Эми хорошо ее понимала. Она и сама часто жалела, что так мало женщин играют народную музыку. Ей до смерти надоели сборища, где ее никто не знал. Часто она оказывалась единственной женщиной-музыкантом в большой компании мужчин, и ей приходилось прямо из кожи вон лезть, играя на своей волынке, чтобы только доказать, что она ничем не хуже их. Самыми твердолобыми в этом смысле неизменно оказывались ирландцы.
Но это совсем не означало, что им с Люсией не нравились мужчины, если они были в их вкусе.
– Au contraire[35], – как говаривала Люсия, подражая якобы парижскому акценту, – я их слишком даже люблю.
Эми пробралась к бару, заказала пива и понесла налитую до краев кружку к столику Люсии, лавируя в толпе и стараясь, чтобы на ее новые джинсы попало как можно меньше пены.
– Спорим, ты думала, что я уже не приду, – сказала Люсия, когда Эми со своей относительно полной кружкой садилась за ее столик. Все, что она пролила, попало только на пол, который и без того был уже весь липкий.
Люсия была лет на шесть или семь старше Эми, следовательно, ей было около тридцати пяти. Волосы у нее в тот вечер стояли торчком – без всякого сомнения, под стать разорванной белой футболке и кожаным джинсам. Панковское движение едва начинало проникать с другого берега Атлантики, но Люсия, очевидно, уже записалась в ряды его активистов. Цепочка из булавок болталась у нее в одном ухе; еще несколько сдерживали прорехи на футболке в стратегически важных местах.
– Не помню, чтобы я вообще говорила тебе про этот концерт, – ответила Эми.
Люсия небрежно махнула рукой в направлении небольшой афиши, которая висела у нее за спиной и извещала о том, что группа играет в эти выходные в «Закусочной Финни».
– Вы же теперь знаменитости, ma cherie[36], – сказала она. – Как же могла не узнать? – Потом, уже без всякого акцента, сказала: – Звук у вас, ребята, просто отличный.
– Спасибо.
Эми опустила взгляд на крышку стола. Поставила свою кружку рядом с бокалом белого вина, сигаретами и зажигалкой Люсии и пепельницей, до половины заполненной окурками. Там же стояла пустая чайная чашка, использованный чайный пакетик примостился на краешке блюдца рядом с ней, а рядом сверкал полированными боками стальной чайничек.
– Ты пришла одна? – спросила Эми.
Люсия покачала головой:
– Я привела найденыша – свеженькая, только не знаю откуда. Ты наверняка заметила, как они с Мэттом строили друг другу глазки всю последнюю песню. – И тут же прижала к губам ладонь. – Прости. Я совсем забыла о том, что у вас с ним было.
– Старая история, – сказала Эми. – Я давно с этим справилась. Не знаю, заметил Мэтт или нет, что у нас с ним что-то было, а я уже остыла.
– Тем лучше для тебя.
– Определенно, – согласилась Эми.
– Зря я, наверное, не предупредила мою маленькую подружку насчет его, – сказала Люсия, – но ты ведь сама знаешь, какие они бывают в этом возрасте, предупреждать их – все равно что подзуживать.
– Кто она такая, эта твоя маленькая подружка? Движения у нее как у прирожденной танцовщицы.
– В ней что-то есть, правда? Я повстречала ее на Волчьем острове с неделю тому назад, как раз перед последним паромом, – она была вся мокрая, волосы спутанные, как будто упала за борт и ее прибило к берегу волной. К тому же она была совсем голая, без единой нитки на теле, ну я и подумала сразу самое худшее, понимаешь? Что какой-нибудь козел притащил ее на остров, чтобы быстренько трахнуть, и смылся.
Люсия сделала паузу, чтобы закурить сигарету.
– И? – спросила Эми.
Люсия пожала плечами, выпустила клуб синевато-серого дыма.
– Она действительно упала за борт из лодки, а разделась уже в воде, чтобы одежда не тянула ее ко дну, и так доплыла до берега. Конечно, все это я узнала от нее уже позже.
Тут дверь за ее спиной распахнулась, порыв холодного воздуха ворвался в клуб, подхватил струйку дыма от сигареты Люсии и закружил ее в медленном танце. Сквозь дым Эми разглядела, как Мэтт и девушка вошли в клуб. Похоже, разговор у них был оживленный – по крайней мере, Мэтт был оживлен, значит, речь шла о музыке.
