Приходилось ли кому-либо еще испытывать что-то подобное? И чем это объяснялось? И означало ли что-нибудь? Когда Гамильтон поделился своими мыслями с Каррузерсом, тот отозвался лаконично:
– Не топчитесь на месте, рассуждая об этом. Организуйте группу и займитесь изучением.
Гамильтон организовал. И они уже выяснили, что в этом чувстве не было ничего необычного, хотя до сих пор о нем никто всерьез не думал и не говорил. Разве стоит внимания подобная мелочь? Им удалось найти субъектов, у которых это чувство было развито в большей степени – с того времени сам Гамильтон перестал быть подопытным кроликом.
Теперь он позвонил руководителю группы:
– Есть что-нибудь новое?
– И да, и нет. Мы отыскали парня, который с восьмидесятипроцентной вероятностью может различать металлы и со стопроцентной – отличать металл от дерева. Однако к пониманию природы явления ни на шаг не приблизились.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет.
– Если понадоблюсь – звоните. Полезный Феликс, бодрый херувим…
– О'кей.
Не следует думать, будто для Великого Исследования Гамильтон Феликс был так уж важен. Он являлся далеко не единственным генератором идей – в распоряжении Каррузерса таких было несколько. Вероятно, Великое Исследование ничего не потеряло бы, даже не участвуй в нем Гамильтон.
Однако в этом случае оно проводилось бы чуть-чуть иначе.
Кто может оценить относительную важность того или иного индивидуума? Кто был более важен – Первый Тиран Мадагаскара или безымянный крестьянин, который его убил? Работа Феликса имела некоторое значение. Но то же самое можно было сказать и о каждом из восьми тысяч участников Великого Исследования.
Прежде чем Гамильтон успел перейти к очередным делам, раздался звонок. Это был Джейкобстейн Рэй.
– Феликс? Если хотите, можете зайти и забрать своего многообещающего молодца.
– Прекрасно. Каковы результаты?
– Впору с ума сойти. Он начал с семи правильных ответов кряду, а потом вдруг сорвался. Результаты не лучше случайных – пока вовсе не перестал отвечать…
– Вот оно что… – протянул Гамильтон, размышляя попутно о некоем вислоухом кролике.
– Да, вот так. Он совсем обмяк. Работать с ним – что змею в дырку заталкивать.
– Ладно, попробуем в другой раз. Тем временем я займусь им.
– Буду рад помочь, – задумчиво проговорил Джейк. Похоже, мальчишка прилично потрепал ему нервы.
Когда Феликс вошел, Теобальд просто сидел, делая меньше чем ничего.
– Хелло, малыш. Готов ехать домой?
– Да.
Прежде чем взяться за сына всерьез, Феликс дождался, пока они не уселись в машину и не задали автопилоту курс на возвращение домой.
– Рэй сказал мне, что ты не очень-то помог ему.
Теобальд сосредоточенно крутил вокруг пальца веревочку.
– Так как? Помог ты или нет?
– Он хотел, чтобы я играл в какие-то глупые игры, – заявил ребенок. – В них нет никакого смысла.
– И ты бросил?
– Да.
– А мне казалось, ты обещал помочь…
– Я не обещал.
Феликс постарался припомнить. Возможно, ребенок был и прав – таких слов произнесено не было. Однако оставалось еще чувство контракта, «встречи умов».
– Мне кажется, мы упоминали о каком-то вислоухом кролике…
– Но, – заметил Теобальд, – ты же сам сказал, что я и так смогу его получить. Ты сам сказал!
Остаток пути они провели главным образом в молчании.
Глава 16
Живые или мертвые
Мадам Эспартеро Карвала снова посетила их – неожиданно и без церемоний. Она просто позвонила по телефону и объявила, что направляется их повидать. В прошлый раз она пообещала Филлис заглянуть и посмотреть на ребенка. Однако за прошедшие с тех пор четыре года она ни словом не дала о себе знать, и Филлис уже перестала ждать ее. Не станет же она навязываться космически далекому члену Совета Политики!
