замолкала. Чаще всего это был короткий бессмысленный набор из слов и звуков, но однажды, спустя несколько месяцев, она вдруг произнесла что-то осмысленное.
Это случилось в начале апреля. Только зацвела сирень, и у девушки на коленях лежало несколько веток. Лексу тоже была предложена сирень, но он отказался.
Чтобы не показаться навязчивой, женщина все предлагала только по одному разу: зайти к ней в гости, что-то купить на рынке, приготовить еду… Предложений было не более десятка. Лекс понимал, что Ирина Евпатьевна просто хочет как-то отблагодарить его, но всякий раз вежливо намекал, что у него все есть и ему ничего не надо.
Так вот, Лекс подумал насчет того, что больше ему вряд ли предложат цветы или нечто вроде этого, Евпатьевна только собиралась рассказать очередную короткую историю о вчерашнем дне, как Алина вдруг нарушила молчание.
– Я больше их не боюсь, – непривычно громко сказала она, а потом посмотрела в глаза Лекса, перегнувшегося через перила балкона, и добавила: – Потуши огонь.
В обед у нее поднялась температура. Настолько высокая, что вечером ее увезли на скорой. На следующий день Лекс узнает, что ничего серьезного, аллергическая реакция на сирень, и девушка проведет в больнице около недели.
Конечно же, Лекс не придал значения словам Алины и понятия не имел о том, кого она перестала бояться.
Глава 0. /dev/null
Подмосковье, деревня Полушкино, июль 2000 года
Когда на улице тридцатипятиградусное пекло и воздух над асфальтом раскален настолько, что невозможно дышать. Когда все подружки разъезжаются по деревням, курортам и спортивным лагерям. Когда в квартире внезапно ломается кондиционер, а у родителей появляется возможность взять отгулы в счет отпуска. Когда все валится из рук, а часы существуют только для того, чтобы отмерять время до пятницы, – нет никаких сомнений в том, что пришло время садиться в папину машину и ехать на дачу.
Восемьдесят километров от МКАДа по направлению к юго-западу. Деревня под названием Полушкино, от нее еще три километра, и далее дачный поселок, называемый садовым товариществом «Зеленоречка». Участки по девять и двенадцать соток, однотипные двухэтажные домики, электричество, колодцы, газ обещают в следующем году, деньги уже собрали.
Отдушина для любого городского жителя, одуревшего от летней жары и каменных джунглей.
Любовь к дачам детям прививается с детства. Раньше это была любовь к садовым участкам и семейным сборам урожая. Теперь фрукты и овощи закупались на рынке, а детям объясняли, что на даче хорошо, потому что свежий воздух необходим людям, живущим в городском смоге.
Некоторые дети, как, например, Алина, не совсем понимали, что такое городской смог. Когда они приезжали на дачу и выходили из машины, то папа обычно делал глубокий вдох и говорил:
– Господи, какой воздух!
– Невероятно чистый, – подтверждала мама, вдыхая его вслед за отцом.
Алина по примеру родителей тоже делала вдох и кивала, но никогда не признавалась в том, что совершенно не чувствует никакой разницы между городским воздухом и дачным. Тем более что она, в отличие от некоторых детей, любила дачу и все, с ней связанное.
На даче девочке нравились три вещи: весельная лодка, смородина и надувной бассейн, в котором Алина готова была плескаться с утра до вечера.
На лодке папа катал Алину и маму, если не рыбалил. Зеленоречка – не зря так прозвали этот дачный поселок. Здесь есть речка с водой, которая действительно почти все время зеленого цвета. В речке водятся окуни, караси, красноперки и даже щуки. Поговаривали, что раньше здесь был рыбный заповедник, в котором разводили осетров, и якобы кто-то из соседей видел, как кто-то вытаскивал… впрочем, рыба Алину не интересовала – ей нравилось исключительно катание на лодке.
Смородина. Красная, белая и черная. Мама говорила, что она очень-очень полезна, но Алина любила ее, конечно же, не за полезность, а за вкусность. Смородины у них на участке было тысяча миллионов кустов, она росла вдоль забора по всему периметру, и Алина могла съедать ее каждый день по тысяче миллионов горстей.
Ну и главная забава, недоступная в городе, – это свой собственный бассейн, стоящий посреди участка. Его доставали из сарая, надували и заполняли водой чуть ли не первым делом, когда приезжали на дачу. Так классно лежать в теплой воде и смотреть вверх, на голубое небо, такое чистое, какого никогда не увидишь в городе.
