Глава 1
Надеюсь, вы простите мне маленькое философское отступление, прежде чем станет ясно, что за историю я собираюсь рассказать. Так вот, жизнь сильно напоминает мне берег Токийского залива.
Уже не одно столетие прошло с тех пор, как я последний раз видел залив, быть может, теперь все совсем иначе. Впрочем, как мне говорили, за это время там мало что изменилось, если не считать презервативов…
Я помню огромное пространство вонючей мутной воды, холодной и склизкой на ощупь, возможно, чуть более светлой и чистой подальше от берега. Подобно Времени, вода то извлекает из небытия самые разные предметы, то прячет их обратно. Каждый день волны Токийского залива что-нибудь да выбрасывают на берег. Что ни назови, рано или поздно вода вынесет это на песок: мертвеца, раковины — белые, как алебастр, розовые или желтые, как тыковки, они зловеще завивались в страшный с виду рог, который, однако, так же безобиден, как рог единорога; бутылку, иногда с запиской, которую чаще всего уже нельзя было прочесть; человеческий зародыш; кусок отполированного дерева с дыркой от гвоздя — возможно, частицу того самого Святого Креста; белую гальку, темную гальку, дохлую рыбу, пустые рыбачьи лодки, обрывки веревок, кораллы, водоросли — словом, «не счесть жемчужин…» и так далее. Если вы оставляете предмет в покое, то вскоре море забирает его обратно. Таковы правила игры. О да, в те времена в заливе было полным-полно использованных презервативов — полупрозрачных свидетельств вечного инстинкта к продолжению рода. Иногда их украшал какой-нибудь вызывающий рисунок или надпись, некоторые были даже с усиками. Говорят, теперь они исчезли, подобно клепсидрам[1] и крючкам на одежде — их уничтожили противозачаточные пилюли, которые заодно увеличивают молочные железы: так кто же будет против?
Иногда ранним солнечным утром я бродил по берегу, и освежающий бриз помогал мне избавиться от мрачных воспоминаний о локальном военном конфликте в Азии, который отнял у Меня младшего брата. Изредка я слышал крики чаек, хотя самих птиц не было видно. Это придавало пейзажу некую таинственность, и сравнение напрашивалось само собой: жизнь — нечто очень похожее на берег Токийского залива. Все идет своим чередом. Волны постоянно выбрасывают на берег странные, ни на что не похожие вещи. Одна из них — Я, другая — Ты. Некоторое время мы находимся на берегу, быть может, совсем близко друг к другу, а потом эта вонючая мутная жижа проводит своими холодными пальцами по песку, снова забирая нас с собой. Загадочные крики птиц как бы символизируют непредсказуемость человеческой судьбы. Что это, голоса богов? А почему бы и нет?
И наконец, чтобы расставить все точки над i, хочу заострить ваше внимание на двух моментах, ради которых я все это и рассказываю. Иногда некоторые исчезнувшие предметы, как мне кажется, могут снова очутиться на берегу по воле капризного течения. Мне, правда, такого видеть не приходилось, но, наверное, я был недостаточно терпелив. Ну и еще одно: кто-то может прийти на берег, подобрать какой-либо предмет и унести с собой.
Когда я впервые понял, что первое из вышеназванных явлений действительно возможно, меня стошнило. К тому времени я уже три дня непрерывно пил и наслаждался ароматом одного экзотического растения. Потом я выставил вон всех своих гостей. Шок — лучшее средство от опьянения. Хотя я уже давно знал, что явления второго рода иногда случаются (это когда подбирают с берега залива какой-то предмет и уносят его с собой, ибо именно это со мной и произошло), но я и представить себе не мог, что когда-нибудь мне придется столкнуться с явлениями первого рода. Поэтому, проглотив таблетку, которая гарантировала, что через три часа я буду трезв как стеклышко, и добавив к ней сауну для надежности, я разлегся на кровати, покуда все мои слуги, механические и обычные, занимались уборкой комнат. Затем меня начала бить дрожь. Я был испуган.
Вообще-то, я — трус.
Существует великое множество вещей, которых я боюсь, и все они из разряда тех явлений, над которыми у меня нет или почти нет никакой власти. Как, например, над Большим Деревом.
Я приподнялся на локте, взял с ночного столика конверт и уже в который раз принялся его изучать.
Ошибка была исключена, тем более что на нем стояло мое имя.
Я получил письмо на днях и запихал в карман куртки, чтобы на досуге ознакомиться.
Это было уже шестое похожее послание. Потом мне стало плохо, и я решил, что пора с этим кончать.
В конверте лежала объемная фотография Кати в белом платье. Снимок был датирован прошлым месяцем.
Кати была моей первой женой и, быть может, единственной женщиной, которую я когда-либо любил. Она умерла более пятисот лет тому назад. Как-нибудь я расскажу об этом подробнее.
Я внимательно изучил снимок. Уже шестая подобная фотография за последние несколько месяцев — снимки различных людей, умерших столетия назад.