Эми почувствовала слабый укол ревности, увидев Мэтта с танцовщицей, как, впрочем, всегда на первых порах всякой его интрижки с любой из многочисленных девушек, которые прямо-таки вешались на него, не дождавшись конца выступления. Хотя, пожалуй, интрижка – это слишком сильное для него слово, поскольку оно предполагает заинтересованность обоих партнеров.
Девушка смеялась над тем, что он ей говорил, но это был беззвучный смех.
Рот ее был приоткрыт, глаза искрились одобрительным весельем, и все это в молчании. Потом ее пальцы начали плести какой-то сложный узор, и Эми поняла, что это язык жестов глухонемых.
– А тогда у нас с ней была одна забота, – говорила Люсия, – во что ее одеть, чтобы добраться до города. К счастью, на мне был пыльник – ну, знаешь, тот, который остался со времен Сержио Леоне, – так что ей было чем укрыться.
– Так она что, прямо в воде все сняла? – спросила Эми, переводя взгляд на подругу. – Даже белье?
– Наверное. Если оно на ней вообще было.
– Чудно.
– Ты же лифчик не носишь.
– Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду, – ответила Эми со смехом.
Люсия кивнула.
– Ну вот, сели мы с ней на паром – я за нее заплатила – и поехали ко мне, потому что, как выяснилось, идти ей некуда. Она никого здесь не знает. Честно говоря, сначала я даже не была уверена, что она понимает по-английски.
Эми взглянула через плечо Люсии на Мэтта, который как раз отвечал на какой-то вопрос, который задали ему руки девушки. «Где же он научился языку жестов?» – подумала она. Он никогда не говорил ей этого, но она вдруг поняла, что все годы их знакомства не знала о нем ровным счетом ничего, только что он отличный музыкант и хорош в постели – вещи, наверное, взаимосвязанные, поскольку она не сомневалась, что и то и другое для него в равной степени шоу.
«Мяу», – подумала она.
– Она ведь глухонемая? – добавила она вслух.
Люсия удивилась:
– Немая, но не глухая. А ты откуда знаешь?
– Я вижу, как она разговаривает с Мэттом.
– Когда я ее нашла, она и этого не умела, – сказала Люсия.
Эми снова уставилась на нее:
– Как это?
– Ну, я знаю язык жестов – научилась, когда сразу после колледжа работала в Институте для глухих на Грейси-стрит, – поэтому, как только я поняла, что она немая, сразу же принялась ее учить. Но она не глухая, просто говорить не может. Сначала она вообще ни на что не реагировала. Я подумала, что это, наверное, шок. Просто сидела рядом со мной и смотрела на воду, а ее глаза раскрывались все шире и шире, пока мы подплывали к причалам. А когда мы сели в автобус и поехали ко мне домой, мне показалось, что она вообще не знает, что такое город. Всю дорогу она сидела рядом со мной, широко раскрыв глаза, а потом взяла меня за руку – не от страха, а так, словно хотела поделиться со мной своим изумлением. И только когда мы добрались до дома, она попросила у меня ручку и бумагу. – Жестом Люсия показала, как она это сделала.
– Странно как-то все это, правда? – сказала Эми.
– Еще бы. Ну как бы там ни было, зовут ее Катрина Людвигсен, она живет в одном из тех городков на Островах, на другом конце озера – там, где в него впадает река Далфер, знаешь?
Эми кивнула.
– Вообще-то ее семья из Норвегии, – продолжала Люсия. – Они лопари, ну это значит лапландцы, – только она не хочет, чтобы ее так называли. Ее народ зовет себя саамами.
– Я об этом слышала, – сказала Эми. – Слово «лопари» для них как оскорбление.
– Вот именно. – Люсия сделала последнюю затяжку и затушила окурок в пепельнице. – Как только она объяснила, кто она и откуда, сразу же попросила меня научить ее языку жестов. И хочешь – верь, хочешь – нет, но она все запомнила за два дня!
– Ну не знаю, – сказала Эми. – Это что, быстро?
– Скажи fantastique, ma cherie [37] .
