Чародей с кислой миной снова ткнул пальцем себе через плечо:
– Ты прямо как он говоришь.
– Но...
– История истории рознь, – перебил он. – Те, которые стоит слушать, меняют твою жизнь навсегда, пусть даже совсем немного, и навсегда остаются с тобой. Они питают не только тебя, но и других, потому что чем чаще ты их рассказываешь, тем лучше тебе самому. А другие истории – просто слова, написанные на листе бумаги.
– Знаю, – ответила Венди.
Она и в самом деле знала, хотя никогда раньше не задумывалась об этом. Просто внутри нее всегда присутствовало какое-то инстинктивное знание, которое слова чародея пробудили и сделали осознанным.
– Кругом теперь одни машины, – говорил тем временем он. – Мир стал – как это называется? – высокотехнологичным. Замечательно, конечно, только вот Джон думает, что высокие технологии отучили людей разговаривать друг с другом, а человеческий опыт обесценился. Для историй, которые хоть что-то значат, в мире не осталось места, но так не должно быть, ведь истории – это часть языка мечты, и складывает их не один автор, а весь народ. Они – голос страны, голос народа. Без них люди совсем потеряют себя.
– Так ты имеешь в виду мифы, – догадалась Венди.
Чародей тряхнул головой:
– Необязательно, во всяком случае не в том смысле, в каком это слово понимают обычно. Любой миф – всего лишь часть той коллективной истории, которую собирает Дерево Сказок. В нашем грустном мире только общая история и помогает преодолеть надвигающийся мрак. Ее предназначение – показать людям, что выбор всегда есть и что даже в вечно меняющемся бытии остается что-то надежное и незыблемое.
Венди совсем перестала понимать, о чем он говорит.
– Так что же ты все-таки имеешь в виду, я что-то никак не пойму? – спросила она.
– Дерево Сказок – это работа магии, веры. Самим своим существованием оно утверждает, что человеческий дух сильнее уготованной ему судьбы. Истории – это всего лишь истории, они предназначены для того, чтобы развлекать и поучать, заставлять смеяться и плакать, но только те из них, которые хоть чего-нибудь стоят, пробуждают в нашей душе отклик, не стихающий и после того, как перевернута последняя страница или отзвучало последнее слово. А для того чтобы это произошло, история должна быть и умной, и интересной. – Помолчав, он добавил: – Иначе история будет продолжаться, но уже без тебя.
Венди посмотрела на него вопросительно.
– Ты знаешь, когда говорят «и жили они долго и счастливо»? – спросил он.
– Ну да.
– Так обычно кончаются сказки, те, которые начинаются словами «жили-были». Это значит, что история вся, и люди пошли по домам. Так же закончилась история, в которой жил Джон, но он не слушал, вот и остался один.
– И все-таки я не совсем понимаю, о чем ты, – настаивала Венди.
Не совсем понимаю? Точнее уж, совсем ничего не понимаю. Такая... ну не то чтобы ерунда, скорее несуразица, поди тут разберись. И какое отношение имеет все это к тому миру, который ей известен? Но самое странное было то, что его слова по-прежнему западали в самую глубину ее сознания, и хотя она ничего не понимала, какой-то уголок ее мозга все-таки откликался на его речь. Возможно, в нем и жила та часть ее самой, которая не занималась повседневными делами, а складывала в строчки слова и заполняла ими пустые до этого листы бумаги. Та часть ее самой, которая делала ее чародейкой.
– Джон заботился о Дереве Сказок, – говорил чародей. – Его собственная история про него забыла, но ему хотелось знать наверняка, что сами истории не кончатся. Но однажды он слишком далеко забрел в своих странствиях – совсем как когда кончилась его собственная сказка, – а когда вернулся, дерева уже не было. Он пришел и увидел вот это.
Венди молчала. Яркие одежки придавали ему вид комический, как у Санта Клауса, но боль, которая прозвучала сейчас в его голосе, была самая что ни на есть настоящая, и Венди растерялась.
– Мне очень жаль, – выдавила она наконец.
И это была правда. Она жалела не только этого старика, который потерял друга, но и само дерево, потому что она тоже когда-то его любила. И, как чародей, тоже забрела слишком далеко.
