ПАРТРИДЖ
КОПЫТО
Прежде чем увидеть овец, Партридж слышит их рассеянное блеяние, которое доносится из ежевичных кустов. Одна словно заикается — этот звук напоминает ему, как Вик Биллингсли смеялся над ним в вагоне монорельса. Но это было будто в другом мире. Солнце уже село, и все тепло испарилось из воздуха. Партридж находится на самом краю города, среди его обуглившихся останков. Он чувствует запах дыма, слышит в отдалении звуки, какие-то внезапные крики. Чьи-то крылья шумят в вышине.
Это место похоже на пустыню. Он почти сразу выпил всю взятую с собой воду. Сквозь пыльный воздух мало что видно, но дважды ему кажется, что он видит на земле моргающий глаз, который быстро исчезает в пыли. Он не уверен, что это не галлюцинация.
Он достигает края леса. Если земля может быть населена, лес очень опасен. Он пытается представить, где могут жить несчастные. Он думает о своей матери, святой, как называл ее отец, и о несчастных, которых она могла спасти. Если она жива, живы ли они? Большая птица цвета нефти пролетает близко от его головы. Он успевает разглядеть ее клюв на шарнирах и сжимающиеся лапки. Пораженный, он провожает взглядом птицу, пока она не скрывается в лесу. Он вспоминает о птице, которую смастерила из проволоки Лида, и его заполняют чувство вины и страх. Где сейчас Лида? Он не может избавиться от ощущения, что она в опасности, что ее жизнь изменилась. Может, они просто зададут ей несколько вопросов и позволят вернуться к нормальной жизни? Вообще-то ей нечего им рассказать. Она лишь знает, что он взял нож, но именно это может заставить их думать, что она что-то недоговаривает. Видел ли кто-нибудь их поцелуй? Если да, они могут подумать, что она причастна к его побегу. Он помнит поцелуй. Воспоминание приходит к нему снова и снова, мягкое и сладкое. Ее запах — запах цветов и меда.
Вдруг овцы нетвердо выходят из-за деревьев, покачиваясь на изувеченных копытах. Он приседает в кустах ежевики, чтобы понаблюдать за ними. Он думает, что они могут быть агрессивны. Они бредут к трещине в земле, заполненной дождевой водой. Их языки двигаются быстро и выглядят как лезвия. Намокшая шерсть свисает колтунами. Их глаза несинхронно вращаются, рога невозможно сосчитать, иногда они выстраиваются в ряд вдоль спины и выглядят жутко и нелепо. У некоторых рога переплелись друг с другом и растут в одну сторону. У одной овцы рога срослись с позвоночником, и ее голова обездвижена.
Напуганный видом овец, Партридж пытается успокоиться мыслью, что эту воду можно пить. Он резко кашляет. Может быть, из-за жестких частиц фильтров? Или из-за пыльного воздуха? Он подождет, пока овцы отойдут подальше, и наполнит свои бутылки водой. Но оказывается, что овцы не дикие. Из лесу выходит, ковыляя, пастух без руки и с кривыми ногами и резко окрикивает овец. В его руке палка. На покрытом ожогами лице пастуха один глаз как будто сполз на скулу. На его ногах тяжелые, покрытые грязью ботинки. Он управляет овцами, покрикивая и понукая, издавая странные звуки. Внезапно человек роняет палку и наклоняется за ней. Он поворачивает голову, и его лицо искажает гримаса. Он видит Партриджа.
— Ты! — говорит он. — Воровать пришел? Мясо или шерсть?
Партридж поправляет шарф и капюшон и качает головой.
— Мне нужна только вода. — Он показывает на лужу.
— Глотни этого, и твое брюхо сгниет изнутри, — говорит человек. Его зубы блестят, словно черные жемчужины. — Пойдем со мной. У меня есть вода.
Овцы возвращаются в лес, управляемые пастухом. Партридж следует за ним. Деревья черные, но кое-где зеленеет поросль. Довольно скоро Партридж и пастух выходят к шалашу и загону из сети, натянутой на колья. Человек загоняет туда овец. Сопротивляющихся он втаскивает, схватив за морды. Овцы громко блеют. Загон такой небольшой, что животные стоят в нем неподвижно, а все свободное пространство занято шерстью.
— Чем это пахнет? — спрашивает Партридж.
— Дерьмом, мочой, гнилью да свалявшейся шерстью. И думаю, смертью. У меня есть самогон. Но за него придется заплатить.