В новостях им встречались упоминания о ней: мадам Эспартеро избрана на очередной срок, будучи единственным кандидатом; мадам Эспартеро подала в отставку; здоровье Великой Старой Леди Совета пошатнулось; преемник мадам Эспартеро избран на досрочных выборах; Карвала мужественно борется за свою жизнь; Планировщики благодарят старейшего члена Совета за шестнадцатилетнюю службу. Она стала непременным атрибутом стереофильмов и сюжетов в новостях.
В прошлый раз Гамильтон, встретившись с Карвалой, подумал, что она выглядит куда старше, чем это вообще возможно для человеческого существа. Увидев ее на этот раз, он понял, что ошибался. Она казалась невероятно сморщенной и хрупкой, и по тому, как с каждым движением мадам Эспартеро непроизвольно сжимала губы, было видно, каких усилий они стоили Карвале.
Однако глаза ее по-прежнему блестели, а голос все еще оставался твердым.
Мадам Эспартеро и теперь доминировала над всем окружающим.
Филлис вышла ей навстречу.
– Мы так рады вашему приезду! Я не ожидала увидеть вас снова…
– Я же говорила тебе, что вернусь посмотреть на мальчика.
– Да, я помню – но прошло уже так много времени, а вы не появлялись…
– Бессмысленно смотреть на ребенка, пока он не оформился и не в состоянии говорить за себя. Где он? Приведите его.
– Ты найдешь его, Феликс?
– Конечно, дорогая.
По дороге Феликс удивлялся, как это он, взрослый человек, в полном расцвете сил, позволяет себе раздражаться на ссохшуюся старушонку, одной ногой уже стоящую в крематории. Уж слишком это по-детски!
Теобальд не желал расставаться со своими кроликами.
– Я занят.
Феликс представил себе, как это будет выглядеть, если он вернется в гостиную и объявит, что Теобальд примет мадам Эспартеро – если только вообще примет – в крольчатнике. Не может же он сыграть такой шутки с Филлис.
– Послушай, сынок, у нас в гостях леди, которая хочет тебя видеть.
Ответа не последовало.
– Решай, – бодро заявил Феликс, – сам ты пойдешь или предпочитаешь, чтобы тебя тащили? Мне все равно.
Теобальд медленно окинул взглядом все два метра своего отца и без дальнейших прений двинулся к дому.
– Мадам Эспартеро, это Теобальд.
– Вижу. Подойди ко мне, Теобальд.
Теобальд не шелохнулся.
– Подойди к мадам, Теобальд, – коротко сказала Филлис, и мальчик сразу повиновался.
Феликс не понимал, почему сын слушался матери куда охотнее, чем отца. Черт возьми, ведь он всегда был добр и справедлив к нему! Тысячи раз он сдерживался, не позволяя себе вспылить.
Мадам Карвала разговаривала с мальчиком тихо – так тихо, что ни Гамильтон, ни Филлис не могли разобрать ни слова. Теобальд глядел на нее исподлобья и норовил отвернуться, однако она настаивала и, поймав взгляд ребенка, не отпускала его. Наконец он ответил – таким же тихим и серьезным голосом. Их диалог длился несколько минут, потом Карвала выпрямилась на стуле и проговорила несколько громче:
– Спасибо, Теобальд. Теперь можешь идти.
Мальчик стремглав вылетел из дома. Феликс с тоской проводил его взглядом – ему-то надо было остаться… Выбрав самый удаленный – насколько позволяли приличия – стул, он принялся ждать.
Карвала выбрала новую сигару, раскурила ее и окуталась облаком синего дыма.
Когда облако превратилось в тучу, она переключила внимание с сигары на Филлис.
– Он крепкий ребенок. С ним будет все хорошо.
– Счастлива, что вы так думаете.
– Я не думаю, я знаю.
Они еще немного поговорили о мальчике – обычная светская болтовня. У Феликса создалось впечатление, что старуха просто импровизирует – до тех пор пока не подведет к тому действительно важному, что у нее на уме.
– Когда ты ожидаешь его сестру?
– Я готова в любой момент, – ответила Филлис. – Они подбирают для нее – уже несколько месяцев.
– Что же они хотят получить? Какие-нибудь отличия от Теобальда?
