И тогда в бессильной ярости, срывая ногти левой руки, я захватил большой комок глины и швырнул в пасть пересмешницы, отчаянно жалея, что это не парализующая граната. Неожиданно эффект от комка глины оказался не менее действенным. Кадык на широкой шее пересмешницы судорожно дернулся, ярко-зеленая, лоснящаяся кожа посерела, выпученные глаза впали в глазницы, словно проколотые воздушные шарики, язык безвольно обвис и отпустил мою руку. А затем пересмешница начала оседать, крениться назад, заваливаясь спиной в затоку.
Я замер. Сейчас раздастся шумный всплеск, по воде пойдут широкие круги, вызывая возмущение на плоскости топологического перехода, и… Наверное, это был бы конец, но биочип перехватил управление телом на себя, правая рука схватила язык пересмешницы, сильно дернула, и ее тело грузно шлепнулось на берег.
Я ошарашенно уставился на ладони. От перчатки на левой руке остались лохмотья, ноготь с безымянного пальца был сорван до основания, на землю капала кровь. Не обладал биочип под ногтем разумом и не способен был к самопожертвованию, но именно он мгновенно оценил ситуацию, вычислил эффект от попадания громадной дозы мескатолина из раздавленных яиц занзуры на слизистую гортани пересмешницы и швырнул моей рукой ком глины, сам выйдя из строя. А биочип в правой руке не только анестезировал боль от сорванного ногтя, но и вовремя среагировал на падение пересмешницы…
И все же что-то тут было не так. Мескатолин — сильнейший яд для фауны Раймонды, но даже он не способен моментально убить, должно пройти несколько секунд. Только парализатор способен мгновенно обездвижить животное…
Внимательно осмотревшись по сторонам, я ничего подозрительного не заметил. На пригорке, где расположился наш лагерь, туристы-раймондцы, рассредоточившись, устанавливали на траве какие-то неразличимые отсюда приспособления, и им было явно не до меня. Правда, егеря нигде не было видно, но с такого расстояния его легко принять за туриста.
Тогда я осторожно потрогал язык пересмешницы. Упругий, как от действия парализующего луча. Но в то же время я не знал, каким он должен быть от действия мескатолина.
Имелось у меня кое-что с собой для обобщающего анализа, однако времени на расследование не было — поверхность озера почти вся стала глянцево-черной, а серо-белые островки «неощутимой пьши» таяли на глазах. В моем распоряжении оставались минуты, и я пополз к озеру, опираясь на правую руку, а левую прижимая к груди.
Без всплеска входить в воду с плота гораздо проще, чем на мелководье. Минут пять я затратил на погружение, чтобы ни малейшей волны не возникло на поверхности. И только окунувшись с головой в непроглядную темень, я подумал, как правильно сделал, что имплактировал под ногти два дублирующих друг друга биочипа. Не сделай я этого, кто бы остановил пересмешницу от падения в озеро и довел меня сейчас «автопилотом» к плоту?
В этот раз под водой никакого раздвоения личности не произошло. Ныл изуродованный палец; то ли от потери крови, то ли от попавшего в рану мескатолина, то ли от излишка поступавшего в организм через жабры формальдегида подташнивало, поэтому я ни о чем не думал, а лишь страстно желал как можно быстрее очутиться на плоту.
Я почти достиг плота, как вдруг на уровне подсознания почувствовал опасность. Рецепторы оставшегося биочипа засекли первичные следы изменения топологии пространства, передали их в мозг, где послание трансформировалось в странную картину. В кромешной тьме я вдруг «увидел», как со дна медленно, но со все нарастающей скоростью, клубясь, поднимается нечто аморфное, безликое и страшное в своей неотвратимости, как поршень в цилиндре. И если я срочно не покину «озеро-цилиндр», этот поршень раздавит меня в порошок. Двухмерный порошок.
Как я не запаниковал, не заработал отчаянно ластами, переключив управление телом на себя, не знаю. «Автопилот» биочипа вывел меня на поверхность озера рядом с плотом, управляя руками, заставил ухватиться за поручень, медленно извлек из воды, пристроил на сиденье. И только здесь, когда я, наконец, переключил управление телом на себя, меня скрутило от дикой боли в изуродованном пальце, обожженном раствором формалина. Биочип почти тотчас отключил мои болевые окончания, но было поздно. В пароксизме боли я нечаянно сорвал укрепленный на сиденье гравикомпенсатор, и он полетел в воду.