– Ну вот, – сказал чародей. Потер рукавом нос, отвернулся. – Джон показал тебе, что хотел.
Он перекинул ногу через седло велосипеда, потянулся вперед и почесал Пряника за ухом. Потом оглянулся на Венди, из-под полей старой шляпы пронзительными синими огоньками сверкнули его глаза.
– Я знал, что ты поймешь, – заявил он.
Не успела Венди и рта раскрыть, а он уже оттолкнулся ногой от земли и, нажимая на педали, затрясся по кочкам прочь, оставив ее одну посреди пустыря, который был некогда оплотом дикой природы, а теперь наводил тоску одним своим видом. Но тут она увидела, как что-то шевельнулось посреди огромного пня.
Сначала в воздухе появился зеленый язычок, дрожащий, точно клочок знойного марева. Венди шагнула вперед и застыла, когда язычок превратился в крохотный росток. И тут на ее глазах начался медленный торжественный танец: сперва налились почки, потом из них распустились листья, побег потянулся ввысь, его рост был как главная тема рондо, которая обнимает собой две совершенно различные мелодии начала и конца. Рост был темой, а обрамлявшими его мелодиями стали крохотный зеленый побег и взрослый дуб, столь же величественный, как тот гигант, что стоял здесь раньше. Когда дерево достигло своей предельной высоты, свет полился из его ствола, ветвей, каждого зазубренного листка и даже корней.
Венди оторопело смотрела широко раскрытыми глазами, потом сделала еще шаг и протянула руку. Но едва ее пальцы коснулись сияющего дерева, как оно рассыпалось, растаяло, словно туман, и пропало без следа. Только пень остался на прежнем месте.
Это видение, теснение в груди, и печаль, оставленная ей чародеем, слились в слова, которые громким эхом прокатились в ее мозгу, но записать их у Венди не хватило сил. Вместо этого она долго стояла, не сводя с пня глаз, потом повернулась к нему спиной и зашагала прочь.
Кафе «У Кэтрин» располагалось на Баттерсфилд-роуд в Нижнем Кроуси, неподалеку от университета, но попасть туда можно было только через мост, и потому Венди пришлось торопиться, чтобы успеть на работу вовремя. От двух часов, которые прошли между встречей с чародеем и началом смены, ничего не осталось, они как в черную дыру провалились. И на работу она все равно опоздала – не сильно, но все же достаточно, чтобы Джилли успела принять заказ у посетителей за теми двумя столиками, которые должна была обслуживать она, Венди.
Она метнулась в ресторанную уборную, где скинула джинсы и влезла в короткую черную юбчонку. Заправила футболку, закрутила волосы в свободный узел и бросилась к служебной вешалке: позади нее была полка, на которую Венди швырнула свой рюкзачок, схватила блокнот для заказов и выскочила в обеденный зал.
– Что это у тебя вид такой замученный? – спросила Джилли.
Джилли Копперкорн и Венди были сестрами по духу, да и за кровных сестер вполне могли сойти. Обе небольшого роста, худенькие, с тонкими, нежными чертами, только волосы у Джилли кудрявые и темно-русые – такого же точно оттенка, как и натуральный цвет Венди. Вечерами обе подрабатывали официантками, а утренние часы посвящали творчеству: Джилли писала картины, а Венди – стихи.
Они никогда не встречались и ничего не слышали друг о друге, пока не начали работать у Кэтрин, но первая же совместная смена их сдружила.
– У меня что-то совсем крыша поехала, – призналась Венди.
– У тебя? Крыша поехала? Проверь-ка пятый столик – там клиент уже три раза заказ менял. Последний вариант отдам на кухню минут через пять, не раньше, а то вдруг он опять передумает.
Венди улыбнулась:
– А он будет жаловаться на медленное обслуживание и чаевых тебе не оставит.
– Да он и так не оставит.
Венди положила ладонь на плечо Джилли:
– Ты занята сегодня?
Джилли мотнула головой:
– Нет, а что?
– Мне поговорить с кем-нибудь надо.
