Телефон ожил на четвертом часу ее шоу, которое называлось «Ночной шум». Музыка, как обычно, была самая разная. Итальянская ария в исполнении Кири Те Канавы плавно перетекала в нью-эйджевую кельтскую мелодию, от которой получила свое название вся программа, за ней должен был подстроиться «Тяжелый путь» Стива Эрла, и тут как раз замигала желтая лампочка телефона, показывая, что в студию поступил звонок.
– Ночной шум, – сказал она в трубку. – Зои Б. у телефона.
– Мы в эфире?
Голос был мужской, незнакомый, но теплый и доброжелательный, с едва заметной напряженной ноткой.
– Извините, – ответила она. – После трех звонки в эфир не выводятся.
С часу до трех она принимала заявки, выслушивала комментарии, просто болтала со слушателями; на это же время приходились интервью, если они вообще были запланированы. Опыт показывал, что до трех звонят нормальные люди, придурки начинают подтягиваться ближе к заре, часикам к четырем.
– Вот и хорошо, – отозвался ее собеседник. – Я как раз с вами хотел поговорить.
Прижав телефонную трубку к уху плечом, Зои покосилась на студийные часы. Едва инструменталка отзвучала, она вывела в эфир Стива Эрла и стала подбирать следующий сет, открывавшийся каверверсией Конкрит Блонд на песню Леонарда Коэна к фильму «Громче звук».
– Ну так говорите, – сказала она, снова перехватывая трубку рукой.
Она почти физически чувствовала его нерешительность. Такое часто случается. Номер набрать смелости хватает, но едва на том конце провода ответят, во рту тут же пересыхает и все заготовленные заранее фразы рассыпаются, как песок.
– Как вас зовут? – спросила она, надеясь, что это поможет.
– Боб.
– Этот не тот, который из «Твин Пикс», случайно?
– Простите?
«Явно не фанат Дэвида Линча», – подумала Зои.
– Ничего, это я так, – ответила она. – Чем могу вам помочь в столь поздний час, Боб? – «Может, сделать для него исключение», – подумала она и добавила: – Хотите, поставлю для вас какую-нибудь песню?
– Нет, я... это насчет Гордона.
Сначала Зои не поняла. Первым Гордоном, который пришел ей на ум, был Гордон Уоллер из старой британской команды «Питер и Гордон», за ним со скоростью света промелькнул великан рокабилли Роберт Гордон и, наконец, Джим Гордон, ударник, который переиграл со всеми, от Баэз до Клэптона, включая коротенькую остановку с группой «Брэд».
– Гордона Вульфа, – уточнил Боб, точно почувствовав ее замешательство. – Вы разговаривали с ним сегодня вечером в патио ресторана «Рыжий лев».
Зои передернуло. Руперт, который до этого лежал спокойно на своей подстилке у дверей студии, поднял голову и тревожно заскулил, чувствуя, что ей плохо.
– Вы... – начала она. – А вам-то это откуда известно? Вы что шпионили за мной?
– Не за вами, а за ним.
– А.
Опомнившись, Зои бросила еще один взгляд на часы в студии и, не думая, что она делает, автоматическим движением пальцев скормила компакт-проигрывателю первую дорожку из следующего сета.
– Почему? – спросила она.
– Он опасен.
Зои вспомнила свое давешнее ощущение, как будто что-то скользкое и холодное коснулось ее спины, но ей и в голову не приходило опасаться чего-то с его стороны, по крайней мере до его прощального выпада.
В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь.
– Кто он такой? – спросила она. – Или нет, скажите лучше, кто вы такой? И зачем вы ходите за этим Вульфом?
– Это не настоящее имя.
– А какое настоящее?
– Не могу сказать.
– Почему, черт побери?
– Не потому, что не хочу, – быстро ответил Боб. – Не могу. Я сам его не знаю. Знаю только, что он опасен и не следовало вам его сердить.
– Господи, – сказала Зои, – только этого мне и не хватало. – Снова взгляд на студийные часы: песня Стива Эрла подходила к концу. – Секундочку, Боб. Рекламу поставить надо.
Она перевела телефон в режим ожидания и вывернула громкость своего микрофона.
