"Черт, - подумал Алексей, - маховик красного террора уже крутится вовсю. Даже если ничего не докажут, могут просто пустить в расход в отместку за какого-нибудь убитого и ограбленного в переулке комиссара. Обидно, особенно сейчас".
Лязгнул отпираемый замок, дверь распахнулась, и на пороге возник солдат в шинели без погон и с красной повязкой на рукаве.
- Татищев, - выкрикнул он с сильным акцентом, - на допрос.
Охрану тюрем и основных государственных объектов несли латышские стрелки - большевистская гвардия. Хотя, насколько знал Алексей, там хватало и бывших пленных немцев и австрийцев.
Алексей поднялся и пошел к выходу, готовясь В новым побоям.
Войдя в кабинет следователя, он прикрылся рукой от направленной в глаза лампы. Конвоир толкнул его вперед.
- Садитесь, гражданин Татищев, - раздался знакомый голос.
- Павел?! - не сдержался Алексей.
- Оставьте нас, - бросил Павел конвоиру, указывая Алексею на табурет, стоящий перед столом.
Павел был в традиционной чекисткой кожанке, галифе и сапогах. На боку у него висела деревянная кобура с маузером. Алексей сел. Конвоир вышел и закрыл за собой дверь.
- Ну вот, - произнес Павел, - как и договаривались, встретились при иных обстоятельствах. А тебя крепко отделали, - добавил он, рассматривая синяки и кровоподтеки на лице Алексея. - Но ты у нас стойкий оловянный солдатик, рот на замке. Надо ли?
- Где мой следователь? - проговорил Алексей.
- Это дело передано мне.
- Который я у тебя? - осведомился Алексей.
- Какая разница? - буркнул Павел. - Работы много.
- Сравнить хочу, - произнес Алексей. - Ты сколько человек в расход отправил?
- Около двадцати.
- Ведешь в счете, - покачал головой Алексей. - Я только дюжину, считая тех твоих дружков.
- Нарываешься, - бросил на него злобный взгляд Павел. - Ничего, надеюсь, больше ты никого из наших не прикончишь.
- Расстрел, как я понимаю, гарантирован, - процедил Алексей.
- Отчего же? - парировал Павел. - Признайтесь во всем, дайте честное слово не бороться против советской власти, и мы вас отпустим.
- Ой ли? - склонил голову набок Алексей.
- Лешка, - глаза Павла блеснули. - Мы же договорились - друг в друга не стреляем.
- Тебе не обязательно это делать самому, - спокойным тоном произнес Алексей.
- Хватит, - хлопнул ладонью по столу Павел. - Я сказал - все. А сейчас, гражданин Татищев, прошу вас сообщить, с какой целью вы явились на квартиру гражданина Трауппа двадцать седьмого ноября сего года.
- Я же сказал, - отозвался Алексей, - за книгой "История Северороссии от воцарения князя Андрея до государыни Елизаветы Петровны" в прижизненном издании Ломоносова.
- Леша, - Павел вышел из-за стола и сел на него перед Алексеем, - я же тебя знаю. При твоей упертости на антикоммунизме тебе сейчас делать больше нечего, как читать книги Ломоносова, который здесь был северороссом. Я же знаю, что ты сейчас участвуешь во всех заговорах, которые только смог найти. Слушай, я хочу тебя спасти. Честно. Не ради нашей дружбы или даже Санина, который все пороги на Гороховой и в Смольном ради тебя обил. Знаешь, неделю назад я включил в расстрельные списки того адвоката, что меня в пятнадцатом на суде отмазывал. Законченным контрреволюционером оказался, скотина. Но я верю, что ты еще не потерян для нас, что ты разберешься, кто прав, и встанешь на нашу сторону. Ты умный, ты поймешь. Я хочу спасти тебя ради нашего дела и ради того, чтобы ты не кончил свои дни так глупо и бесполезно, когда есть такой шанс. Но никто и никогда не поверит мне, если я скажу, что флотский офицер, известный своим неприятием советской власти и реакционными взглядами, вдруг в эти дни занялся изучением истории Средних веков.
- А зря, - буркнул Алексей. - Книгу я действительно хотел взять.
- А еще? - Павел внимательно посмотрел Алексею в глаза.
Алексей выдержал его взгляд, помедлил и произнес:
- А еще я пришел проинформировать гражданина Трауппа о провале группы фрейлины Рейнбах.
