Заинтригованно косясь на элиотрейца (что в пассажирской кают-компании понадобилось члену команды корабля?), я подошел к кухонному комбайну и набрал на дешифраторе код человечества. Высветилось меню, но мои ожидания, что побывавший здесь монах Барабек так же разнообразил блюда, как и в космопорте, не оправдались. Пришлось довольствоваться стандартным обедом Homo с непременным цыпленком-гриль. В ожидании выполнения заказа я вновь бросил взгляд на элиотрейца и только тогда обратил внимание на шеврон на рукаве форменной куртки. Стюард-толмач, основная обязанность которого давать разъяснения пассажирам по всем интересующим вопросам. Все-таки команда не совсем отгородилась от пассажиров, сохранились на корабле кое-какие цивилизованные нормы в сфере обслуживания.
Получив поднос с заказом, я на мгновенье задержался у окошка выдачи, оглядывая кают-компанию и выбирая место, где удобнее всего расположиться и отгородиться от всех светопоглощающим экраном, как внезапно понял, какой случай выпал мне со стюард-толмачом. Вряд ли он мог рассказать что-либо новое о Сивилле, но оскорбительную тайну прозвища пассажиров корабля из него можно попытаться выудить.
Пройдя вдоль стола, я поставил поднос на столешницу и сел рядом со стюардом.
— Надеюсь, не будете возражать, — тоном, не допускающим отказа, произнес я. В конце концов, не одному же мне оказываться в неловкой ситуации, когда к столику подсаживаются непрошеные сотрапезники.
Стюард недоброжелательно покосился на цыпленка-гриль, но промолчал.
— Приятного аппетита! — пожелал я, отрезал ножом кусок цыпленка, подцепил вилкой и отправил в рот. Синтетическая курятина оказалась мягкой, рыхлой — кухонный блок корабля определенно нуждался в перенастройке, — но вполне съедобной.
Стюарда передернуло, но он опять промолчал.
Мой способ потребления пищи явно не доставлял ему удовольствия, однако он терпел мое присутствие. Без сомнения, астронавт он бывалый — еще и не такие способы предваряющих метаболизм операций повидал на своем веку при исполнении служебных обязанностей, но привыкнуть к ним так и не смог. В любой расе встречаются индивидуумы, из которых природную брезгливость ничем не вытравишь.
Почувствовав явное нежелание стюарда вести застольную беседу, я решил побыстрее перейти к сути дела. Проглотил мясо, запил апельсиновым соком и сказал:
— Позвольте поинтересоваться, какой смысл вы вкладываете в слово «задница», когда так называете пассажиров?
Фасетки глаз стюарда смотрели во все стороны, но мне почему-то казалось, что основное внимание элиотрейца сосредоточено на моем кадыке. При этом на его лице читалось плохо скрываемое отвращение.
— Вы кто? — наконец хриплым голосом спросил стюард.
— Я? Пассажир. Или, как вы здесь величаете, задница.
— Да нет, — поморщился стюард, — я спрашиваю о вашей расе.
— А это еще зачем?
— Этимология прозвища не для всех рас адекватна, поскольку конкретное смысловое понятие имеет под собой фольклорную основу.
— То есть, называя пассажиров задницами, вы подразумеваете вовсе не седалищное место?
— Именно так, хотя для некоторых рас эти понятия совпадают.
— Понятно, — кивнул я. Как я и предполагал, версия о занимаемых пассажирами местах на корабле рассыпалась в прах. — Я — человек.
Стюард достал из-под стола плоский блок лингвистического адаптера, защелкал на нем клавишами.
— Ваш идентификационный номер, пожалуйста, — попросил он, глядя одновременно и в световое окошко адаптера, и вокруг, но главным образом по-прежнему продолжая брезгливо созерцать мой кадык.
Я назвал.
Он ввел идентификационный номер человечества в адаптер, световое окошко мигнуло и высветило заключение.
— Пять минут на обработку информации и адаптацию легенды под фольклор вашей расы, — пробурчал стюард.
— Я подожду.
Фасетки в глазах стюарда синхронно мигнули, будто переключая внимание, он отодвинул адаптер в сторону и протянул субтильную лапку к своей тарелке. Желтоватый кокон на тарелке перестал подрагивать, морщины на нем разгладились, поверхность тускло заблестела.