Успел ли гравикомпенсатор коснуться воды, я не увидел, потому что в этот момент мир с диким уханьем содрогнулся, словно привидевшийся в озерной мгле поршень аморфной массы достиг поверхности и спрессовал всю воду в серо-белую математически выверенную плоскость. Ударная волна громом сотрясла плот и, уйдя в атмосферу, рокотом покатилась между холмами.
— УХТА-Р-Р-РЫ… — возвестил миру о своем пришествии Великий дух озера Чако. Небольшие смерчи «неощутимой пыли» заплясали над озером, разбрасывая мелкие шаровые молнии, взрывающиеся с шипением и треском наподобие шутих.
Вихревое электростатическое поле громадной мощности блокировало биочип, и меня вновь до потемнения в глазах оглушила боль в левой руке. К счастью, вакханалия электростатики бушевала недолго, но когда биочип включился и анестезировал руку, от последствий болевого шока я ощущал себя пришибленным. Сознание функционировало заторможенно и как бы отдельно от тела. Я действовал так, словно мной по-прежнему управлял «автопилот» биочипа: механически сбросил в озеро ласты (теперь их падение в трехмерную пустоту котловины озера никаких катаклизмов вызвать не могло), туда же швырнул лохмотья перчаток, выплюнул загубник, надел респиратор и стал натягивать комбинезон. Краем сознания отметил, что шипение и треск шаровых молний переместились к восточному берегу, и глянул в зеркальце себе за спину. Нет, это были не шаровые молнии. Это были настоящие шутихи и петарды плюс к ним широчайший набор иной пиротехники. Пригорок, на котором был разбит лагерь, затянуло пиротехническим дымом, в этом дыму, освещаемые сполохами фейерверка, метались фигурки донельзя возбужденных раймондцев. Пришел их праздник.
Закончив с одеванием, я вернул накидке эластичность, сбросил ее с плеч и, встав с сиденья, помахал рукой, чтобы меня забрали. Я думал, что егерь примчит за мной на катере сразу же после свершения таинства, но прошло еще минут пятнадцать, и только когда фейерверк на пригорке пошел на убыль, из дыма, наконец, вынырнул катер и направился ко мне.
— Как дела? — приближаясь, радостно прокричал егерь из катера.
— Не очень, — пасмурно ответил я, показывая палец с сорванным ногтем.
— Тю! — изумился егерь. — Как же это?
— А вот так. Сморил меня сон все-таки, не помог кофе. А когда громыхнуло, я дернулся от испуга, хотел схватиться за арматуру, да спросонья получилось не очень удачно.
— Совсем не очень! — чертыхнулся егерь. — Таких туристов-растяп мне еще не доводилось сопровождать. А как с наживкой?
— С наживкой? — Я растерялся и оглянулся на «удочку». Совсем забыл, зачем я, по официальной версии, находился здесь. Но автоматический подсекатель сработал как часы, и теперь на золотой цепочке в полуметре от поверхности озера шевелила лучами двухмерная звезда, то появляясь в поле зрения, то исчезая. — А что с ней случится? У нее ногтей нет… — попытался я шуткой нивелировать свою растерянность. — С ней все нормально.
— Ну ты и фрукт! — фыркнул егерь. — Поехали.
На обратном пути, неся плот над озером, егерь уже не соблюдал никаких мер предосторожности. Левый борт окунулся в двухмерную воду и до самого берега бороздил ее. Наконец я смог осуществить свое желание и опустить руку в чистую двухмерную воду без смеси с трехмерной. Что я и сделал, но, как и ожидалось, ничего не ощутил. Оправдывая свое название, «неощутимая пыль» беспрепятственно проходила сквозь ладонь, и никаких следов на поверхности озера не оставалось.
На берегу меня встретила толпа восторженных Раймондцев, в своем крайнем возбуждении напоминавших дикарей, впервые увидевших инопланетянина. Они обступили меня со всех сторон, всучили в руки большую чашу с шампанским и заголосили на все лады. «У-ух!» — кричали одни, «Т-та, т-та!» — пытались перекричать первых вторые, «Р-р-р-ры!» — заглушали и первых, и вторых третьи. Только сейчас я понял этимологию имени Великого духа озера Чако.
— Пейте, — подсказал егерь из-за спины. — Пейте до дна.
Шампанское пить не хотелось, почему-то от одного его вида с души воротило. Хотелось водки. Сейчас водка была просто необходима, чтобы снять послестрессовое напряжение. Насколько я знаю, более радикального способа в природе не существует.
— А водки нет? — тихо спросил я через плечо.