Павел мгновенно вернулся за стол, пододвинул к себе лист бумаги, взял в руку перо, обмакнул его в чернила и принялся писать.
- Значит, вы признаете, гражданин Татищев, что в качестве связного участвовали в заговоре граждан Рейнбах и Трауппа с целью свержения советской власти.
- Да, - кивнул Алексей.
- Какова была ваша цель?
- Организация вооруженного восстания в первых числах января, свержение Советов и передача власти Учредительному собранию.
- Какие еще члены подпольной группы вам известны?
- Феликс Голицын, Александр Рашевский, фабрикант Штайн, Алиса Вышинская, полковник Уда-чин, Вильгельм Штарц. Это все.
- Так, все или арестованы, или эмигрировали, - хмыкнул Павел. Пытались ли вы проводить агитацию среди сослуживцев - офицеров штаба флота и военно-морской базы Кронштадт?
- Нет, поскольку мне известно, что командование флота и базы поддерживает советскую власть.
- Вам не приходила идея захватить власть на флоте?
- Нет. У нас для этого не было сил. Мы рассчитывали заменить командование флота после переворота в Петербурге.
- Ясно, - буркнул Павел. - Готовы ли вы дать честное слово, что откажетесь от борьбы против советской власти?
- Да, - твердо сказал Алексей после непродолжительной паузы.
- Распишитесь, - пододвинул протокол и перо к арестованному Павел. Поставьте число: пятое декабря тысяча девятьсот семнадцатого года.
Алексей подошел, расписался, поставил число и снова сел на табурет.
- Ну а теперь скажи мне, - произнес Павел, откладывая в сторону протокол и возвращая перо в настольный прибор, - ты ведь умный человек и понимаешь, что все эти Трауппы и Рейнбахи - слабаки и интеллигентские хлюпики. Шансов свалить советскую власть у них не больше, чем у муравья побороть слона. На что ты рассчитывал?
- Как знать, - пожал плечами Алексей. - У истории бывают интересные повороты.
- Хватит, - гаркнул Павел. - Ты знаешь историю, и ты всегда реально смотрел на вещи. И у тебя навязчивая идея остановить продвижение коммунизма. Я буду не я, если ты не постарался перетянуть на свою сторону Оладьина. Ты ему рассказал все. Я прав? Не зря он сделал тебя своим офицером для поручений.
Он вперил взгляд в глаза Алексея. Пауза длилась около минуты, потом Алексей отвел глаза и произнес:
- Да.
- Черт, - выругался Павел. - И что?
- Я проиграл, - вздохнул Алексей. - Он сталинист. Он сказал, что дождется прихода Сталина и всеми силами поможет ему строить великую империю. Именно поэтому он и поддержал советскую власть сразу после переворота. Меня он приблизил к себе, чтобы консультироваться о ходе истории.
- Понятно. - Павел откинулся на спинку стула, на его лице играла довольная улыбка. - И ты пошел вот к этим. Ой, дурак!
Он снова обмакнул перо в чернила, взял новый лист бумаги и принялся на нем писать. Закончив, произнес:
- Я написал постановление о твоем освобождении под честное слово. Ты должен обещать, что откажешься от борьбы с советской властью. Сейчас пойду к Дзержинскому, надеюсь, он подпишет. Что будешь делать, когда выйдешь?
- Вернусь на службу, - ответил Алексей.
- Нет. - Павел помотал головой. - Оставь. Шансов у тебя нет, я буду следить за тобой. Пойми в конце концов, что проиграл, историю тебе не изменить. Лучше переходи на нашу сторону. Я помогу тебе, поручусь за тебя, будем работать вместе. Думаю, твой пещерный антикоммунизм - просто заблуждение. Только без дураков. Если ты с нами, то с нами. Если узнаю, что ты против советской власти, своей рукой шлепну. Пойми, у меня тоже есть идеалы и цель, и я смету любого, кто встанет на пути. А если не согласен, уезжай. Я помогу оформить документы. Решай.
- Я должен подумать, - откинулся на спинку стула Алексей.
- Хорошо, - кивнул Павел и нажал на кнопку вызова конвоя.
***
Павел вошел в просторный кабинет Дзержинского и направился к его столу. Кабинет был полон людей. Два секретаря скорописью записывали распоряжения председателя ЧК, сбоку три чекиста за небольшим столом спешно готовили какой-то документ. Еще двое чекистов дожидались очереди к Железному Феликсу. Не обращая внимания на их протесты, Павел обратился:
- Феликс Эдмундович...