— Мне нужна только вода.
Шарф становится влажным от дыхания. Партридж вытаскивает из рюкзака бутылку и отдает ее мужчине. Тот изумленно смотрит на бутылку, и Партридж начинает волноваться, что делает что-то не так и пастух может что-то заподозрить, но мужчина уходит в шалаш. На мгновение Партридж видит, что внутри. Со стен свисают розовые шкуры животных. Их головы отрублены, так что он не может понять, кто это. Хотя необязательно головы что-то прояснят.
Партридж чувствует укол на руке. Он видит как будто бронированного жука со стальными жвалами. Партридж пытается смахнуть его, но жук, похоже, впился довольно глубоко, и Партриджу приходится отрывать его от руки.
Человек возвращается с бутылкой, наполненной водой.
— Откуда ты явился? — спрашивает он.
— Из города. Мне пора возвращаться.
— Из какой именно части? — снова спрашивает человек. Его сползший глаз моргает медленнее другого. Партридж переводит взгляд с одного на другой.
— С окраин, — отвечает Партридж и разворачивается, чтобы уйти. — Спасибо за воду.
— Я недавно потерял жену. Она болела. Мне надо перенести ее тело. Я не могу сделать это один.
Партридж смотрит на загнанных овец. Одна из них воткнула в землю ржавое искореженное копыто в форме лопаты.
— Я не могу.
— Ты какой-то не настоящий!
— Я должен идти, — не шевелясь, отвечает Партридж.
— Я не вижу на тебе ничего. С чем ты сплавился?
Человек хватает свою палку и направляет ее на Партриджа. Теперь он ясно видит его шрамы — дьявольское, искаженное яростью лицо.
— Не двигайся, — медленно произносит человек, наклоняясь.
Партридж разворачивает и бежит туда, откуда пришел. Его скорость невероятная, а руки и ноги работают уверенно, словно поршни. Он выбегает из леса к тому месту, где входил в него, и вдруг спотыкается о мягкое полено. Он падает рядом с расщелиной, из которой пили овцы. Он поворачивается посмотреть на полено и видит, что на самом деле это пучок тростника, зеленого и ржавого. Партридж подходит к связке, замечая держащую ее провода. Он всматривается, пока не замечает что-то блестящее, влажное и неподвижное. Он наклоняется, его руки дрожат. До ноздрей доносится противный сладкий запах. Он отводит несколько прутьев, влажных и почти резиновых, обнажая человеческое лицо желтовато-серого цвета с одной стороны и красного с другой. Как будто изжаренная плоть. Рот лиловый от недостатка крови и кислорода. Жена пастуха. Вот как он ее похоронил. Но что это такое влажное и неподвижное? Ее глаз, светящийся темным зеленым цветом.
ЛИДА
РЕАБИЛИТАЦИЯ
В белой комнате прохладно. Лида вспоминает маленький контейнер в холодильнике, это было еще до Взрывов. Теперь все холодильники маленькие, потому что люди едят преимущественно таблетки. В том контейнере мама хранила салат. Он был такой нежный, что не мог выстоять в суровых условиях вне холодильника? Она вспоминает наружные листья этих небольших пучков салата, похожие на юбочки.
Мама дважды приходила навестить ее. Во время этих посещений она была довольно спокойной, но Лида чувствовала ее гнев. Мама говорила о соседях, о маленьком садике на подоконнике, но однажды она сказала очень спокойно:
— Ты хоть представляешь, чего нам будет стоить твое поведение? Никто не смотрит мне в глаза.
Но в конце каждого визита мама обнимала Лиду, быстро и крепко.
Сегодня мама должна была прийти как администратор, чтобы оценить ее состояние. Она войдет в палату, как и все, кто носит белый халат и маленький наладонный компьютер — щит, скрывающий ее туго затянутую грудь. Под бюстгальтером и плотью ее грудей прячется сердце. Лида знает, что оно там и что оно яростно бьется.