– Всегда рада служить, – ответила Джилли и присела перед Венди в шутливом реверансе, так что та чуть не прыснула от смеха, потом перевела взгляд на пятый столик и резко выпрямилась. – О Господи, он снова меня зовет!
– Дай-ка мне его заказ, – сказала Венди. – Я сама с ним разберусь.
Ночь была тихая, так что после смены подруги решили никуда не ходить, а поговорить прямо на улице за рестораном. Они свернули в узкий проулок между домами и вышли на крохотную лужайку, которая спускалась прямо к реке. Там они забрались на каменный парапет и уселись, болтая ногами над медленно текущей водой. Кругом не было ни звука. Благодаря какому-то особому свойству этого места шум машин на Баттерсфилд-роуд казался отсюда не более чем далеким шелестом, словно берег реки отделяла от оживленной улицы глухая стена, а не обыкновенное здание ресторана, откуда только что вышли девушки.
Несколько минут они просидели молча, нисколько не тяготясь тишиной, пока наконец Венди не спросила:
– Помнишь тот раз, когда мы ходили на пикник с ночевкой? Ты, я и ЛаДонна? Ну мы еще истории страшные друг другу рассказывали у костра, когда стемнело?
– Конечно, помню, – ответила Джилли. По голосу чувствовалось, что она улыбается. – Ты тогда пересказывала нам Роберта Айкмана и другие истории из книг.
– Зато вы с ЛаДонной утверждали, что ваши истории – чистая правда, и как я ни старалась заставить вас признать, что это не так, вы все равно стояли на своем.
– Потому что это и была чистая правда, – ответила Джилли.
Венди вспомнила рассказ ЛаДонны о том, как та повстречалась в Катакомбах с бигфутом, и истории Джилли о духах земли по имени геммины, с которыми она свела знакомство где-то в другой части города, и еще о человечках наподобие гоблинов, живущих в подземных развалинах Старого города, над которыми сегодня ходят поезда метро.
Она оторвала взгляд от реки и посмотрела на подругу:
– Ты и правда веришь во все то, о чем рассказывала тогда?
Джилли кивнула:
– А как же иначе? Ведь это правда. – Она умолкла и придвинулась поближе к Венди, точно пытаясь по лицу прочесть, о чем та думает. – А почему ты спрашиваешь?. Что случилось, Венди?
– Да ничего, просто сегодня днем я, кажется, тоже наткнулась на что-то необыкновенное.
Джилли ничего не ответила, и Венди выложила ей всю историю своей встречи с чародеем.
– Я, конечно, знаю, почему его прозвали чародеем, – закончила она. – Я сама не раз видела, как он достает цветы у людей из-за уха и всякие другие фокусы проделывает, но это было что-то совсем другое. Все время, пока он был рядом, меня не оставляло ощущение, будто воздух дрожит от магии, настоящей магии, которая исходила от него, а потом я увидела... не знаю, что это было, наверное, видение дерева... В общем, я даже не знаю, что обо всем этом думать.
Она говорила, не отрывая взгляда от чернильной тьмы на том берегу реки. Но теперь повернулась и посмотрела Джилли прямо в лицо.
– Кто он такой? – задала она вопрос. – Или, может, лучше спросить, что он такое?
– Мне он всегда представлялся чем-то вроде духа, – ответила Джилли. – Мифическим героем, который затерялся и отстал от других, когда они уходили туда, куда обычно уходят мифы, в которые люди перестали верить.
– Вот и он говорил что-то подобное. Но что это значит? Откуда он взялся?
Джилли пожала плечами:
– А может, не так уж важно, что он такое, главное, что он просто есть. – Встретив озадаченный взгляд Венди, она продолжала: – Не знаю даже, как объяснить. По-моему... Короче, тот он или не тот, за кого себя выдает, неважно, суть в том, что он не отказывается говорить об этом. И верит в то, что говорит.
– Почему?
– Ну он же тебе сказал. Люди больше не слышат друг друга, они разучились разговаривать. Нам нужны истории, потому что только они и могут сделать нас ближе. Раньше люди все время что-то рассказывали – сплетни, анекдоты, смешные истории, сказки. Общение шло беспрерывно, люди постоянно поддерживали между собой связь.