Люсия пожала плечами:
– Она сказала мне, что ищет мужчину, – как будто мы все не тем же самым заняты, ха-ха, – но не знает его имени, знает только, что он живет в Ньюфорде. С ней чуть приступ не случился, когда она увидела фотографию Мэтта на афише этого концерта.
– Значит, она знала его раньше.
– Еще бы, – сказала Люсия.
Эми тряхнула головой:
– Один Мэтт знает, что Мэтт знает.
– Катрина говорит, что ей двадцать два, – продолжала Люсия, – но, по-моему, она намного моложе. Могу поспорить, что она сбежала из дому, пробралась, наверное, на какой-нибудь круизный теплоход, а при входе в гавань сиганула за борт, чтобы ее не поймали и не отправили назад, к родителям.
– Ну и что ты теперь будешь с ней делать?
– Ни черта. Она милая девочка и к тому же, – добавила она, когда Катрина и Мэтт прошли мимо их столика, направляясь к бару, – что-то подсказывает мне, что недолго ей уже оставаться на моем попечении.
– Я бы не стала на это рассчитывать, – сказала Эми. – Ей повезет, если она продержится хотя бы один вечер.
А может быть, и не один. В конце концов, Катрина и правда хорошенькая, и танцевать умеет, так что связь через музыку у них есть, так же, как это было с ней.
Эми вздохнула. Она и сама не знала, что на нее накатывало в такие минуты, как эта. Ей ведь даже не хотелось повторить еще раз то, что у них было с Мэттом.
Люсия протянула через стол руку, накрыла ладонь Эми своей, сжала ее.
– Как ты справляешься, Эми? Я ведь помню, одно время ты от него сама не своя была.
– Ничего, справляюсь.
Ну тогда – как ты говоришь? Больше стерпишь – крепче будешь, хотя я все равно не понимаю, как тебе удалось справиться с собой настолько, что ты даже продолжаешь играть с ним в одной группе.
Эми повернула голову к бару, где Мэтт угощал девушку чаем. Не ревность, но боль кольнула ее, и ей захотелось, чтобы это поскорее прошло.
«Терпение», – сказала она себе. Скольких женщин видела она рядом с Мэттом за эти годы, один бог ведает, и все они были от него без ума. Боль длилась всего одно мгновение – напоминание о прежней муке, но не сама мука. Она уже не вернется.
Будем надеяться.
– Просто надо научиться думать о человеке совсем по-другому, – сказала она через пару минут, пытаясь убедить не только Люсию, но и себя. – Перестать ждать от него того, чего он не может тебе дать, изменить свое представление о нем. Вот и все.
– Тебя послушать, так это совсем легко.
Эми посмотрела на подругу.
– Не легко, – сказала она тихо.
Люсия стиснула ее ладонь.
Девушка была просто очарована Мэттом, догадалась Эми. Другого объяснения ее поведению не существовало.
Весь остаток вечера Эми видела Катрину, которая сидела у дверей рядом с Люсией и, положив подбородок на ладони, слушала, как поет Мэтт. Но не просто слушала. Она упивалась песнями, впитывала их в себя целиком, без остатка. А стоило им заиграть какую-нибудь танцевальную мелодию, как она вскакивала, выбегала на площадку перед сценой, где чувственно и грациозно изгибалась, кружилась, подскакивала, выбивала крошечными ножками огненную дробь, чутко отзываясь на каждую ноту.
Было видно, что Мэтт польщен ее вниманием, по крайней мере, нечто подобное он явно испытывал, – а почему бы, собственно, и нет? Она была самой красивой – после Люсии – девушкой в клубе, но Люсия не подавала сигнал «свободна», наряд не позволял.
Между сетами Мэтт и девушка непрерывно разговаривали, заполняя двадцать минут фонограммы и общения хозяина заведения с гостями лесом слов, он говорил, она отвечала знаками, оба были глухи и слепы ко всему, что их окружало, за исключением друг друга.
«Может быть, Катрина станет для него той единственной», – подумала Эми.