- Что у вас, товарищ Федор, - повернулся к нему Дзержинский. Он все еще предпочитал называть Павла по старой партийной кличке.
- Постановление об освобождении под честное слово бывшего капитан-лейтенанта Татищева.
- Вы уверены? - Холодный взгляд уперся в глаза Павла.
- Да, Феликс Эдмундович. Я провел с ним работу и, полагаю, убедил в бесполезности сопротивления.
- Под вашу ответственность, - буркнул Дзержинский, подписывая данную Павлом бумагу. - Получить сведения об участии высших флотских офицеров в заговоре не удалось?
- Нет. Более того, получены факты, согласно которым адмирал Оладьин действительно принимает советскую власть.
- Что-то не верится мне, - покачал головой Дзержинский.
- Адмирал Оладьин рассчитывает с помощью советской власти построить новую мощную империю, - произнес Павел. - Эти сведения я получил от Татищева.
- Но ведь он знает, что мы, большевики, против государственности и за всемирный пролетарский интернационал, - удивленно произнес Дзержинский. Откуда этот бред про советскую империю?
- Неисповедимы пути аристократа, разочаровавшегося в монархии, проговорил Павел - Но Оладьин нужен нам. Если хочет служить выдуманной им будущей пролетарской империи, пусть служит. Главное, чтобы работал на нас. Не так уж много высших офицеров старой армии перешли на нашу сторону. В связи с этим я бы просил вас, Феликс Эдмундович, откомандировать меня в Кронштадт.
- Зачем? - проговорил Дзержинский. - Там же комиссаром товарищ Дыбенко.
- Дыбенко направила партия, а мне кажется, не мешало бы иметь при Оладьине еще кого-то от Чека. - вкрадчиво произнес Павел.
- Я подумаю, идите, - бросил Дзержинский.
* * *
Дверь, проделанная в воротах старинного замка, захлопнулась, и Алексей оказался на улице. Ветер, прилетевший с Балтики, нес мелкие колючие снежинки. Алексей с удовольствием вдохнул свежий морозный воздух. Не чаял уже оказаться на свободе.
Засунув зябнущие руки в карманы шинели, он неспешно пошел к мосту. Улицы были пустынны, транспорт не ходил. Его обогнало несколько грузовиков. Сидящие в кузовах красноармейцы недобро, с подозрением посмотрели на военно-морского офицера, хотя и без погон и кокарды, одиноко бредущего по улице. Алексей поежился, буквально "кожей почувствовав", что сразу у нескольких человек в грузовиках мелькнула мысль: "Шмальнуть по контрику на всякий случай". Однако обошлось.
На мосту его остановил патруль из двух вооруженных рабочих и одного солдата, без погон, зато с красной повязкой на рукаве. Шевеля губами, один из рабочих прочитал постановление об освобождении Алексея, задержал взгляд на подписи Дзержинского, потом вернул бумагу и, ни слова ни говоря, пошел дальше.
Алексей миновал мост и шел теперь по району застройки восемнадцатого-девятнадцатого веков. Как и в его мире, этот город представлял собой смешение русской широты и европейской стройности, нес печать имперских амбиций. Но сейчас он взирал на улицу холодными глазницами пустых окон, преграждал дорогу неубранными сугробами. Алексей вздохнул. Он помнил этот город другим, совсем другим - блистательным, богатым, довольным. Алексей жалел, что не смог пожить в этом городе до войны, когда, по воспоминаниям коренных петербуржцев, он был еще прекраснее. "Ничего, сказал себе Алексей, - мы еще поживем в новом Петербурге".
Миновав Михайловский замок, в котором, как и должно, окончил свои дни "апоплексическим ударом табакерки в висок" император Павел Первый, Алексей очутился среди зданий застройки конца девятнадцатого века и вошел в парадную одного из доходных домов на Кирочной улице.
Швейцара не было. Ковровая дорожка с лестницы давно была украдена, а сама лестница явно не убиралась уже много дней. Но зато остались цветные витражи в окнах, которые, как помнил Алексей, почти не сохранились к концу двадцатого века в его мире.
Поднявшись на третий этаж, он нажал на кнопку звонка и через минуту услышал шаги в квартире. Дверь распахнулась, и на пороге возник Санин, как всегда, в безупречно отутюженной тройке, начищенных туфлях и при галстуке.
- А, здравствуйте, Лешенька, - улыбнулся он, - проходите, дорогой.