– Это был Стив Эрл, – сказала она, – с песней из его последнего альбома, а вы слушаете «Шум ночи». Музыку для всех сов и совушек крутит Зои Б. Горячий металлический сет на подходе, его откроет «Туз пик» команды «Моторхед». А уж они-то, дорогие мои, далеко не новые парни на этой улице. Но сначала, хоть час у нас и поздний, дадим слово спонсорам.
Она запустила кассету с обязательным для каждой получасовки рекламным блоком и отключила свой микрофон. Но когда она повернулась назад к телефону, лампочка уже не горела. На всякий случай она все же сняла трубку, но услышала только короткие гудки.
– Черт, – ругнулась она. – И когда они от меня отстанут?
Руперт снова посмотрел на нее, потом встал, прошлепал через всю студию и ткнулся большим влажным носом ей в ладони. Папа у него был золотистый Лабрадор, мама – немецкая овчарка, а сам он – сентиментальная туша семидесяти фунтов весом.
– Ну не ты, милый, не ты, – обхватив обеими руками его башку, она потерлась носом о его шерстяной нос. – Ты моя большая детка, правда?
Кассета с рекламой закончилась, наступил черед «Моторхеда». Выбирая другие диски для того же сета, она то и дело поглядывала на телефон, но линия входящих звонков больше не оживала.
– Да, странно, – кивнула Хилари Карлайл. Заправила за ухо беглую прядку волос, лукаво улыбнулась Зои. – И в то же время вполне предсказуемо, разве нет?
– Спасибо тебе большое.
– Я не говорю, что ты их подначивала, но эта история – просто вся твоя жизнь в миниатюре: заведи тебя в комнату, полную абсолютно незнакомых людей, и можно гарантировать, что через десять минут самый тронутый парень из всех окажется с тобой рядом. У тебя просто дар какой-то. – И она насмешливо ухмыльнулась.
– Этот парень меня и правда напугал.
– Который – Гордон или Боб?
– Да, по правде говоря, оба.
Улыбка Хилари померкла.
– Тебя это и вправду так достает?
– Если бы не этот звонок, я бы просто забыла встречу в «Рыжем льве», и все.
– Думаешь, между ними есть связь?
– Ну конечно, а как же?
– Нет, я понимаю, что есть, – сказала Хилари. – Я хотела сказать, ты думаешь, они и правда договорились?
Зои считала именно так. Она вообще не верила в совпадения. По ее мнению, все на свете было связано со всем, даже если эта связь не видна с первого взгляда.
– Только вот зачем им это? – спросила она.
– Ладно, убедила, – заявила Хилари. И тут же добавила: – Хочешь, оставайся у меня на пару дней.
Они расположились у Хилари в гостиной, выходившей окнами на фасады старинных особняков Стэнтон-стрит, в южной части которой, на первом этаже просторного тюдоровского дома, и жила подруга Зои. Всякий раз, видя Хилари в этой комнате, Зои вспоминала «Концерт ля-минор» Мендельсона – та же безупречная гармония солирующего инструмента и оркестра. Картины, занавеси, ковры, мебель – на всем лежал отпечаток причудливого, слегка скособоченного взгляда Хилари на мир: импрессионисты висели у нее бок о бок с полотнами, которые точностью воспроизведения элементов действительности напоминали скорее фотографии; антикварный шкаф служил прибежищем вполне современной стереосистеме; зеркальные полки ломились от старых книг; окна украшали старинные темные портьеры из набивного ситца и отороченный кружевами тюль; куски разных орнаментов взрывами ярких пятен расцвечивали ковер на полу. Деревянные части кушетки, на спинку которой элегантно опиралась Хилари, щетинились тончайшей резьбой из листьев и завитушек; офисное кресло Зои выглядело так, будто в нем зимовал медведь.
Ростом Хилари ничуть не уступала Зои, те же пять футов десять дюймов, но если одна при своей широкой кости производила впечатление крепкой и угловатой, то другая, казалось, сплошь состояла из грациозных округлостей, а ее смуглая кожа приятно контрастировала с синими глазами и водопадом светлых длинных волос. В то утро ока была в белом, простая хлопковая рубашка и брюки сидели на ней с непринужденной элегантностью, как на заправской фотомодели, и вся комната, как это бывало обычно, имела такой вид, словно только для того и существовала, чтобы оттенять ее присутствие.