Только скалы и голубое небо были за ее спиной.
Такой снимок можно сделать где угодно — были бы скалы да голубое небо. Не исключено, что фотография — подделка, в наше время полным-полно людей, способных запросто подделать все, что угодно.
Но кому взбрело в голову посылать эти снимки мне? И зачем? В конверте, как и во всех предыдущих, не было никакого письма, только снимки моих друзей и врагов.
Вот почему я снова вспомнил берег Токийского залива и еще Книгу Откровения — Апокалипсис.
Я укрылся одеялом с головой, уходя в спасительную полутьму от яркого полуденного солнца. Мне было так хорошо все эти годы. И вот рана, которая, казалось, давно уже зарубцевалась, снова открылась и кровоточила.
Если есть хоть один шанс из миллиона, что снимок в моей дрожащей руке не подделка…
Я отложил его в сторону. Потом забылся, а проснувшись, так и не смог вспомнить, какой кошмар заставил меня покрыться холодным потом. И пожалуй, лучше не вспоминать.
Я принял душ, надел чистую одежду, наспех перекусил и, захватив с собою полный кофейник, отправился в кабинет. В те времена, когда я еще работал в нем, я привык называть его офисом. Но последние лет тридцать я туда не заходил. Я переворошил рассортированную секретарем корреспонденцию последних дней и среди просьб о денежной помощи от каких-то странных благотворительных организаций и не менее странных личностей, намекавших на применение бомб, если я не внемлю; четырех приглашений прочесть лекции; одного письма с предложением работы, которая, пожалуй, могла бы меня заинтересовать несколько лет назад; среди кипы журналов и газет; занудства внезапно объявившегося наследника какого-то отдалённого родственника моей третьей жены с предложением встретиться, причем у меня дома; трех настойчивых просьб людей искусства, ищущих моего покровительства; тридцати одного уведомления о том, что против меня подан судебный иск, и стольких же записок моих адвокатов, сообщавших, что начатое против меня дело прекращено, — среди всего этого я, наконец нашел те письма, которые искал.
Первым было письмо Марлинга с Мегапеи. Приблизительно оно звучало так:
Следующее послание было от «Компании по бурению глубоких скважин» — фирмы, под вывеской которой, как всем было известно, скрывается одно из отделений Центрального Бюро Безопасности Земли. Компания интересовалась, не желаю ли я приобрести бывшее в употреблении, но все еще в хорошем состоянии оборудование для бурения скважин, находящееся на столь отдаленной планете, что его транспортировка накладна для нынешних владельцев.
На самом деле все это было кодом, знакомым мне еще с тех пор, когда я выполнял одну работу по контракту с федеральным правительством Земли.
В действительности текст послания был официален и сух:
И т. д.
Третье письмо было написано по-английски:
Итак, передо мной три воззвания к человечности Фрэнка Сандоу. Имеет ли хотя бы одно из них какое-нибудь отношение к фотографии, что лежит у меня в кармане?
Веселая пирушка, которую я устроил, была своего рода прощальным ужином. Но сейчас все гости уже покинули мою планету и находились на пути к родным мирам. Я заранее решил, куда мне следует направиться, и устроил эту вечеринку, чтобы напоить всех гостей и без проблем отправить их домой. Но неожиданно полученный снимок Кати заставил меня задуматься.
Все трое моих корреспондентов знали о Кати. Такая фотография могла в свое время оказаться у Рут, и опытному специалисту нетрудно было бы этим воспользоваться. Марлинг и сам без труда мог сотворить подобную штуку. Не говоря уж о Бюро Безопасности, в котором имелись обширные архивы и специальные лаборатории, способные подделать любой документ. Но все это лишь пустые домыслы. И вообще, странно, что в конверте не было никакой записки. Ведь должны же те, кто его послал, чего-то от меня добиваться.
Просьбу Марлинга я обязан выполнить, иначе я перестану уважать самого себя. Но до пятого периода в Северном полушарии на Мегапее еще достаточно времени — почти целый год, следовательно, я могу себе позволить сделать несколько остановок по дороге.
Вот только где мне их сделать?
Бюро Безопасности не имело никакого права требовать от меня лояльности, да и подданным Земли я не являюсь. Конечно, я всегда готов помочь родной планете всем, чем могу, но дело явно не было таким уж жизненно важным, если тянулось уже почти двадцать лет. В конце концов, Земля все еще существует и, насколько мне известно, дела там идут как обычно, то есть неважно. И если я им так необходим, как они уверяли меня в письме, то могли бы прислать кого-нибудь сами, чтобы повидаться со мной.
Оставалась Рут…
Рут — совсем другое дело. Мы прожили вместе почти год, прежде чем поняли, что просто мучаем друг друга и ничего путного из этого не выйдет. Мы расстались по-хорошему. Рут кое-что значила в моей жизни, она оставалась моим другом. Я был удивлен, узнав, что она еще жива, но если ей нужна моя помощь, я сделаю все, что в моих силах.
