– Какой вопрос?
– Вопрос, который все время задаю королевам ульев, а они никогда не отвечают.
– Какой вопрос?
– Я все время спрашиваю их: «Почему вы погибли?»
Петра пристально всмотрелась в его лицо, пытаясь найти… что? Какой-то знак того, что он шутит?
– Эндер, они погибли, потому что мы…
– Почему они оставались там, на той планете? Почему они не сели на корабли, не полетели прочь? Они решили остаться, уже зная, какое оружие у нас есть, – знали, что оно делает и как оно работает. Они остались ждать ту битву, они знали, что мы придем.
– Они сражались с нами всеми силами, какие были в их распоряжении. Эндер, они не хотели умирать. Не покончили с собой с помощью солдата-землянина.
– Королевы видели, что мы раз за разом побеждали их эскадры. Они обязаны были принять во внимание как минимум вероятность очередной нашей победы. И все-таки остались.
– Ну, они остались.
– И им не нужно было доказывать своим солдатам лояльность или храбрость. Рабочие и солдаты были для них, можно сказать, частями тела. Ведь ты не сказала бы: «Я должна так поступить – хочу, чтобы мои руки знали, какая я отважная».
– Вижу, ты все это обстоятельно обдумал. Навязчивая идея, граничит с безумием. Пофиг, лишь бы ты был счастлив! Знаешь, ведь ты же счастлив. Об этом говорит весь Эрос, как весело всегда выглядит мальчишка Виггин. Но тебе лучше не свистеть так много, люди от твоего свиста с ума сходят.
– Петра, я закончил дело своей жизни. Не думаю, что мне позволят вернуться на Землю, даже на короткое время. Мне неприятно так думать, меня это бесит, – но я могу это понять. И в каком-то смысле не имею ничего против. У меня было столько ответственности, сколько никогда больше не захочется. Я справился. Я в отставке. Я ничего никому не должен. Так что я решил подумать о том, что меня по-настоящему беспокоит. О проблеме, которую должен разрешить.
Эндер толкнул к ней фотографии, лежащие на библиотечном столе.
– Кто эти люди? – спросил он.
Петра посмотрела на снимки мертвых личинок и жукеров-рабочих и сказала:
– Эндер, они не люди. Они жукеры. И они мертвы.
– Петра, все эти годы я пытался их понять – изо всех сил. Пытался узнать их лучше, чем самых близких людей. Старался их полюбить. Чтобы воспользоваться этим знанием и уничтожить их. Теперь они уничтожены, но это не значит, что я могу просто выбросить их из головы.
Лицо Петры осветилось.
– Поняла! Вот теперь я наконец поняла.
– Что поняла?
– Почему ты такой странный, Эндер Виггин, сэр. Ты совсем не странный.
– Если ты считаешь, что я не странный, это лишь доказывает, что ты меня не понимаешь.
– Мы, все остальные, мы сражались в войне, и победили, и отправились по домам. Но ты, Эндер, – ты был женат на жукерах! И когда война закончилась, ты стал вдовцом.
Эндер вздохнул и откатился прямо в кресле от стола.
– Я не шучу, – пояснила Петра. – Это как когда умер мой прадед. Прабабушка всегда о нем пеклась, и было больно смотреть, как скверно он с ней обращается, а она просто делала все, что он потребует, – а мама говорила мне: «Никогда, слышишь, никогда не выходи за мужчину, который так с тобой обращается». Когда прадед умер, можно было подумать, что прабабушка вздохнет с облегчением. Свобода – наконец-то! Но нет, куда там. Она была потеряна. Она без конца его искала. Все время говорила о том, что она для него делает. «Это нельзя, то тоже нельзя, Бабо это не понравится»… Пока мой дед – ее сын – не сказал ей: «Его больше нет».
– Петра, я знаю, что жукеров нет.
– Прабабушка тоже знала. Так она и говорила: «Знаю, что нет. Просто не могу понять, а я-то почему еще есть».
Эндер хлопнул себя по лбу:
– Спасибо, доктор, наконец-то вы раскрыли мою сокровенную мотивацию, и теперь я смогу жить дальше!
Петра пропустила его сарказм мимо ушей.
– Они умерли, не дав тебе ответов. Потому-то ты почти не замечаешь, что творится вокруг. Поэтому не можешь стать для кого-нибудь обычным другом. Почему ты плевать хотел на то, что на Земле есть люди, не позволяющие тебе вернуться домой? Ты вырвал победу, а они хотят изгнать тебя навсегда – и тебе плевать, потому что все, что тебя заботит, – твои потерянные жукеры. Они – твоя покойная жена, и ты не можешь с этим смириться.
– Не то чтобы это был какой-то особенно удачный брак, – заметил Эндер.
– Ты все еще влюблен.
– Петра, межвидовая романтика просто не для меня.
– Тебя никто за язык не тянул: тебе пришлось полюбить их, чтобы победить. Совсем не обязательно со мною соглашаться прямо сейчас. Потом ты сам поймешь. Проснешься в холодном поту и заорешь: «Эврика! Петра была права!» И тогда сможешь начать бороться за право возвращения на планету, которую спас. И перестанешь быть равнодушным ко всему.