– Да нет, думаю, все будет в порядке, – сказала Зои. – И потом, со мной же Руперт, он меня защитит, если надо.
Пес, который лежал на полу у ног хозяйки, услышав свое имя, тут же поднял голову и вопросительно посмотрел на нее.
Хилари расхохоталась:
– Ну да, как же. Он у тебя от собственной тени и то шарахается.
– Но он же не виноват. Просто он...
– Да, знаю. Очень чувствительный.
– А я тебе рассказывала, как он прыгнул...
– Прямо в канал и вытащил собачонку Томми, которая туда свалилась? Да всего-то каких-нибудь сто раз.
Зои обиженно поджала губы.
– О Господи, – снова прыснула Хилари. – Ну, не дуйся. Ты же знаешь, что со мной делается, когда ты вот этак губки складываешь.
Хилари зарабатывала на жизнь тем, что разыскивала молодые дарования для звукозаписывающей студии, и показала себя весьма талантливой в этом деле. Девушки повстречались года три тому назад на вечеринке по поводу выхода очередной пластинки, и Хилари сразу сделала на Зои стойку. К тому времени, когда она наконец свыклась с мыслью, что новая знакомая предпочитает мужчин и не собирается в ближайшее время пересматривать свои привязанности, между ними обнаружилось столько общего, что было бы просто странно, если бы они не подружились. Но это не мешало Хилари время от времени поддразнивать подругу, в особенности когда та приходила пожаловаться на любовные неудачи. Однако обычные неприятности и в сравнение не шли с тем, что беспокоило Зои сейчас.
– Как ты думаешь, что он имел в виду, когда говорил про маленькие смерти? – спросила она. – Чем больше я об этом думаю, тем страшнее мне становится.
Хилари кивнула:
– Кажется, сон считается чем-то вроде временной смерти.
Голос Вульфа снова прозвучал у Зои в ушах: я – вестник маленьких смертей.
– Нет, вряд ли он говорил о сне, – ответила она.
– Может, он просто хотел сказать, что ты будешь видеть плохие сны. Знаешь, тоже хорошая тактика: напугать человека для начала, чтобы ему кошмары снились, глядишь, и добьешься своего.
– Но зачем?
– Психам не нужны причины; на то они и психи.
В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь. Зои снова затрясло.
– Может, я все же останусь у тебя, – сказала она, – если, конечно, не помешаю.
– Помешаешь ты мне, как же. – Хилари взглянула на свои часики: – Мне уже давно пора быть на работе, у нас совещание через час, так что чувствуй себя как дома, квартира в твоем распоряжении.
– Как бы еще заснуть.
– Может, дать тебе чего-нибудь расслабляющего?
– Вроде таблетки снотворного?
Хилари помотала головой:
– Вообще-то я имела в виду теплое молоко.
– Тогда давай.
Спала Зои плохо. Кровать была чужая, дневные шумы за окном отличались от тех, к которым она привыкла у себя в квартире, но главное, что не давало ей заснуть, это вчерашние разговоры, они не шли у нее из головы, заставляя ее ворочаться с боку на бок. Наконец она решила не мучиться больше, а встать и начать день раньше обычного.
Она знала, что когда она ненадолго засыпала, ей снились кошмары, но не помнила ни одного. Встав с постели, она, как была, босиком, в мешковатой футболке, зашлепала в гостиную. Там она встала у окна и, не отодвигая тюля, оглядела всю Стэнтон-стрит из одного конца в другой, потом обратно. Когда до нее дошло, что именно она высматривает – копну рыжих волос, темные глаза, следящие за домом, она разозлилась еще сильнее, чем раньше.
«Все, хватит об этом думать, – сказала она себе. – Не буду больше».
Душ разбудил ее, завтрак и долгая полуденная прогулка с Рупертом в парке университета Батлера придали бодрости, но когда за пятнадцать минут до полуночи она перебирала диски в студийной фонотеке, отбирая музыку для своего шоу, напряжение и раздражительность снова дали о себе знать. С начала программы не прошло и получаса, когда она прервала сет Бобби Брауна, «Айс Ти» и «Ливинг Калор» и включила свой микрофон.
– А это песня для Гордона Вульфа, – объявила она и поставила запись местной группы, «Без монахинь». – Вот из чего состоят воспоминания, Вульф.