Значит, так. Я отправляюсь к Рут и постараюсь быстренько решить все ее проблемы, в чем бы они ни заключались, а потом лечу на Мегапею. Где-нибудь по дороге я почти наверняка смогу напасть на след, получить хоть какой-то намек относительно того, кто прислал мне эти снимки и зачем. Интересно также, как он их раздобыл. Если же я ничего не узнаю, то отправлюсь на Землю и свяжусь с ЦББЗ. Предложу им сделку: услуга за услугу.
Я курил и потягивал кофе. Потом, впервые за последние пять лет, позвонил в порт и приказал подготовить мой подпространственный джампер «Модель Т» к полету. Подготовка займет остаток дня и всю ночь, а на рассвете я могу стартовать.
Электронный секретарь помог мне проверить, кто является нынешним владельцем корабля. Им оказался некий Лоуренс Дж. Коннер из Локшира. «Дж.» означало «Джон». Я заказал необходимые документы, и через пятнадцать секунд они упали на дно приемной корзины пневмопочты. Я изучил внешность Коннера, потом вызвал своего парикмахера на колесиках, и тот перекрасил мои волосы — из шатена я превратился в блондина, осветлил загар, добавил пару морщинок, усилил тени под глазами и изменил рисунок капиллярных линий на подушечках пальцев.
В свое время я заготовил целый список несуществующих людей с полностью продуманными и вполне надежными биографиями. Все эти люди поочередно приобретали «Модель Т» друг от друга и точно таким же образом будут поступать и впредь. У них много общего: ростом все они примерно пять футов десять дюймов и вес их приблизительно равен ста шестидесяти фунтам. В любого из них я могу превратиться с помощью небольшого грима и некоторого напряжения памяти при запоминании биографии. Все дело в том, что мне не очень-то нравится путешествовать на корабле, зарегистрированном на имя Фрэнка Сандоу с Вольной или, как ее еще часто называют, планеты Сандоу Если ты — один из ста самых богатых людей в Галактике (кажется, в настоящий момент я значусь в списке 87-м, хотя, может, и 88-м или 86-м), то приходится все время идти на определенные жертвы, терпеть некоторые неудобства, от которых никуда не денешься.
Просто удивительно, сколько людей жаждут моей крови или моих денег, но ни то ни другое я не склонен тратить попусту. Я человек ленивый и пугливый, все, что мне нужно, — чтобы моя кровь и мои деньги всегда оставались при мне. Честолюбие у меня отсутствует, иначе я старался бы стать 87-м, потом 86-м, 85-м и так далее. Деньги вообще меня мало волнуют. Быть богатым интересно только поначалу, да и то не очень, а потом быстро приедается. После первого миллиарда ваше богатство — чистая условность. Я долго мучился от мысли, что наверняка финансирую множество черных дел, сам того не подозревая. Потом придумал себе Большое Дерево и решил — а катись все к чертовой матери!
Большое Дерево так же старо, как и общество, его породившее. Каждый листок на ветвях — банкнот.
Сколько в мире денег — столько листьев, и на каждом написано имя. Некоторые листья опадают, на их месте вырастают новые, и через два-три сезона все имена меняются. Но Дерево остается прежним, оно функционирует, как и раньше, только все растет и разрастается. В былые дни я хотел отсечь все гнилые ветви на Большом Дереве, но пока я обрубал одну ветвь, начинала гнить другая, и так все время, а мне ведь и спать когда-то надо. Проклятие! Сейчас даже деньги нельзя потратить по-человечески, да и Дерево совсем не похоже на «бонсай»[2] в горшочке, оно не растет в указанном направлении.
Ну и пусть себе растет, как ему вздумается, с моим именем на некоторых листочках — пожелтевших и увядших либо зеленых и свежих. Я же позволю себе маленькое удовольствие — буду прыгать по его веткам, взяв себе имя, которое не станет мозолить мне глаза на всех этих листочках, болтающихся перед моим носом. Вот и все, что касается меня и Большого Дерева. История же о том, каким образом в моем распоряжении оказалось столько зелени, может навести на еще более сложную и забавную метафору, но об этом в следующий раз.
Я начал вводить в память электронного секретаря инструкции насчет того, что должна делать, а также чего ни в коем случае не должна делать прислуга во время моего отсутствия. После многочисленных перезаписей и мучительного напряжения своих умственных способностей я наконец упомянул все, что следовало. Просмотрев завещание, я решил оставить его как есть. Некоторые бумаги я переложил в камеру аннигилятора, распорядившись уничтожить их при определенных обстоятельствах. Кроме того, я послал одному из своих представителей на Альдебаране-5 предписание, гласящее, что если человеку по имени Лоуренс Дж. Коннер случится быть проездом в тех местах и ему что-то понадобится, то нужно ему это «что-то» предоставить. Упомянул я также о специальном секретном коде на случай, если придется доказывать, что я — не кто иной, как Фрэнк Сандоу. Затем я заметил, что прошло уже почти четыре часа и я порядком проголодался.