– Несущественные – за исключением одного. Мелких, разумеется, окажется много – ведь когда подбирали для Бальди, по ряду характеристик осуществить отбор даже не пытались.
– А о каком же существенном отличии ты упомянула?
Филлис рассказала. Поскольку планировалась девочка, ее хромосомная схема должна была содержать две Х-хромосомы – по одной от каждого из родителей.
Чадолюбие, конечно, характеристика, связанная с сексом. Нельзя забывать, что Гамильтону в свое время в значительной степени недоставало именно любви к детям. Теобальд унаследовал свою единственную X-хромосому от матери.
Мордан был убежден, что, достаточно повзрослев, мальчик проявит нормальное стремление к обзаведению потомством.
Однако его планируемая сестренка должна стать наследницей обоих родителей, а следовательно – может в будущем отнестись к этому вопросу прохладно.
Впрочем, если она все-таки обзаведется собственными детьми, то ее отпрыски уже не будут испытывать недостатка в этом свойстве, столь желательном для выживания вида: ведь потомкам она передаст лишь одну из двух своих Х-хромосом, а благодаря помощи генетиков ею станет хромосома Филлис. Таким образом, нежелательное качество Гамильтона будет исключено навсегда.
Карвала внимательно выслушала это объяснение – или, вернее, ту небольшую его часть, которую сочла нужным изложить Филлис. Потом старая леди ободряюще кивнула.
– Успокойся, детка. Все это не будет иметь никакого значения.
Однако она ни намеком не пояснила, что имеет в виду. Она еще немного поговорила о том о сем и вдруг неожиданно спросила:
– Значит, теперь – в любое время, я правильно поняла?
– Да, – подтвердила Филлис. Карвала поднялась и удалилась так же внезапно, как и пришла.
– Надеюсь, мы еще удостоимся чести вашего посещения, мадам, – осторожно осведомился Феликс.
Карвала остановилась на пороге и, обернувшись, посмотрела на него. Вынув изо рта сигару, она усмехнулась.
– О, я вернусь! Можете на это рассчитывать. Феликс стоял, хмуро уставясь на дверь, захлопнувшуюся за Карвалой.
– При ней я так хорошо себя чувствую! – счастливо вздохнула Филлис.
– А я – нет. Она похожа на труп.
– Филти!
Феликс вышел и разыскал сына.
– Хелло, малыш!
– Привет.
– Что она тебе говорила?
Теобальд пробормотал нечто нечленораздельное – Феликс смог уловить только заключительное: «…това баба!»
– Полегче, сынок! Чего она хотела?
– Чтобы я ей кое-что пообещал.
– И ты обещал?
– Нет.
– А что ты должен был пообещать?
Но Теобальд уже не слушал.
После позднего, приятного ужина в прохладном саду Феликс лениво включил новости. Некоторое время он рассеянно, вполуха прислушивался и вдруг позвал:
– Филлис!
– Что?
– Иди сюда! Скорее!
Когда она вбежала, Гамильтон указал на мерцающий и разглагольствующий ящик.
– …дам Эспартеро Карвала. Кажется, она умерла мгновенно. Предполагают, что она споткнулась, входя на эскалатор, поскольку, упав, она прокатилась по всему маршу. Ее будут долго вспоминать – не только благодаря многолетней деятельности в Совете Политики, но и…
Филлис выключила приемник. Заметив на глазах жены слезы, Гамильтон удержался от реплики, которая у него едва не вырвалась – насчет той самонадеянности, с какой Карвала пообещала, что обязательно вернется.
Гамильтон не видел смысла в том, чтобы снова вести Теобальда к Джейкобстейну Рэю; он чувствовал, что там уже возникла стойкая антипатия.
Однако исследованием телепатии занимались и другие – Феликс выбрал группу и представил Теобальда ее членам. Он был убежден, что первоначальная ошибка заключалась в том, что исследователи пользовались примитивными методами, рассчитанными на детей этого возраста. На этот раз Теобальду постарались объяснить, что именно собираются предпринять исследователи – и начали работу прямо с тестов, предназначенных для взрослых.
