Вот что творилось в моей душе, пока я искал хоть какой-нибудь намек на то, что здесь могло произойти. Время шло, каждая вещь, каждый укромный уголок дома были подвергнуты самому тщательному осмотру. И наконец мысль, впервые пришедшая мне в голову лишь в конторе Дюбуа, хотя смутные подозрения не покидали меня с той самой минуты, как я получил первую фотографию, встала передо мной во всей очевидности. Мысль, родившаяся в моем мозгу и прошедшая сквозь мое нутро, вернулась обратно в мозг, усиленная тысячекратно.
Я сел в кресло и закурил.
Рут фотографировали в этой комнате. Похоже, им надоели скалы, голубое небо и прочие декорации, как на других снимках. Тщательный обыск дома ничего не дал. Нет ни следов насилия, ни каких-либо намеков на личность моего врага. «Моего врага», — я произнес это вслух. Это были первые слова, сказанные мною после прощания с внезапно ставшим любезным седым адвокатом. Я не узнал собственного голоса — так странно он звучал в большом розовом аквариуме этого дома. «Мой враг!»
Теперь все было ясно. Им нужен был я. Почему? Пока не понятно, но вероятнее всего — чтобы убить меня. Если б только знать, кто из моих многочисленных врагов стоит за этим, все было бы гораздо проще.
Мой мозг напряженно работал. Почему для нашей встречи выбрано столь странное место? Станет ли оно полем нашей битвы?
Я вспомнил свой недавний сон, в котором видел Остров Мертвых.
Если кто-то хотел причинить мне вред, то с его стороны глупо было заманивать меня именно туда. Что он мог знать о той силе, которую я обрету, ступив на землю созданного мной мира? Все вокруг будет помогать мне, когда я вернусь на свою Иллирию, которую создал много веков тому назад, на которой возвел Остров Мертвых. Мой Остров Мертвых!
…Я вернусь туда. Я уже не сомневался в этом. Ведь там Рут, а может быть, и Кати… Да, я должен вернуться в этот странный Эдем, который я когда-то воздвиг.
Рут и Кати… Мне не хотелось бы ставить эти два образа рядом, но другого выхода не было. Раньше они просто не могли существовать для меня одновременно, и эта перемена мне совсем не нравилась. Ну что ж, я отправляюсь туда, и тот, кто приготовил мне ловушку, вскоре горько пожалеет об этом. Остров Мертвых станет его последним приютом.
Я смял окурок своей сигареты, потом запер ржавые воротца мармеладного замка и вернулся в «Спектрум». Мне вдруг ужасно захотелось есть.
Я переоделся для ужина и спустился в холл. Где-то здесь я, кажется, видел маленький ресторанчик. Но, как назло, он закрылся несколько минут назад, поэтому пришлось обратиться к портье, чтобы тот посоветовал мне какое-нибудь приличное место, где можно поесть в это время.
— Рекомендую Башню Бертоля, у залива, — сказал мне он, с трудом подавив зевок. — Они не закрывают до самой ночи, так что у вас еще есть несколько часов.
Кто мог знать, что именно там мой злополучный бизнес с вересковым корнем завершится столь удивительным образом. Точнее было бы сказать забавным, чем удивительным. Но, в конце концов, все мы живем в тени Большого Дерева! Помните?
Следуя данным мне советам, я достаточно быстро добрался до ресторана и припарковал глайдер у подъезда. Какой-то тип в ливрее сразу вызвался позаботиться о моей машине. Не люблю таких. С сияющей улыбкой на розовом лице они торопятся открыть перед вами дверь, которую вы и сами отлично бы открыли, подают полотенце, которое тебе совсем не нужно, выхватывают из рук чемодан, который ты собираешься донести сам. Ладонь правой руки они всегда держат на уровне пояса, готовые в любой момент подставить ее, едва заслышав хруст банкнота или звон мелочи. А карманы у них глубокие, туда много может поместиться. Они преследуют меня уже тысячи лет, и я выхожу из себя вовсе не из-за их ливрей, а из-за этой проклятой улыбки, которая появляется при виде лишь одной вещи — денег.
Мой глайдер быстренько припарковали на стоянке у ресторана, точно между двух полос дорожной разметки. Знаете почему? Потому что все мы — туристы.