– К тебе, Петра, я вовсе не равнодушен, – сказал Эндер.
Но не сказал: «Я не равнодушен к тому, чтобы понять королев ульев, но для тебя это несчитово, просто потому что ты не понимаешь».
Она покачала головой.
– Нет, через эту стену не достучаться, – сказала Петра. – Но мне казалось, стоит предпринять последнюю попытку. Впрочем, я права – вот увидишь. Ты не можешь позволить этим королевам ульев испортить тебе остаток жизни. Тебе нужно оставить их в покое и двигаться дальше.
Эндер улыбнулся:
– Петра, надеюсь, дома ты обретешь счастье. И любовь. И надеюсь, у тебя будут дети, которых ты так хочешь, и хорошая жизнь, наполненная смыслом и достижениями. У тебя есть амбиции – думаю, ты всего добьешься: и настоящей любви, и семейной жизни, и великих свершений.
Петра встала.
– С чего ты взял, что я хочу детей? – спросила она.
– Я тебя знаю, – ответил Эндер.
– Ты думаешь, что знаешь меня.
– Так же как ты думаешь, что знаешь меня?
– Я не такая девчонка, которая томится от любви, – сказала Петра, – а если б и была такой, то не стала бы томиться по тебе.
– Ага, значит, тебя раздражает, когда кто-то осмеливается нащупать твои сокровенные побудительные мотивы.
– Меня раздражает, что ты стал объектом моего навязчивого внимания.
– Ну, вы серьезно меня подбодрили, мисс Арканян. Мы, объекты навязчивого внимания, испытываем только благодарность, когда милые люди из большого дома осчастливливают нас визитом.
– Ну а если серьезно, я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, Эндер Виггин!
Голос Петры, когда она произнесла эти прощальные слова, прозвучал сердито и вызывающе. А потом она повернулась и пошла прочь.
– А я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, только ты не поверишь этому!
В дверях она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.
– Эндер Виггин, я сказала это без сарказма и снисхождения!
– И я тоже!
Но она уже захлопнула дверь.
– Может, я не тех инопланетян пытаюсь изучить? – задумчиво произнес он вслух.
Он посмотрел на голографический дисплей над столом. Звук был приглушен, но там по-прежнему что-то происходило: прокручивались отрывки из показаний Мэйзера. Старик выглядел холодным и отчужденным, всем своим видом выражая презрение к судилищу. Когда ему задали вопрос о жестокости Эндера и о том, повлекло ли это трудности в его дальнейшей подготовке, Мэйзер повернулся к судьям и спросил: «Прошу прощения, я правильно понимаю: это ведь военный трибунал? Неужели не все здесь солдаты, которых готовили для совершения жестоких поступков?»
Судья стукнул молотком, заставив Мэйзера замолчать, и сделал ему выговор – но мысль была высказана. Жестокость – вот то, ради чего существуют вооруженные силы. Контролируемая жестокость в отношении выбранных целей. Не сказав в действительности ни слова об Эндере, Мэйзер четко дал понять, что жестокость не недостаток, а средство.
Эндер испытал облегчение. Теперь можно было отключить дисплей и вернуться к делу.
Он привстал, чтобы дотянуться до фотографий на противоположном конце стола, которые он показывал Петре. Со снимка на него уставилась морда мертвого жукера-фермера с одной из дальних планет: туловище вскрыто, органы аккуратно разложены рядом с телом.
«Поверить не могу, что вы
Кому: [email protected]
Хайрам
P. S. С твоей стороны остроумно выбрать в качестве ника на Unguessable.com свое реальное имя. Кто бы мог подумать, что ты не лишен иронии?
Ни отца, ни матери дома не было. И это было совсем нехорошо, потому что Питер вполне мог войти в совершенно «бульдозерное» настроение – если ему придет в голову. И похоже, дело к тому и шло.
– Поверить не могу, что меня в это втянули, – заявил Питер.
– Во что?
– Локк и Демосфен сообща действуют против возвращения Эндера домой.
– Ты просто не обращал внимания, – сказала Валентина. – Демосфен прилагает усилия к тому, чтобы Эндер вернулся сам и вернул Америке ее утраченное величие. А Локк – умеренный примиритель, как всегда пытающийся найти золотую середину. Жалкий миротворец.
– О, да заткнись ты! – рявкнул Питер. – Тебе уже поздно косить под дурочку. Но я понятия не имел, что они собираются превратить этот дурацкий трибунал в грязную кампанию против имени Виггина!
– Понятно, – откликнулась Валентина. – Дело не в Эндере, а в том, что ты не можешь воспользоваться преимуществами Локка, не раскрыв, кто ты есть, – а ты брат Эндера. Сейчас эта информация не больно-то даст тебе развернуться.
– Я смогу что-то сделать, только получив влиятельную должность, – а сейчас сделать это будет куда труднее, потому что Эндер убивал людей.