Протяжный вой электрогитары наполнил эфир, дико завопила верхняя струна, зажатая на ноте «ми» у четырнадцатого лада, сорвалась на «ре» бас, и ударные подхватили и погнали напористый ритм. Стенания гитары сменились мощными рублеными аккордами, и голос Лорио Манн пробил мелодию, точно удар кулака.
Эй, парень, слюни не пускай,
Мне не нужна твоя любовь,
Меня своей не называй,
Я не желаю быть с тобой.
Эй, парень, не сходи с ума,
Все будет так, как я скажу,
Я, может быть, приду сама,
Тебя в объятьях задушу.
Зои не сводила глаз со студийного телефона. Она сорвала трубку сразу, едва замигала лампочка. «Который на этот раз?» – промелькнуло у нее в голове, пока она произносила обычную формулу.
– "Ночной шум". Зои Б. у телефона.
Выводить звонок в эфир она не стала, на всякий случай.
– Ты что совсем с ума спятила?
Бинго. Это был Боб.
– Расскажи мне про маленькую смерть, – ответила она.
– Я же говорил, он опасен, так нет, тебе...
– Ныть будешь потом, – перебила его Зои, – а сейчас я хочу знать, что такое маленькая смерть.
Тишина на линии стала единственным ответом.
– Гудков я не слышу, – сказала она, – значит, ты еще там. Говори.
– Я... о Господи, – выдавил наконец Боб.
– Маленькая смерть, – повторила Зои.
Последовала еще одна долгая пауза, потом Зои услышала вздох Боба:
– Это такие поворотные моменты в жизни человека, которые меняют ее навсегда: любовь не задалась, не к тому руководителю попал в аспиранту ре, угнал на спор машину и загремел в тюрьму, что-нибудь в этом роде. Не всякому удается такое пережить безболезненно; человек давно мог бы иметь любящую жену и детей, сделать отличную карьеру, а он все думает и думает о прошлом, о том, как все повернулось бы, не случись тогда того, что случилось. Человек озлобляется, не радуется никаким своим успехам. А это обычно тянет за собой новые маленькие смерти: он впадает в депрессию, испытывает стресс, начинает пить или принимать наркотики, бить жену и детей.
– Подожди, что ты такое говоришь? – переспросила Зои. – По-твоему, маленькая смерть – это разочарование, что ли?
– Скорее боль, а еще тоска и злость. И причина необязательно в тебе самом. Может, кто-то из твоих родителей умер, когда ты был маленьким, или с тобой плохо обращались в детстве; это меняет людей навсегда. Невозможно пережить такое и вырасти точно таким же, каким ты вырос бы, если бы этого не произошло.
– По-моему, то, о чем ты сейчас толкуешь, называется жизнь, – сказала Зои. – Взлеты и падения бывают у всех; надо только научиться принимать их спокойно, а иначе с ума сойти можно. Плохо – терпи, а можешь – сделай так, чтобы всем стало лучше.
«Что это за разговор такой?» – ломала голову Зои, произнося эти слова.
«Без монахинь» отпели свое, и она поставила «Ты такой тщеславный» Карли Саймонса в исполнении «Фастер Пуссикэт».
– Господи, – выдохнул Боб, как только песня пошла в эфир. – У тебя что болезненное стремление к смерти?
– Расскажи мне про Гордона Вульфа.
Стоило ей произнести это имя, и его голос эхом зазвучал у нее в ушах.
Я – вестник маленьких смертей.
– Какое отношение он имеет ко всему этому? – добавила она.
В следующий раз, когда будет умирать частичка твоей души, ты меня еще вспомнишь.
– Он провоцирует невезение, – ответил Боб. – Впечатление такое, что если ты с ним, даже если он просто рядом стоит, то это может вызвать маленькую смерть. Это как... ну, вот как комикс «L'il Abner», помнишь, там еще персонаж такой есть, у него всегда туча над головой. Как его звали?
– Не знаю.
– Где бы он ни появлялся, там всегда начинались неудачи.
– При чем тут он?
– Гордон Вульф точно такой же, только тучи над головой не видно. Ничто не предвещает. Это, по-моему, и есть самое ужасное: его влияние на людей не зависит от него самого, кроме тех случаев, когда ему кто-то не понравится. Тогда он будет делать гадости нарочно.