В свое время «на чай» давали лишь тогда, когда требовалось, чтобы вам быстро и расторопно оказали какую-нибудь услугу. В некотором смысле это должно было хоть как-то компенсировать низкую заработную плату определенного класса служащих. Все это понимали и принимали как должное. Но уже в двадцатом веке, когда я родился, туризм для большинства развивающихся стран стал основным источником доходов. Местные жители смотрели на туристов лишь как на денежные мешки. Вскоре это стало традицией, и постепенно такая точка зрения возобладала во всех остальных странах, даже в тех, откуда приезжали туристы. Отныне каждый, кто носил униформу, знал о той выгоде, которую несли совершенно бесполезные, но выполненные с угодливой улыбкой услуги. Человек в ливрее завоевал весь мир. С тех пор мы все превращаемся в туристов, едва перешагнув порог собственного дома. Мы становимся гражданами второго сорта, которых безжалостно эксплуатируют армии улыбающихся слуг. Бескровная революция, которую совершили швейцары, официанты и привратники, победила! Навеки!
Теперь в любом городе, куда бы я ни приехал, люди в ливреях бросаются мне навстречу, смахивают перхоть с моего воротника, суют в руку рекламную брошюрку, сообщают последний прогноз погоды, молятся за мою душу, следят, чтобы я не промочил ноги в ближайшей луже, протирают стекла моего глайдера, держат над головой зонтик — как в дождливые, так и в солнечные дни, светят на меня ультрафиолетовым фонариком, если небо закрывают тучи, сдувают с одежды прилипшие нитки, чешут мне спину, бреют мне шею, застегивают мне ширинку, начищают мои ботинки… И главное, улыбаются. Прежде чем я успеваю послать их куда подальше, их правая рука уже наготове. На уровне пояса, ладонью вверх.
Черт возьми! Каким благодатным местом стала бы Вселенная, если бы мы все носили ливреи — блестящие и поскрипывающие. Нам бы всем пришлось улыбаться друг другу.
Я вошел в лифт и поднялся на шестидесятый этаж, где находился главный зал ресторана. Тут я сообразил, что следовало бы заказать столик заранее по телефону. Все места были заняты. Я совсем забыл, что завтра на Дрисколле праздник.
Метрдотель записал мое имя и попросил подождать минут пятнадцать-двадцать, поэтому мне ничего не оставалось, как отправиться в один из баров тут же поблизости и заказать кружку пива.
Сделав пару глотков, я, не торопясь, стал рассматривать посетителей. Напротив, в другом конце фойе находился точно такой же бар, погруженный в полумрак. Там я заметил чью-то толстую физиономию, которая показалась мне подозрительно знакомой.
Для таких случаев я запасся специальными очками, впрочем, очки они напоминали только с виду и были не хуже иного телескопа. Я нацепил их на нос и внимательно изучил лицо, теперь повернутое ко мне в профиль.
Нос и уши я узнал сразу. Правда, волосы были совсем другого цвета, да и кожа стала чуть темнее, но ведь это так просто сделать.
Я встал и направился было в тот бар напротив, как вдруг меня остановил официант и заявил, что выносить выпивку за пределы заведения не разрешается. Когда я объяснил, что направляюсь всего лишь в соседний бар, он улыбнулся и предложил отнести кружку за меня. Ох уж мне эта улыбка и рука у пояса! Я прикинул и решил, что купить новую кружку обойдется дешевле. Поэтому я ответил, что разрешаю ему допить пиво за меня.
Толстяк сидел один, с бокалом чего-то искристого перед собой. Подойдя поближе, я снял очки и сознательно шепелявя, спросил:
— Вы позволите, мистер Бейнер?
Он слегка вздрогнул под броней своей толстой шкуры. При этом слои его подкожного жира колыхались еще некоторое время. Он уставился на меня своими свиными глазками. Похоже, что мысли его в это мгновение закрутились, как дьявол в беличьем колесе.
— Должно быть, вы ошиблись… — начал было он, улыбаясь, потом улыбка дрогнула и пропала. Он поправился: — Нет, похоже, это я ошибся. Но прошло столько времени, Фрэнк, мы оба так сильно изменились.
— Еще бы, — подхватил я, вернув своему голосу нормальное звучание. — Нас совсем не просто узнать, когда мы путешествуем инкогнито.
Я сел за столик напротив него. Он, на удивление быстро, будто притянув его на аркане, подозвал официанта и спросил меня:
— Что будешь пить?
— Какого-нибудь пива, — ответил я. Официант кивнул и удалился.
— Ты уже ужинал?