— Пейте! — жестко проговорил егерь. — Не выпьете, оскверните ритуал.
Я зажмурился, поднес чашу ко рту и опрокинул ее. Больше на себя, чем в рот. Да и те капли, которые попали в рот, тоже вытекли и сбежали по бороде пузырящимися струйками. Если бы хоть одна из них попала в гортань, меня, наверное, вывернуло : бы наизнанку. Вот тогда я бы уж точно осквернил ритуал…
Не заметив подвоха, толпа раймондцев взорвалась восторженным ревом, послышались хлопки пробок, и брызги шампанского полетели во все стороны. Похоже, я на правах почетного гостя открыл церемонию потребления «национального» напитка. По крайней мере на меня уже никто не обращал внимания.
— Все? — спросил я у егеря, обернувшись.
— Все-все, — успокоил Бори Чилтерн и панибратски похлопал меня по плечу.
— Водка есть? — вновь повторил я вопрос.
Егерь недоуменно уставился на меня, но затем, сообразив, понял мое состояние.
— Есть. Идем.
Он подвел меня к антигравитационному катеру, перегнулся через борт и принялся копаться где-то в изножье. Куртка на спине задралась, и я увидел, что сзади к широкому ремню пристегнута кобура с торчащим из нее парализатором.
«Где же ты был все то время, пока я махал с плота рукой?» — про себя спросил я егеря, тупо уставившись на парализатор.
Егерь наконец извлек из катера двухлитровую бутыль буро-белесой жидкости и повернулся ко мне.
— Держи.
Я схватил бутыль, словно алкоголик в тяжком запое, сорвал пробку и основательно приложился к горлышку. Так же, как кофе, раймондская водка ничего общего с земной не имела. Забористый самогон, настоянный на местных душистых травах. Но, в общем-то, мне сейчас и нужно было крепкое спиртное. Любое. Отхлебнув порядочную порцию, я почувствовал, как голова начинает тяжелеть, затуманиваться и этот туман заполняет глубокую щель между расслоившимися сознанием и телом.
— Спасибо… — облегченно выдохнул я, но бутыль не вернул.
Бори Чилтерн смерил меня взглядом сверху донизу.
— Оставь себе, — сказал он.
— Спасибо, — еще раз поблагодарил я. — Мое присутствие на празднике обязательно? — кивнул я в сторону веселящейся толпы раймондцев, продолжающих окатывать друг друга шампанским.
— Я уже объяснял: хотите — присоединяйтесь, хотите — нет. Как хотите.
— Тогда пойду палец лечить, — сказал я. — Может, позже присоединюсь.
— Сувенир возьмите. — Чилтерн протянул прозрачную коробочку со снятой с «удочки» двухмерной звездой.
— Благодарю, — кивнул я, взял коробочку и с бутылью под мышкой нетвердой походкой направился к палатке.
В палатке я занялся самолечением. От мескатолина препаратов не было, но для человека мескатолин не является ядом, хотя в больших дозах оказывает галлюциногенное действие. Поэтому первым делом я принял лошадиную дозу препаратов, нейтрализующих формальдегид, попавший в кровь через жабры, затем переоделся и только тогда занялся обработкой раны. Смазал омертвевшую от формалина кожу смягчающим кремом, а безымянный палец заклеил бактерицидным пластырем. Не ахти какое лечение, но никому из медиков на Раймонде показывать рану я не собирался. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел торчащий из-под обрывков кожи биочип.
Затем я выбрался из палатки, но к раймондцам не пошел. Сел в шезлонг и, раскачиваясь в нем, как в кресле-качалке, принялся прихлебывать из бутыли раймондскую водку, осоловевшим взглядом окидывая окрестности. Если по-честному, то я и не мог присоединиться к раймондцам — окружающее плыло в глазах, мир тихонько колыхался, звуки становились все глуше и глуше. Пока я окончательно не выпал из реальности.
Очнулся я поздним вечером от сильного, чистого, бередящего душу звука, который разбудил не только мое сознание, но и отозвался резонансом в каждой клеточке тела.
— За-анзу-уры-ы! — восторженно взорвалась толпа раймондцев на берегу.
Сознание наконец соединилось с телом, но зрение было по-прежнему расфокусированным. Мне казалось, что на берегу непонятно откуда собралась громадная толпа, она кишела единой массой и была больше похожа не на сборище раймондцев, а на дикий шабаш пересмешниц. При этом пересмешницы продолжали выбираться из озера и бестелесными тенями вливаться в общую бурлящую массу.