Вот и искусство для того же самого существует. Мои картины, твои стихи, рассказы Кристи, музыка Джорди – это тоже способы общения. Только все меньше и меньше людей прибегает к ним, ведь телевизор включить куда проще, чем заговорить с другим человеком. Люди поглощают информацию, которую скармливает им телевидение, а зачем – сами не знают. Разговоры стали поверхностными: «Эй, как дела, приятель? Ничего себе погодка!» Оригинального мнения ни от кого не дождешься, как людям сказали по телевизору, так они и думают. При этом все, конечно, считают себя образованными и просвещенными, а сами только и делают, что повторяют слова разных телеведущих да комментаторов. А на то, что говорят живые люди, никто больше внимания не обращает.
– Да знаю я, знаю, – ответила Венди. – Но какое отношение все это имеет к тому, что чародей показал мне сегодня?
– Просто он – приверженец старых ценностей, вот, наверное, как лучше сказать.
– Прекрасно, но от меня-то он чего хочет?
Джилли долго молчала. Ее взгляд устремился за реку и утонул в той же густой тьме, которая, казалось, зачаровала Венди, когда она рассказывала о своем приключении. Раз или два Венди хотела прервать молчание вопросом, но что-то ее удержало. Наконец Джилли сама повернулась к ней.
– Наверное, он хочет, чтобы ты посадила новое дерево, – сказала она.
– Но это же просто смешно. Я и понятия не имею, как это делается. – Венди вздохнула. – Я даже не знаю, верить в само Дерево Сказок или нет.
Но тут она вспомнила странное ощущение, которое не оставляло ее во время разговора с волшебником: как будто все, о чем он говорил, она хорошо знала раньше, а не слышала впервые. И потом это видение...
У нее вырвался еще один вздох:
– Но почему я?
Казалось, она обращается к бархатной ночи вокруг, а не к подруге, но ответила на ее вопрос именно Джилли. Ночь хранила загадочное молчание.
– Я у тебя кое-что спрошу, – сказала она, – а ты ответь мне сразу, без подготовки. Что первое придет в голову, то и скажи – ладно?
Венди неуверенно кивнула:
– Давай.
– Если бы тебе позволили загадать желание – какое угодно, хоть самое сумасшедшее, но только одно, что бы ты попросила?
Помня, что происходит вокруг, Венди без всяких колебаний заявила:
– Чтобы всегда был мир, везде.
– Ну вот тебе и ответ, – сказала Джилли.
– Не понимаю.
– Ты спрашивала, почему чародей выбрал именно тебя, – вот тебе и причина. Многие на твоем месте начали бы ломать голову, что бы им такое пожелать для себя: ну там кучу денег или вечную жизнь, что-нибудь в этом роде.
Венди тряхнула головой:
– Но он же меня совсем не знает.
Джилли соскочила с парапета и потянула Венди за собой.
– Пошли, – заявила она. – Посмотрим на твое дерево.
– Это не дерево, а пень.
– Ну и что, все равно посмотрим.
Венди не могла понять, почему ей так не хочется туда идти, но как и несколько часов тому назад, покорно зашагала вслед за Джилли к университетскому городку.
Ничего не изменилось, разве что стемнело, отчего пустырь показался Венди еще более унылым, чем раньше.
Джилли рядом с ней молчала. Но вот она шагнула вперед, присела возле пня на корточки и провела по нему ладонью.
– Я и забыла совсем про это место, – прошептала она.
«Ну конечно», – подумала Венди. Джилли ведь тоже здесь училась, и примерно в то же время, что и она, только тогда они еще не были знакомы.
Она присела рядом с Джилли и вздрогнула, когда та взяла ее руку и положила на пень.
– Слушай, – сказала Джилли. – Как будто шепот... эхо последней истории...
Венди поежилась, хотя ночь была теплая. Джилли повернулась к ней лицом. Звездный свет зажег в ее голубых глазах огоньки, сделав похожей на чародея.
– Ты должна это сделать, – заговорила она. – Ты должна посадить новое дерево. Тебя не только чародей выбрал, дерево тоже с ним согласилось.