— Нет, я ждал в баре напротив, пока освободится место, и тут увидел тебя.
— Я уже поел, — сообщил он мне, — и если бы перед уходом мне внезапно не захотелось пропустить рюмочку, мы бы, наверное, не встретились.
— Странно, — сказал я, потом добавил: — Грин-Грин.
— Что?
— Verde, Verde. Grun, Grun[4].
— Боюсь, что не понимаю тебя. Это что, какой-то пароль, и я должен дать отзыв?
Я пожал плечами:
— Считай это молитвой о сокрушении всех моих врагов, если хочешь. Что у тебя нового?
— Теперь, раз уж мы встретились, — произнес он, — нам, конечно, стоит кое о чем поговорить. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?
— Ну разумеется.
Тут как раз метрдотель объявил о заказе Лоуренса Коннера, и мы перешли за столик в одном из бесчисленных залов ресторана, расположенных на этом этаже. В ясную погоду отсюда открывался прекрасный вид на залив, но сегодня все небо было затянуто тучами, и лишь огни буев да изредка вспыхивающий луч прожектора пробивал темную завесу над бушующим океаном.
Бейнер решил, что его голод еще не до конца утолен, и заказал себе новый ужин. Я не успел и наполовину расправиться со своим бифштексом, как он с поразительным проворством уплел целую гору спагетти. Вскоре к ней присоединилось огромное блюдо жареных колбасок, и Бейнер приступил к сандвичам и кофе.
— Ух, — перевел он наконец свое дыхание, — совсем неплохо.
Рот его расплылся в широкой улыбке, в которую он тут же залез зубочисткой. Признаюсь, я впервые за последние сорок лет видел его улыбающимся.
— Сигару? — предложил я.
— Спасибо, не откажусь.
Зубочистка уступила место сигаре, и нам сразу принесли счет. Я всегда так поступаю в людных ресторанах, когда официанты не спешат со счетом. Клубы табачного дыма действуют на них потрясающе — они моментально вырастают рядом с вашим столиком со своим блокнотом.
— Плачу я, — заявил Бейнер, когда я взял счет.
— Не говори ерунды. Ты же мой гость.
— Ладно… Как хочешь.
В конце концов, не зря же Билл Бейнер был сорок пятым в списке самых богатых людей Галактики. Да и мне не каждый день выпадает удача поужинать со столь удачливым человеком.
Когда мы выходили из ресторана, он произнес:
— У меня тут есть одно местечко, где мы сможем поговорить. Я сяду за руль.
Мы залезли в его машину и тронулись вперед, оставив без внимания очередного типа в ливрее, который досадливо нахмурился. Минут двадцать мы кружили на машине по городу, чтобы оторваться от гипотетических «хвостов». Наконец подъехали к заурядному зданию, всего в нескольких кварталах от Башни Бертоля.
Когда мы проходили через холл, Бейнер кивнул привратнику и удостоился ответного кивка.
— Как думаете, дождь завтра будет? — мимоходом спросил он.
— Ясное дело, — буркнул привратник в ответ.
Лифт поднял нас на шестой этаж. Стены коридора, по которому мы прошли, были украшены мозаикой из фальшивых самоцветов. Где-то среди них наверняка были замаскированы объективы видеокамер. Бейнер остановился около одной из дверей и постучал, три коротких удара, потом пауза, еще удар. Завтра сигнал будет иным, уж я-то знаю Бейнера.
Угрюмый молодой человек в темном костюме открыл дверь. После того как Бейнер жестом приказал ему удалиться, он кивнул и куда-то исчез. Мы прошли в одну из комнат, и Бейнер запер за нами дверь, но все же я успел разглядеть, что безобидная с виду дверь представляет собой толстую металлическую плиту, прикрытую, на манер бутерброда, с обеих сторон деревянными панелями. Бейнер коснулся пальцем своих губ, давая знак пока помолчать, и, вооружившись самыми различными приборами, принялся рыскать по комнате, выискивая подслушивающие устройства. Минут пять я терпеливо ждал и совсем не удивился, когда он, не доверяя результатам своего исследования, включил на всякий случай генератор помех и лишь после этого облегченно вздохнул. Затем он снял пиджак, повесил его на спинку стула и, повернувшись ко мне, сказал:
— Порядок. Теперь можно говорить. Тебе что-нибудь налить?!
— А ты уверен, что это безопасно? Он на миг задумался, потом произнес:
— Да.