— Тогда, с вашего позволения, я отужинаю, — сказал он.
Я хотел пожелать: «На здоровье», но вышло: «На здоров… в'э…» — так как в конце фразы непроизвольно икнул, увидев, как из пасти элиотрейца выпрыгнул тонкий, белесо-слюнявый хоботок и, вонзившись в кокон, завибрировал.
Поспешно отведя глаза, я пододвинул к себе поднос, чтобы продолжить обед, но не смог. Чмокающий, с присвистом звук, издаваемый элиотрейцем при высасывании кокона, отбивал аппетит. Демонстративно заткнуть уши я не мог, поэтому взял стакан с соком и начал сосредоточено пить мелкими глотками — давно убедился, что при этом значительно снижается слышимость. Кадык у меня задвигался, и в ту же секунду неблагозвучное чмоканье с кашляющим всхлипом прервалось. Как для человеческого уха не существует глухой зоны слышимости, так и у фасеточных глаз элиотрейцев отсутствует «мертвый» угол поля зрения. Имея круговой обзор, элиотрейцы и понятия не имеют, что такое отвести взгляд.
Я мельком глянул на элиотрейца, и мне стало его жаль. Фасеточные глаза стюард-толмача затянулись поволокой дурноты. Незавидная у него должность — весь рейс сидеть в кают-компании, против воли созерцая подготовительные к метаболизму процессы представителей иных рас и не имея права не то чтобы уйти, но даже создать вокруг себя светозащитный экран.
— Адаптация притчи закончена, — проговорил он севшим голосом. — Читать?
—Да.
Стюард пару раз глубоко вздохнул, подернутые пеленой фасетки глаз чуть просветлели. Он пододвинул к себе адаптер и начал читать, протяжно и заунывно:
— «Жил-был мальчик. Он ничем не отличался от своих сверстников, за исключением…»
Волосы на голове у меня зашевелились. Знал я Цену иносказательным выражениям других рас, переведенных адаптером в фольклорном ключе. Иногда толкование одного слова превращалось в бесконечную сагу, выловить из которой рациональное зерно не представлялось возможным.
— Стоп! — оборвал я речитатив стюарда. — А короче можно?
— Можно, — согласился он. — Задница.
— Что — задница?
— Задница есть задница, — терпеливо разъяснил стюард. — Вы просили коротко, я вам и говорю. Действительно, куда уж короче…
— Тогда что такое беззадница? — нашелся я.
— Беззадница — это беззадница, — терпеливо разъяснил стюард. Толмач он был настолько великолепный, что хотелось плеваться.
— В чем же разница между задницей и беззадницей?
— Беззадница есть конечная стадия задницы.
Я тяжело вздохнул и повел плечами. Это я давно понял из разъяснений вахтенного. Все пассажиры, летящие на Сивиллу, — задницы, а побывавшие там — беззадницы.
— Ладно, — безнадежно махнул я рукой. — Читай…
И, подперши щеку ладонью, приготовился слушать как минимум часа три. Но чем-чем, а временем я сейчас располагал.
— «…того, — точно с прерванного места продолжил стюард, — что на месте пупка у мальчика была металлическая гаечка. Из-за этой гаечки мальчик очень страдал, так как сверстники жестоко насмехались над ним, и никто не хотел с ним дружить. Мальчик плакал, спрашивал родителей, почему он такой, но никто не мог дать вразумительного ответа, зачем на месте пупка у него металлическая гаечка…»
«Вот и со мной так… — отстраненно пронеслось в голове. Бесцветный, замедленный речитатив стюарда убаюкивал. — Никто не дает прямого ответа, почему нас на корабле называют задницами. Может, в этой неопределенности и зарыта смысловая концепция?»
«…Мальчик рос, но насмешки не прекращались, и он все настойчивей требовал от родителей объяснений. Наконец отец не выдержал назойливых требований и послал его…»
«Куда послал?» — встрепенулось было наполовину усыпленное сознание, но тут же успокоилось. Для придания фольклорного колорита адаптер, не вникая в тонкости, часто использовал широко распространенные идиомы, отчего пространное толкование иногда оказывалось прошитым, как белыми нитками, двусмысленными фразами.