– Защищаясь.
– Еще будучи малышом.
– Хорошо помню, как ты обещал его убить, – сказала Валентина.
– Я говорил не всерьез.
А вот в этом Валентина сомневалась. Она была единственным человеком, который не поверил во внезапный приступ доброты Питера несколько лет назад, на Рождество. Тогда, по-видимому, Санта-Клаус – или «Юрай Хип»? – обсыпал его порошком альтруизма.
– Я к тому, что Эндер не убивал каждого, кто ему угрожал.
Вот она наконец – вспышка былой ярости. Валентина с приятным удивлением наблюдала, как Питер сражается с нею, берет под контроль.
– Слишком поздно для того, чтобы менять наши позиции по поводу возвращения Эндера, – сказал Питер.
Это прозвучало словно обвинение, будто все это изначально было идеей сестры.
Ну, в каком-то смысле так оно и было. Задумка, но не воплощение: сценарий последнего полностью разработал Питер.
– Но прежде, чем мы позволим раскрыть истинную личность Локка, нам надо будет реабилитировать Эндера. Сделать это будет непросто. Пока я даже не могу решить, кому из нас следует этим заняться. С одной стороны, это будет вполне в духе Демосфена, но никто не поверит в искренность его мотивов. С другой стороны, если Локк выступит за него открыто, тогда впоследствии – когда раскроется, кто я такой, – каждый будет думать, что у меня был личный мотив.
Валентина не допустила ни намека на улыбку, хотя знала – знала уже годы, – что полковнику Граффу и, вполне вероятно, половине командования МФ известны подлинные личности Локка и Демосфена. Они сохраняли эту информацию в тайне, чтобы не скомпрометировать Эндера. Но однажды кто-то наверняка допустит утечку – и совсем не в то время, которое выберет Питер.
– Нет, думаю, нам все же нужно будет вернуть Эндера домой, – сказал Питер. – Но не в Соединенные Штаты – во всяком случае, не под контроль правительства США. Думаю, Локку нужно произнести сочувственную речь о юном герое, который не имел выбора, которого просто использовали.
Питер примирительно заскулил карикатурным «локковским» голосом (используй он его на публике, Локк потерял бы аудиторию в мгновение ока):
– Дайте ему возможность вернуться домой как гражданину планеты, которую он спас. Пусть он будет помещен под защиту Совета Гегемона. Когда ему никто не угрожает, мальчик не представляет никакой опасности. – Питер триумфально воззрился на Валентину и заговорил уже нормальным голосом: – Видишь? Мы возвращаем его домой, а потом, когда моя личность раскроется, я окажусь любящим братом, да, – но еще и тем, кто действовал во благо всего мира, а не только Соединенных Штатов.
– Ты упустил из виду парочку аспектов, – заметила Валентина.
Питер сверкнул на нее глазами. Он терпеть не мог, когда сестра указывала на его ошибки, но к ней приходилось прислушиваться, поскольку она часто оказывалась права. Хотя обычно он делал вид, что уже думал об ее возражениях.
– Во-первых, ты принимаешь как данность, что Эндер хочет вернуться.
– Разумеется, он хочет домой.
– Ты этого не знаешь. Мы его не знаем. Во-вторых, ты принимаешь как данность, что, если он вернется, он окажется этаким мальчиком-паинькой и каждый будет думать, что на самом деле он вовсе не монстр, убивающий детей.
– Мы оба видели записи из зала суда, – сказал Питер. – Эти мужики обожают Эндера Виггина. Это было видно во всем, что они говорили и делали. Для них важнее всего было защитить его. Точь-в-точь как делали остальные, когда Эндер жил здесь.
– На самом деле здесь он никогда не жил, – сказала Валентина. – Мы переехали после его отлета, забыл?
Глаза Питера вспыхнули снова.
– Эндер делает так, что люди хотят за него умереть.
– Или убить его, – с улыбкой заметила Валентина.
– Эндер вызывает любовь у взрослых.
– Итак, мы вернулись к первой проблеме.
– Он хочет домой, – сказал Питер. – Он человек. Людям свойственно желание возвращаться домой.
– Но где его дом? – спросила Валентина. – Больше половины своей жизни он провел в Боевой школе. Что он вообще помнит о жизни с нами? Старшего брата, который без конца его изводил, угрожал убить…
– Я извинюсь, – сказал Питер. – Я действительно сожалею, что так себя вел.
– Но ты не сможешь извиниться, если он не вернется. Кроме того, не забывай: он умный. Умнее нас – ведь не просто так из нас троих в Боевую школу взяли только его. Поэтому он быстро сообразит, каким образом ты его используешь. Совет Гегемона – фи, что за гадость! Он не станет твоей марионеткой.
– Он натаскан на войну. Не на политику, – заметил Питер.
Его еле заметная улыбочка была такой самодовольной, что Валентине захотелось вмазать ему бейсбольной битой по физиономии.
– Не важно. Ты не сможешь вернуть его, что бы там ни написал Локк, – сказала Валентина.