— Тогда, пожалуйста, виски с содовой, если есть, конечно.
Бейнер удалился в соседнюю комнату и через несколько секунд вернулся с двумя стаканами в руках. В свой он наверняка налил чай, поскольку собирался говорить со мной о каком-то деле. Впрочем, меня это мало волновало.
— Итак, что скажешь? — усмехнулся я.
— Черт! Неужели это правда, что о тебе болтают? И откуда ты только узнал?
Я лишь пожал плечами.
— Надеюсь, ты не собираешься опять обскакать меня, как тогда, с акциями горных разработок на Веге?
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Попробуй вспомнить. Шесть лет тому назад. Я рассмеялся.
— Послушай, — постарался объяснить я ему, — меня совсем не заботит, во что вкладываются мои деньги, пока я уверен, что они в надежных руках. Я доверяю своим служащим, которые распоряжаются ими с пользой для меня. И если я и нагрел руки на какой-то сделке шесть лет тому назад, как ты утверждаешь, то лишь потому, что кто-то из моих людей позаботился об этом. Понимаешь? Это ты присматриваешь за своими капиталами, как пастух за стадом. А за меня пусть работают другие.
— Конечно, Фрэнк, — съязвил он, — ты ведь чисто случайно оказался в Дрисколле именно в тот момент, когда я как раз собирался заключить сделку. Лучше признайся честно, кого из моих людей ты подкупил?
— Никого, честное слово. Бейнер даже обиделся.
— Уверяю тебя, — пообещал он, — я ему ничего не сделаю, просто переведу работать в другое место, где он мне больше не сможет навредить.
— Но я не собираюсь заниматься здесь бизнесом, — заметил я. — И тебя встретил совершенно случайно.
— Посмотрим, посмотрим, хотя предупреждаю сразу: весь банк тебе сорвать не удастся, даже если ты и припрятал в рукаве козырную карту.
— Я и не собирался, клянусь.
— Проклятие! — выругался он. — Все шло так гладко! — В отчаянии Бейнер ударил кулаком по ладони.
— Я даже не видел предмета нашего спора, — сказал я.
Он вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся, держа в руках курительную трубку.
— Хорошая трубка, — похвалил я.
— Пять тысяч, — ответил он. — Почти задаром.
— Вообще-то, я трубку не курю, но…
— Учти, — оборвал он меня, — больше чем за десять процентов я тебя в долю не возьму. Я первым про это пронюхал, а ты решил прийти на готовенькое. Не выйдет!
Тут я разозлился. Этот ублюдок, кроме жратвы, может думать только о том, как бы ему преумножить свои капиталы. Соответственно он считал, что и я все свое время трачу лишь на то, чтобы на Большом Дереве было как можно больше листьев с моим именем.
Ну что ж, пусть пеняет на себя.
— Я хочу треть, — заявил я, — иначе буду действовать самостоятельно.
— Треть?!
На его лице был неподдельный ужас. Он вскочил на ноги, и тут такое началось! Хорошо, что хоть комната была звукоизолированной и без «клопов». Давненько я не слышал подобных выражений в свой адрес. Он без остановки бегал по комнате, размахивая руками. А жадный, прижимистый торгаш, который сидел во мне, уже подсчитывал прибыли от этих проклятых трубок, пока Бейнер с багровым перекошенным лицом что-то вопил о справедливости.
За долгие годы в моей голове скопилась уйма самой разнообразной информации. Например о том, что в былые дни на Земле самые хорошие трубки делали из пенки либо верескового корня. Глиняные трубки слишком быстро нагреваются, и их неудобно держать в руке, а деревянные трескаются или слишком быстро прогорают. В конце девятнадцатого века, благодаря постоянным предостережениям медиков о вреде сигаретного дыма, курение трубок испытывало небывалый подъем. И к началу следующего столетия мировые запасы пенки и вереска были почти полностью исчерпаны. Пенка или точнее гидросиликат магния — осадочная горная порода, встречающаяся среди многовековых отложений морских раковин, спрессованных огромным давлением. Очень быстро все ее выработки истощились, и поставки этого сырья были прекращены. А белый вереск, по-латыни Erica Arborea, из корня которого изготовляются трубки, рос лишь в некоторых районах Средиземноморья и достигал крупных размеров, в лучшем случае, лет за сто. Собирали его все кому не лень, ничуть не заботясь о новых посадках для будущего урожая.