Палата представляет собой небольшую квадратную комнату с кроватью, туалетом и маленькой раковиной. На одной из стен светится фальшивое окно. Лида помнит, как отчаянно ее мама сражалась за это дополнение — прорыв в деле ухода за больными. Она долго спорила с руководством. Кто-то провел исследование и установил, что солнечный свет помогает при психических расстройствах. Разумеется, речь шла не о настоящих окнах. Фальшивое окно излучает свет в соответствии с настенными часами, запертыми в прозрачный ящик. Лида, однако, не верит ни часам, ни окну. Она думает, что пока она спит, временем управляют. Слишком уж быстро оно идет. А может, это просто эффект от снотворного. Чем дольше она остается взаперти в этой комнате, тем более серьезным они находят ее заболевание. Ее шансы выйти отсюда тают на глазах. Помимо снотворного, она принимает бодрящие таблетки по утрам и успокоительное. Хотя она говорила им, что ее нервы в порядке. Но так ли это на самом деле? В этих условиях они вполне ничего. Во всяком случае пока.
Независимо от того, выпишут ее когда-нибудь или нет, на ней лежит пятно позора. Никто не разрешит ей выйти замуж. А если разрешат, то ей не положено будет иметь детей. Не подходит для восстановления населения — конец.
Фальшивый свет в окне мигает, словно мимо пролетает птица. Это часть программы? Почему она вообще подумала, что это птица? В Куполе их слишком мало. Разве что одна случайно могла вылететь из птичника. Но это вряд ли. А она их, часом, не придумала? Или они из глубин ее памяти?
Второе по тяжести после грызущего страха — это прическа. Ее обрили, когда она сюда поступила. Она подсчитала, что потребуется три года, чтобы волосы отросли до прежней длины. Лида знает, что некоторые вернувшиеся из центра девочки первое время носят парики. Их лица с постоянным страхом возвращения болезни и ненатуральный блеск волос превращают их в инопланетянок и пугают всех остальных.
Сейчас на ее голове платок, белый, чтобы подходил к пижаме. Пижама ей велика — на всех один размер. Платок завязывается на затылке, кожа под узлом ужасно зудит, и она засовывает пальцы под ткань, чтобы почесаться.
Лида думает о Партридже. Ее рука в его руке, они идут по коридору обратно в зал, танцевать. Он так внезапно появляется в ее мыслях, что желудок всякий раз сжимается. Она здесь из-за него. Каждый вопрос, который ей задают, так или иначе относится к тому вечеру. Правда в том, что она его совсем не знает. Она повторяет это снова и снова, но ей не верят. Она говорит это и сейчас, в тишине своей камеры. «Я совсем его не знаю». Даже она верит себе с трудом. Жив ли он? Лида уверена, что почувствовала бы где-то глубоко внутри себя, если бы он был мертв.
На часах три, раздался стук, и дверь откроется прежде, чем она успевает ответить. Входит мама в сопровождении двух женщин-врачей. Лида смотрит на мать в надежде прочесть ее эмоции, но та делает вид, что не знакома со своей дочерью. Лицо матери спокойно, как пруд перед Академией. Она смотрит на Лиду, но на самом деле сквозь нее. Взгляд скользит по стене, полу, потом переходит на раковину и снова возвращается на стену.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает врач, та, что постройнее.
— Нормально. Окно помогает.
Ее мать почти незаметно вздрагивает при этих словах.
— Тебе оно нравится? Это было важное новшество для нашей клиники.
— Мы хотим задать тебе еще несколько вопросов, — вступает другая женщина, коренастая, с манерой проглатывать слова. — Мы должны разобраться в природе твоих отношений с Рипкардом Уиллаксом.
— С твоим молодым человеком, Партриджем, — добавляет стройная женщина, как будто Лида не знает, о ком они говорят.
— Всего пара вопросов. Это не займет много времени, — произносит мать. Имеет ли она в виду, что ответы Лиды тоже должны быть короткими?
— Я не знаю, где сейчас Партридж, — говорит Лида. — Я уже всем это объясняла много раз.
Подобных допросов уже было несколько, каждый следующий агрессивнее предыдущего.
— Как ты можешь догадаться, сам Эллери Уиллакс весьма заинтересован в этом деле, — говорит стройная, причем Лида замечает, что простое упоминание этого имени вызывает у нее дрожь. — Ведь речь идет о его сыне.
— Ты могла бы очень помочь в его поисках, — добавляет ее мать, как будто эта помощь стала бы залогом возвращения доброго имени их семье.
Фальшивое окно вновь мигает, словно крыло… или это сбой в программе? Ты можешь помочь в поисках. Он сбежал? Потерялся? Как птичка из питомника. Как птичка из проволоки, которая сейчас, наверное, на выставке в Зале Учредителей, вместе с антиквариатом — кухонными таймерами, ножами и фартуками. Или ее птичку дисквалифицировали, потому что Лида теперь не является студенткой Академии?