«…И пошел мальчик бродить по свету. Но никто, к кому бы он ни обращался, не мог ответить, зачем у него вместо пупка гаечка. Долго ли коротко бродил мальчик по свету, но наконец забрел в тридевятое царство, тридесятое государство и очутился в дремучем лесу перед финским домиком на костяных ногах. В этом домике жила добрая бабушка с куриной ногой, она-то и посоветовала мальчику направиться за тридевять земель, где в поднебесной стране на краю Ойкумены в пещере высочайшей в мире горы живет мудрец, который все на свете знает…»
«Господи, — вяло пронеслось в голове, — на какой свалке подобрали этот адаптер? Дичайшая этно-литературная смесь…» Однако разбирать завал из фольклорных остатков разных эпох и этносов Земли не стал. В конце концов, если ничего не пойму из невразумительной притчи, подключу к анализу биочипы, они лучше разберутся и, может быть, выудят рациональное начало.
«…Три посоха истер, семь железных башмаков стоптал мальчик, пока добрался до края света. Глядит, и вправду, стоит там высокая гора, а в ней — пещера. Вошел мальчик в пещеру и видит, что посреди нее на величественном троне восседает белобородый старец.
— О, великий мудрец! — обратился к нему мальчик. — Говорят, ты знаешь все на свете. Так поведай же мне, бедолаге, зачем у меня вместо пупка гаечка?!
Рассмеялся мудрец на такие слова и молвил громовым голосом:
— А ты возьми и открути ее!
Подивился мальчик безмерным познаниям старца и такому премудрому совету, оголил живот и открутил гаечку. Задница у него и отпала…»
Приготовившись к многочасовому слушанию, я впал в транс, никак не ожидая, что предполагаемая сага окажется притчей и будет длиться всего несколько минут. Даже не знаю, что вывело меня из дремотно-созерцательного состояния — то ли то, что стюард замолчал, то ли впервые услышанное в притче слово, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор.
Я встрепенулся и недоуменно уставился на стюарда.
— Это… все?
— Все, — степенно кивнул стюард.
— Повтори-ка, пожалуйста, концовку.
— Пожалуйста. «Задница у него и отпала…»
Наверное, в голове у меня что-то заклинило, и я ровным счетом ничего не понимал. Может быть, потому, что привычные для человеческого уха саги и притчи не имели столь парадоксально оборванного конца. Чего-то явно не хватало. Морали, что ли?
— Это точно все? — растерянно переспросил я.
— Точно все, — кивнул стюард. — Правда, есть примечание, но, как мне кажется, оно чрезвычайно алогично и вряд ли может быть вами понято. Это примечание дано для элиотрейцев и имеет весьма отвлеченный и иносказательный характер.
— Прочитай, — не согласился я. Он пожал плечами и прочитал:
— «Примечание: не ищи приключений на свою задницу». Как видите, абсолютно бессмысленный набор слов.
Кажется, у меня отвисла челюсть. Я обескура-женно уставился на элиотрейца, а затем зашелся неудержимым, до икоты, хохотом.
— Да уж… — вытирая слезы, с трудом выдавил я. — Действительно… Бессмыслица…
Стюард, похоже, уловил издевку.
— У вас ко мне больше нет вопросов? — холодно осведомился он.
— Нет, нет…
И тогда я увидел, как могут преображаться субтильные с виду элиотрейцы. Он долго терпел меня, выполняя обязанности судового толмача и стараясь не переступить рамки профессиональной учтивости обслуживающего персонала, но теперь, когда мои вопросы исчерпались, имел все основания считать себя освобожденным от должностных норм поведения. Элиотреец медленно выпрямился за столом и аккуратно прижал к впалой груди лапки с выставленными вперед острыми коготками, отчего стал еще больше похож на земного богомола. Богомола перед атакой.
— Тогда пошел отсюда вон вместе со своими непереваренными объедками! — гаркнул стюард. — Дай спокойно пообедать, чтобы меня не мутило!
Было бы неправдой сказать, что меня будто ветром сдуло из-за стола. Тем не менее, прихватив поднос, я удалился в другой угол кают-компании весьма поспешно, все еще содрогаясь от хохота. Здесь я сел, отгородился светозащитным экраном и смог, наконец, закончить завтрак. Ел, впрочем, очень аккуратно, чтобы не подавиться, так как временами на меня вновь накатывали волны безотчетного смеха. Хотя, если здраво рассудить, над кем смеялся? Задница-то я…