Нет, конечно, в дачной жизни имеется еще много всяких прелестей – например, баня, после которой так здоровски с разбега плюхаться в бассейн, поднимая целый фонтан брызг. Или люляки – люля-кебаб, который папа готовил на мангале. Еще всякие ежи, дятлы, кукушки и прочая полудикая живность, посещающая их участок в самые неожиданные моменты. Еще бадминтон, вечернее лото, утренняя роса, сверчки по ночам и прочая, прочая, прочая.
Единственное, что Алине не нравилось на даче, – это пауки. Не то чтобы она их боялась – это когда маленькая была, визжала при их виде, а сейчас-то уже взрослая, тринадцать лет как-никак, – но неприязнь к ним оставалась прежней.
Пауки плели свои паутины еженощно и всюду, папа посмеивался, когда Алина, зайдя за смородиной, натыкалась на миниатюрные сети и, фыркая, пыталась стряхнуть с себя невидимые и очень неприятные нити.
А в остальном дача была тем самым местом, куда надо обязательно приезжать каждое лето на неделю. Не больше, потому что через неделю она надоедает, но и не меньше – иначе не успеть в полной мере насладиться природой.
– Как хорошо, что мы ее тогда купили, – сказал однажды папа маме. – Считай, за шапку сухарей. У нас в один год появилась и дача, и доча.
– Папа, а кто нам продал дачу за шапку сухарей? – удивленно спросила Алина. В ее представлении, это должна была быть огромная шапка.
Оказалось, что «шапка сухарей» – означало, что очень дешево, почти даром. А вот кто продал им дачу, родители не знали. Бывшего хозяина они так и не увидели, сделку завершали через агента, который – вот странно – в первую встречу упомянул, что хозяин какой-то индус, а во вторую – что какая-то молодая девушка.
– Да и не все ли равно, кто продал. Главное, что теперь хозяева тут мы. Ты будешь в бассейне купаться или спускать его?
– Не-е-ет! Не спускать! – завизжала Алина и, разбежавшись, плюхнулась в нагретую солнцем воду под смех родителей.
Весело было. Всегда. Пока все не закончилось.
День был как день. Солнце, легкий ветерок, птицы пели, им подпевала старенькая магнитола, а магнитоле подпевала мама, хозяйничая на веранде, которая одновременно служила и кухней. Запах блинов разносился чуть ли не по всему участку. Папа возился в сарае с удочками, а Алина, вдоволь накупавшись в бассейне, пошла к самому дальнему кусту черной смородины, намереваясь не только поесть, но и собрать в туесок ягоды для родителей.
По ту сторону забора проходила тропинка, заросшая бурьяном почти в человеческий рост. Тропинка вела к заброшенному соседскому участку, который уже несколько лет был выставлен на продажу, и явно не за шапку сухарей. На тропинке было много крапивы, амброзии, пауков и противной мошкары. Папа давно собирался выкосить эту поросль, но поскольку бурьян не на их участке, а на нейтральной территории, тропинке, которой к тому же никто не пользовался, то у него все никак руки не доходили.
Алина очень удивилась, когда увидела среди бурьяна чью-то фигуру. Поначалу подумала, что это бродяга из тех, что воруют детей и продают цыганам, и приготовилась было дать деру поближе к родителям. Но, приглядевшись, увидела, что человек не похож на бродягу.
Это оказалась девушка лет двадцати, на груди у нее висел фотоаппарат. Она была одета в джинсы и майку, а еще у нее были дымчатые очки, большие, на пол-лица. В таком одеянии она совсем не была похожа на дачницу. Заметив Алину, девушка приветственно махнула ей рукой и, примяв несколько кустов амброзии, подошла поближе к забору.
– Ты кто? – спросила Алина больше с любопытством, чем с опаской.
– Инна, – ответила девушка. – А ты?
– Алина. Это наша дача. – Алина кивнула назад. – А ты что тут делаешь?
– Фотографирую, – в доказательство своих слов Инна показала на фотоаппарат.
– Кого?
– Ну, разное… пауков, например.
Алина поморщилась, выражая все то отвращение, которое у нее вызывали пауки.
– Фу! Ненавижу пауков!
– Правда? А почему?
Пробравшись сквозь бурьян, Инна подошла вплотную к забору и повторила вопрос: