Ведь все очень просто: если нет больше дара — то тогда самое время добыть какой-нибудь острый предмет и вырезать у себя из груди то, что дает мне возможность дышать и двигаться. Без магии я никто, даже меньше, чем никто. Магия — это то, ради чего еще стоило существовать даже такому существу как теперешняя я. Нет магии — нет и меня самой.
И я решилась. Выбрала простое, но мощное заклинание регенерации, от себя добавила в него маленькое изменение (при этом кровожадный зомби во мне мерзко захихикал). Разложила по столу коробочки и мешочки с бусинами, с душевным трепетом извлекла из тряпицы кусочек неполированного изумруда (эх, в свое время немало форинтов пришлось отвалить заезжему торговцу). Потом отрезала кусок войлока, вдела нитку в иголку и — работа закипела. Стежки ложились ровно, бусинки прижимались друг к дружке блестящими боками, изумруд послушно лег в отведенное ему место. Отрезая в очередной раз нитку, я вдруг подумала о том, как же глупо было желать славы только ради того, чтобы доказать своей семейке — мол, и я чего-то да стою. Нет, в самом деле, как все это было глупо и… мелочно, что ли? Уже после смерти я как будто взобралась на вершину горы, а там, внизу, была я-прежняя, живая, самоуверенная, совершенно не понимающая истинного положения вещей. Ха! Стать лучшей из лучших только для того, чтобы тебя заметили те, кто не замечал прежние двадцать лет. Да они, вмерзшие в свое родовое имение, и головы бы не повернули, заслышав имя Ирбис. Для них я перестала существовать ровно в тот миг, когда смертным приговором прозвучало название моего магического дара. А я-то, дурочка, искренне верила в то, что мои лавры что-то изменят…
Нет, и все-таки. Неужели все, чего мы пытаемся добиться, делаем это для себя и ради себя, любимых? Или — наоборот — для других, для тех, кому будут нужны и полезны наши свершения? Наверное, все-таки для себя. Конечно, наивно было думать, что, стань я известной и уважаемой вышивальщицей, моя семья кинется ко мне с лобзаниями. Но, возможно, дорога в западный лес все же стоит того, чтобы постараться? Эльфы не откажут великому магу Ирбис Валле. Я смогу предложить им то, чего до этого не предлагал никто. В конце концов, не зря же мне нравятся неожиданные и нестандартные решения простых, казалось бы, задач?
… Все. Я пришила петельку для шнурка, оглядела собственное творение. Хорошо, что на вышивальщиков не действует магия вышитых ими талисманов, не то пришлось бы мне несладко сейчас. Впрочем, неважно. Это будет моей маленькой местью людям — просто людям, трое из которых меня убили.
Я вынырнула из хижины в закат, поискала глазами Шерхема — но его, само собой, нигде не было. Только Роф топтался на месте, и было видно, что он и рад бы тащиться вслед за хозяином, но получил весьма недвусмысленный приказ торчать на полянке перед хижиной и охранять мое драгоценное тело. Ну, ладно. Подождем — благо что времени у меня теперь мно-ого.
Шерхем Виаро явился нескоро, солнце успело сесть, а на лес накатились невероятно красивые фиолетовые сумерки. Измотанный и злой, бросил на траву пухлую сумку, затем отстегнул от пояса мою флягу и долго пил из нее.
— Ну что за люди, — наконец поделился он своим горем.
— Что? — я разглядывала его, сидя на теплой еще земле и покусывая травинку.
— Когда им нужно исцелить недуг, они готовы заплатить столько, сколько просишь, — пояснил Шерхем, — но как только они выздоравливают, выздоравливает, похоже, и их жадность. Был на тракте, встретил караван. У купца — ущемление грыжи, похоже, с омертвением тканей. Еще чуть-чуть, и отошел бы, бедняга. Давай, говорит, лечи, заплачу любую сумму. Ну, я попросил сто форинтов, вылечил пройдоху, а он возьми — и позови своих людей. Ффух. Хорошо еще, что успел их усыпить, попадали в пыль как мешки с картошкой. Тогда купец, конечно, расплатился, но при этом смотрел на меня так, как будто хотел сожрать живьем.
— Сто форинтов — это немного, — заметила я, — а в сумке что?
Лекарь пожал плечами.
— Да так, всего… Одежда, хлеб, соль, огневки…
— Встретились гномы на пути?
— Не поражай меня своей наивностью, — Шерхем одарил меня снисходительной ухмылочкой, — огненные руны изготавливаются гномами, конечно, но купить их можно… допустим, у честных контрабандистов.
— Ты не боишься, что тебя сдадут гончим? — я продолжала гонять во рту травинку, всем телом чувствуя особенное, живое тепло, исходящее от стоящего рядом лекаря.
Он беспечно махнул рукой.
— Здесь, в этой глуши, всем наплевать, кто есть кто. Тем более что я давно лечу всех подряд в той деревне, они на меня молиться скоро будут. Ну, а ты? — и он, прищурившись, уставился на меня.
Я молча протянула ему талисман на кожаном шнурке.
— Активируется сам по мере надобности. Главное, никто его не должен носить, кроме тебя.
Быстрый, настороженный взгляд из-под ресниц.
— А почему?
— Испортится сразу, — я усмехнулась, — такая вот у меня прихоть, Шерхем. Пусть этот талисман носит только тот, для кого я его сделала. Это регенерирующий талисман, на тот случай, если ты потеряешь сознание и не сможешь себя исцелить.
— Полезная вещица, — он ловко принял талисман из моих рук, повертел, рассматривая, — и работа хорошая. Спасибо.
— Носи на здоровье, — я кисло улыбнулась, — давай и проверим сразу, а? Может быть, ничего от моего дара и не осталось…
Шерхем пожал плечами — Хайо, ну что ж он такой худой, рубашка как на вешалке болтается — а потом повесил мой шедевр себе на шею, достал из-за голенища сапога нож и, не поморщившись, полоснул себя по запястью. Закапала кровь — шлеп-шлеп-шлеп. Она казалась почти черной в сумеречном лесу и пахла… м-м-м. Просто сказочно вкусно. Я стрельнула глазами в сторону Рофа, но тот, даже если и почуял, был под действием приказа.
И, охр возьми, ничего не произошло. Кровь продолжала капать в траву.
— Лучше б сдохнуть, — прошептала я, заворожено глядя на аппетитный надрез на запястье лекаря.
— А когда талисман начнет действовать? — спокойно поинтересовался он.
— Да он уже должен был подействовать! — промяукала я, — Хайо всемилостивый, у меня ничего, совсем ничего не осталось. Сделай доброе дело, забери свою магическую штуку, я хочу просто уснуть и больше не просыпаться…
Шерхем как-то странно посмотрел на меня.
— В любом случае, отсутствие магического дара — это еще не конец всему. Живут же простые люди…
— Живут же простые люди! — передразнила я его, — простым людям не надо в Великий лес, охр побери!
— А с чего ты взяла, что именно магу суждено туда попасть? — голос лекаря вдруг сделался стальным, — или ты в самом деле думаешь, что, перестав быть магом, ты уже ничего интересного собой не представляешь?
— Шерхем, — я старалась говорить спокойно, чтобы голос не срывался на рыдания, — ты просто… ты не понимаешь.
— Я все понимаю, — жестко сказал он, — я понимаю, что передо мной истеричная, недалекая девица, которая мнила себя едва ли не избранной высшими силами, а теперь…
Шерхем не договорил. Оборвал себя на полуслове, провел большим пальцем по разрезу на запястье, стирая кровь.
— Надеюсь, этотебя успокоит?
Кожа была гладкой, чистой. Рана исчезла бесследно.
— Он работает с задержкой, — растерянно пробормотала я, — наверное, мое состояние…
— Значит, задержку надо учитывать. Невзирая на состояние.
Он аккуратно спрятал талисман под рубашку, улыбнулся.
— Спасибо за подарок, Ирбис Валле. Надеюсь, ты в самом деле станешь знаменитой вышивальщицей… Ну, а теперь — спать, спать. Иди в дом, кровать в твоем полном распоряжении.
— А ты? — если бы я была живой, то наверное, покраснела бы. Не очень-то красиво выгонять хозяина из его собственной постели.
— Я уже привык спать на травке, — ехидно сообщил Шерхем, — ты забываешь, что не один день провела в моем доме.
Ну не спорить же с ним? Я поднялась, отряхнулась и побрела к хижине. В королевство Веранту вступала ночь, душноватая южная ночь без малейшего дуновения ветерка. Меня начало знобить. Запах крови все еще плавал над поляной, снова начал подкрадываться холод. Охр, ну что за странная магия, что за странное тело? В такую жару у меня зуб на зуб не попадает, как ни кутайся в одеяло.
…Поэтому, промучившись где-то до полуночи, я вышла из хижины и легла спать рядом с Виаро. Честно говоря, мне было наплевать на то, что он мог подумать о моей нравственности. Да он и не подумал ничего, молча прижал к своему боку — так, чтобы я могла согреться.
***
…Бывает же так — с вечера ложишься спать, прекрасно засыпаешь, а потом среди ночи тебя что-нибудь будит… И все, прощай, сон.
А еще говорят так: спит хорошо тот, кто мало думает. Увы, Шерхем Виаро не относился к числу этих счастливцев. Он проснулся, когда ощутил прижавшуюся к боку девчонку, холодную как вынутая из воды лягушка. Бедняга мерзла, а кое-какие новые инстинкты, появившиеся вместе с камнем под сердцем, безошибочно привели ее к ближайшему источнику живого тепла. Что ж, ничего не поделаешь. Все-таки он, Шерхем, никогда не был некромантом, а то, что он успел сделать с убитой Ирбис Валле, и без того выходило за все дозволенные пределы.
Шерхем лежал неподвижно, боясь спугнуть сон — ее и свой собственный. Но потом Ирбис Валле заснула, смешно засопев носом, а он… К сожалению, его начали изводить мысли, приходящие по ночам.
Он вспомнил свою жену Луизу и славного, щекастого карапуза, которым их наградил Хайо. Тело Луизы ему показывали, а вот сынишку — нет. К чему была эта совершенно бессмысленная жестокость? Шерхем так и не смог понять, даже спустя годы, когда боль чуть притупилась. Жив ли Дан, славный мальчуган? А если жив, то по каким дорогам ходит? Увы, не узнать. В ту роковую ночь, когда схватили Луизу и подросшего, шустрого мальчугана, пропал и тихоня Арнис, об участии которого в эксперименте помимо него, Шера, знал только Улли Валески. Много позже выяснилось, что он тогда отбыл по срочному делу в свое имение — и хорошо, что отбыл, он хотя бы не рисковал понапрасну, находясь рядом с главным козлом отпущения. С Шерхемом Айланом Виаро, то есть.
… Доколе бегать по лесам, водя за собой гончих? И есть ли в этом смысл, когда не осталось тех, ради кого он бы терпел любые муки? Определенный смысл, конечно, был: его величество не сможет спать спокойно, пока Шерхем на свободе. Но зачем мстить королю, когда тот не сделал ничего такого, к чему бы его не обязывала корона? Охр возьми, все как обычно: тысяча вопросов, и нет, ну совершенно нет ответов.
А теперь еще эта девочка с мерцающим магией коконом вместо сердца. Он уже и сам начал сомневаться в том, что принял верное решение, возвращая ее к этой недожизни. Ребячество, иначе и не скажешь. Возомнил, что так будет лучше, что у нее хватит сил, чтобы достучаться до эльфов и уже этим свершить самое большое чудо этого мира. Не смог бросить тело единственного милосердного человека в королевстве. Думал, что дает надежду, истинную надежду на воскрешение в Великом лесу… Ну не дурак ли, а? И она, похоже, поверила. Как ослик, перед носом которого держат морковку на веревочке, шагнула вперед, в это подобие жизни. Теперь вот хочет стать великим магом, вышивать неповторимые талисманы, закладывать в них песнь своего сохранившегося дара…
Который, как ни крути, у Ирбис Валле имелся. Даже в избытке. Сам он никогда не пробовал разбираться в магии вышивальщиков, но почувствовал, что талисман регенерации на самом деле не так уж и прост. Она сказала, что поломается, если его примерит кто-то другой. Весьма нетривиальное, так сказать, решение. Но поломается ли? Шерхему казалось, что он будет действовать, но как-то иначе. И почему-то, глядя в зеленые глаза неживой девушки, он не осмелился устроить допрос на предмет ее искренности. Главное, что на нем талисман сработал как надо. С небольшой, правда, задержкой — но правильно.
А еще где-то в лесах Веранту кружил охотник из Великого леса.
Кружил, конечно же, не зря. Вот бы разыскать его… Но пытаться обнаружить в лесу эльфа не будучи королевской гончей — все равно что искать иголку в стоге сена. Охр!
Шерхем безуспешно пытался уснуть, убеждал себя в том, что вот-вот наступит новый день, и ему надо будет отправляться на охоту — вернее, на заработки, пока не пришла пора уходить в другое место. В небольшой и глухой деревне серебра не водилось, но зато там имелись дивные, откормленные гуси и утки, которых господин лекарь ел с большим удовольствием. А позавчера по деревне молодка на сносях ходила. Может быть, ему уже пора торопиться со своими лекарскими услугами?
Ирбис Валле спокойно посапывала под боком. Шерхем снова вспоминал Луизу, которую уже не вернуть. Думал о щекастом мальчугане, которого потерял. Об эльфе. Об Арнисе Штойце. И еще раз об эльфе.
А потом он вдруг снова увидел себя, молодого, наивного чародея, полкового лекаря, сгорбившегося у походного костра. Да, тогда им пришлось несладко: орки шли, шли, шли… Живые, мертвые. Те, кто падали, на следующее утро поднимались и снова шли в бой. А он, Шерхем Виаро, лечил, лечил и еще раз лечил. Закрывал рубленые и колотые раны, вправлял вывихи, обезболивал — чтобы к ночи сидеть перед костром и смотреть на танцующее пламя. Спать он уже не мог. И вот тогда из тьмы соткался эльф — неслышно, прямо посреди лагеря. Подошел, мягко ступая, к костру, и уселся напротив Шерхема.
— Ты маг, — напрямую сказал он, — ты можешь опрокинуть орков, смять их и победить.
— Интересно, каким образом? — Шерхем даже не удивился тому, что перед ним житель Великого леса. Сил не осталось даже на это, — я не смогу усыпить целую армию.
— Мы не вмешиваемся в войну людей и орков, — мягко прошелестел эльф, — но можем дать совет. Мертвые перестанут подниматься, если вы сможете завладеть тем камнем, который шаман носит на шее, не снимая.
— Ну, и как я это должен сделать? — он поднял брови, — пойти к ним и сказать, мол, отдайте вашего шамана?
— Думай, человек, — эльф вздохнул, — на то тебе и голова дана, чтобы думать.
Он неспешно поднялся и шагнул обратно во тьму, так же незаметно, как и появился.
«Но меч — штука обоюдоострая», — сонно подумал Шерхем.
Он проваливался в сон, невзирая на то, что вокруг светлело. А потом ему привиделось нечто, состоящее как будто из радужных пузырей, в которых непрестанно мешались цветные пятна. И, вспомнив, Шерхем закричал от ужаса и отчаяния, понимая, что теперь он совершенно, абсолютно беспомощен.
***
Нет, в самом деле любопытно, что должно присниться, чтобы вот так кричать. И лицо такое… беспомощное, что ли. Когда он бодрствует, то просто злой и жесткий как черствый хлеб. А во сне как будто молодеет лет на десять, морщины разглаживаются, и — этот страх, обреченность. Что ж, судя по всему, тени войны с орками все еще бродят по долинам его памяти, и уходить никуда не собираются. Я легонько потрясла Шерхема за плечо, он сжался в комок и открыл глаза, уставившись на меня мутным со сна взглядом, в котором продолжал метаться ужас.
— Я снова кричал во сне, — мрачно подытожил он, глядя на меня.
— Да. Тебе опять приснились орки?
Шерхем усмехнулся, сел на траве. С силой провел пальцами по лицу, как будто пытаясь сорвать прилипшую маску ночного кошмара.
— Если бы только орки… — он прищурился на светлое небо, окинул взглядом молчаливые деревья.
Я молчала. К чему лезть человеку в душу, если сам он не хочет рассказывать? Внезапно он протянул руку, коснулся моей щеки.
— Да ты совсем холодная к утру стала. Так, поднимаемся, готовим завтрак. Судя по всему, тебе надо регулярно питаться… чтобы чувствовать себя человеком.
— А куда эта пища девается? — я прислушивалась к своим ощущениям, — такое впечатление, что у меня в животе как было пусто, так и осталось… Я уже совсем не похожа на живого человека, да?
Он почесал зарастающий щетиной подбородок.
— Думаю, съеденное тобой идет на поддержку тех сил, которые тебя сохраняют в таком вот виде. Ну, ну, не начинай все снова. Мы же договорились, что у тебя теперь просто много времени, чтобы попасть к эльфам?
Я пожала плечами. Да, верно. Кажется, мы договорились. Но как же сложно принимать себя такой, какая я сейчас… Ходячим полузомби.
— Не смей хныкать, — жестко сказал Шерхем и вновь стал похож на затвердевшую до каменного состояния хлебную горбушку, — давай позавтракаем, а потом я схожу в деревню за едой и одеждой. А ты пока пойди, сними рубашку… Охр, не надо на меня так смотреть, замотайся чем-нибудь, я тебе из деревни новую принесу. Да, я не могу навскидку определить нужный размер.