Каждый раз, справившись со своими собственными чувствами, она надеялась именно на это. И хотя Мэтт, сходя со сцены, оставался таким же бесчувственным, как и раньше, она продолжала верить, что ему на самом деле нужен кто-то любящий и заботливый, чтобы вернуть его к жизни. Не может человек, вкладывающий столько души в свою музыку, быть совершенно пустым внутри. Просто ему нужен кто-то – кто-то особенный. Пусть не она, ладно. Но где-то на свете должна быть женщина, которая ему подойдет, – и тогда рухнут стены, сквозь которые до сих пор только его музыка проникала в мир.
Он был так внимателен к Катрине весь вечер, что Эми была уверена в том, что они уйдут из клуба вместе, но он всего лишь пригласил ее погулять с ним на следующий день.
«О'кей», – подумала она, стоя рядом с Люсией, пока Мэтт и Катрина «разговаривали». Начало положено, и, может быть, неплохое.
Руки Катрины двигались, отвечая на вопрос Мэтта.
– Что она говорит? – шепнула Эми, склонившись к Люсии.
– Соглашается, – перевела та. – А теперь она спрашивает его, смогут ли они покататься на пароме.
– Который ходит на Волчий остров? – переспросила Эми. – Но это же там, где ты ее нашла.
– Тс-с-с, – прошипела Люсия.
– Мы будем делать все, что ты захочешь, – говорил в это время Мэтт.
И Катрина сразу же исчезла, ушла вслед за Люсией, обернувшись и взмахнув рукой на прощание перед тем, как мир за стенами клуба проглотил ее и входная дверь захлопнулась за ними.
Мэтт и Эми вернулись на сцену собрать свои инструменты.
– Я подумал, не сходить ли в «Арфу» посмотреть, может, там кто-нибудь есть, – сказал Мэтт. Повернулся к троим остальным: – Пойдете со мной?
Когда вечерами в «Арфе» собирались музыканты, Джо Брин, хозяин, закрывал в положенное время дверь и позволял музыке свободно течь до тех пор, пока хоть один исполнитель оставался на сцене, точно так же как это бывало по ту сторону Атлантики, в его родной Ирландии.
Джонни покачал головой:
– Я пас. Сегодня после концерта прямо в постель, и никаких.
– Да, длинный был вечер, – согласился Ники.
Вид у Ники при этом был мрачный, но Эми сомневалась, чтобы Мэтт это заметил. Он только пожал плечами, потом перевел взгляд на нее. «Что ж, почему бы и нет?» – подумала она.
– А я, пожалуй, пойду, – сказала она вслух.
Попрощавшись с остальными у дверей клуба, она и Мэтт зашагали на север, в Россиз, где в тени крытого моста на Келли-стрит располагалась «Арфа».
– Катрина вроде ничего, – сказала Эми, когда они прошли несколько кварталов.
– По-моему, тоже, – сказал он. – Немного напористая только.
– Мне кажется, ты ей нравишься.
Мэтт полуосознанно кивнул:
– Наверное, даже слишком. Но танцует она здорово, правда?
– Как ангел, – согласилась Эми.
На этом разговор выдохся, впрочем, как всегда.
– Джорди научил меня сегодня новой мелодии, – не выдержала наконец Эми. – Он не помнит, откуда она взялась, но к концу «Килавельской джиги» она подходит просто идеально, как там и была.
В глазах Мэтта сверкнул интерес:
– А как называется?
– Он тоже не знает. У нее какое-то гэльское название, которое он позабыл, но песня все равно прелестная. В ля-мажоре, но в самом начале есть что-то такое, что начинает казаться, будто это «ре». На бузуки будет звучать просто отлично.
Всю дорогу до «Арфы» они говорили только о музыке – безопасная тема. В какой-то миг Эми вдруг поймала себя на том, что вспоминает концерт, который они играли несколько месяцев тому назад, и историю, рассказанную Мэттом со сцены в качестве прелюдии к песне «Она ушла, всего делов».
– А что он мог поделать, – рассказывал Мэтт о скрипаче, который отдал все, что у него было, в обмен на мелодию. – Музыка суровая возлюбленная, ревнивая и требовательная, можете мне поверить. Делай, что она прикажет, и получишь королевскую награду, не сомневайся, но стоит позабыть о ней хотя бы один раз, и она тут же заберет назад все свои дары, как будто и не было никогда. У парня, о котором мы споем, остались лишь обрывки мелодии да огарки слов, и это истинная правда. Я сам видел такое.