Он действительно способен был делать то, что от него ждали,– вне всяких сомнений. Однако исследователям встречались и другие, не менее ярко выраженные случаи, и руководитель группы предостерег Феликса от избыточных ожиданий – поскольку телепатические способности детей имеют тенденцию с возрастом слабеть. Феликс и сам знал это. Но Теобальд мог – мог читать мысли, по крайней мере, в пределах условий, заданных экспериментами.
Феликс связался с Морданом и поделился своими сомнениями. Не считает ли Арбитр, что Теобальд – мутант?
– Мутант? Нет, я не располагаю данными, чтобы так думать.
– То есть?
– Мутация – термин чисто технический. Он применим только к новым характеристикам, которые, согласно менделианским правилам, могут быть унаследованы. В данном случае я не вижу ничего подобного. Сначала определите, что такое телепатия – и тогда я вам скажу, может она являться наследуемым признаком или нет. Правда, скажу лет этак через тридцать.
Что ж, можно и подождать. Достаточно и того, что Теобальд является телепатом – по крайней мере, на сегодня.
Тем временем задуманный регистратор телепатических явлений – потомок созданного на Плутоне «детектора жизни» – начал давать первые обнадеживающие результаты. Устройство было сдублировано в лаборатории холода, расположенной на окраинах Буэнос-Айреса, и работало ничуть не хуже, чем на Плутоне. Как только исследователи поняли направление работ, прибор был значительно усовершенствован – и это привело к новым серьезным трудностям.
Одну из этих трудностей устранили довольно необычным путем. Реагируя на присутствие чувствующих существ (растения и низшие формы животной жизни для него не существовали), прибор еще отнюдь не стал подлинным телепатом; он пока мало что мог. При опытах присутствовала кошка – неизвестного происхождения, самопровозгласившая себя талисманом лаборатории: каким-то образом она здесь появилась и вступила во владение. Как-то раз оператор отступив на шаг – случайно наступил кошке на хвост. Ей это не понравилось, и она высказалась.
Аппарат в это время работал в режиме приема, и сидевшему за ним технику случившееся понравилось ничуть не больше. Он с криком сорвал наушники, объясняя, что «оно завопило».
Дальнейшие эксперименты показали, что прибор особенно чувствителен к возмущениям таламуса, вызванным внезапными и сильными эмоциями. Спокойная жизнедеятельность мозга оказывала на него заметно меньшее воздействие.
Ударять человека по пальцу не имело смысла – он ждал этого удара и затормаживал реакцию, пропуская ее через «охладитель» лобных долей. А нужны были сильные и подлинные эмоции.
Немало кошачьих хвостов пострадало с тех пор – их обладателям поневоле пришлось пожертвовать душевным спокойствием во имя науки.
С самого начала беременности Филлис у Теобальда возникла странная антипатия к обществу матери. Это расстраивало ее. Феликс пробовал уговорить сына.
– Послушай, малыш, – убеждал он, – разве мама не добра к тебе?
– Да, конечно.
– Так в чем же дело? Чем она тебе не нравится?
– Она мне нравится, правда… но мне не нравится она, – Бальди показал, и смысл жеста не оставлял сомнений.
Шепотом Феликс поспешно проконсультировался с женой:
– Что скажешь, Фил? Я думал, мы еще не сообщали ему этой новости?
– Я – нет.
– А я и подавно. Может быть, Клод?… Хотя нет, Клод не проговорился бы. Хм-м-м… Остается лишь один способ, которым он мог узнать… Самостоятельно.
Нахмурившись, Гамильтон смотрел на сына. «Не очень-то это удобно, – думал он, – иметь в собственной семье телепата… Мажет быть, это пройдет… частенько проходит».
– Надо вы разобраться нам с тобой, Теобальд.
– В чем?
– Скажи, это сестренка тебе не нравится?
Сердито посмотрев, мальчик кивнул.
«Возможно, это просто естественная ревность. Ведь до сих пор он всю жизнь чувствовал себя пупом земли», – подумал Гамильтон и продолжал:
– Послушай, малыш, не думай, будто появление сестренки изменит отношение папы с мамой к тебе.
– Я и не думаю.
– Тебе будет очень занятно с сестренкой. Ты будешь старший, будешь знать обо всем намного больше и всегда сможешь показывать ей все и объяснять. Ты будешь главным.