— Ранее ты сказала, что показывала ему витрину на Выставке Домашнего Хозяйства, совсем как на обычной экскурсии.
— Но так ли это? Юноша и девушка в темной комнате, играет музыка, — продолжает стройная. — Все мы когда-то были молоды.
Она подмигивает. Лида не отвечает. Она научилась отвечать на вопрос вопросом.
— Что вы имеете в виду?
— Он целовал тебя? — спрашивает стройная.
Лида чувствует, как горячий румянец заливает ее щеки. Он не целовал ее. Это она его поцеловала.
— Вы обнимались?
Лида вспоминает, как его руки мягко держали ее за талию. Ткань платья на животе шелестела. Они танцевали две песни подряд. Полно свидетелей. Мистер Глассингс и мисс Перл присутствовали на вечере. Партридж наклонил голову, когда они танцевали, и она ощутила его дыхание на своей шее. У него за поясом был нож, спрятанный под пиджаком. Поцелуй? Кто-нибудь заметил? Они держались за руки, когда он провожал ее в общежитие. Кто-нибудь смотрел в окно? Может, были еще пары?
— Вне зависимости, нравится он тебе или нет, как ты думаешь, он может испытывать к тебе сильные, глубокие чувства? — спрашивает коренастая.
Глаза Лиды наполняются слезами. Она думает, что нет. Нет, у него нет никаких чувств ко мне. Просто она оказалась рядом. С самого начала вечера он был неприветлив. Он подобрел только потому, что она позволила ему украсть нож из витрины. Для чего ему этот нож? Никто не может ей сказать. И он танцевал с ней, потому что хотел, чтобы они выглядели обычной парой и не привлекали к себе внимания. Они волнуются, что он мертв? Что он сбежал и покончил с собой, как его брат? Лида умоляюще смотрит на мать. «Что мне теперь делать?»
— Он любит тебя? — повторяет стройная свой вопрос.
Мать незаметно кивает. Это даже трудно назвать кивком, просто странное движение, как будто она пытается не чихнуть. Мать велит ей сказать «да». Сказать врачам, что Партридж любит ее. Это сделает ее более ценной? Если у нее есть хоть какая-то ценность, то только в случае, если он жив. Если они будут думать, что он ее любит, они используют ее. Как курьера? Посредника? Наживку?
Лида обхватывает свои колени и разглаживает смявшуюся ткань.
— Да, — говорит она, опустив глаза. — Он любит меня. Тем вечером он так сказал.
Окно мигает вновь. Или ей показалось?
ПРЕССИЯ
БАШМАК
Чтобы дойти до дома Брэдвела, нужно пересечь улицу и проследовать по переулку, тянущемуся вдоль рынка. Вдалеке слышатся песнопения Веселья. Иногда Прессия представляет, что эти песни — свадебные. Почему бы и нет? Звук поющих голосов то затихает, то становится громче, как будто они исполняют гимн — гимн любви. Дед рассказывал, как женились родители — белые шатры, скатерти, многоэтажный торт.
Но сейчас не до свадебных песен. Она пытается понять, откуда доносятся голоса, и предполагает, что они где-то в Тающих землях, где когда-то были частные коттеджи. Прессия знает людей, которые выросли там. Она слышала об этом районе по игре «Я помню» — одинаковые домики, тикающие поливалки, детские площадки из пластика у каждого на заднем дворе. Вот почему они называются Тающими землями — каждый двор усеян большими разноцветными кусками расплавленного пластика, который был когда-то горкой, качелями, песочницей в форме черепахи.
Прессия пытается разобрать, какая из команд звучит сейчас. Они отличаются друг от друга степенью жестокости, но Прессия так и не научилась различать их. Дед называет эти песнопения «птичьими песенками», и все они разные. Непонятно, песня только начинается или уже заканчивается на поле противника. К счастью, путь Прессии лежит далеко от Тающих земель, откуда доносятся голоса. Теперь, когда она прислушивается, они кажутся еще дальше. Может быть, песнопения доносятся откуда-то из тюрем, приютов и санаториев, с их стальными каркасами, бутовым камнем и колючей проволокой. О тюрьмах дети сложили песенку:
Мертвецов дома упали,
Под собою все сломали.
Призраки глаза таращат,
В подземелье вас утащат.
Прессии не доводилось раньше видеть упавшие стальные конструкции, она никогда не забредала так далеко.