— Постой, — удивленно произнес я. — Армия, о которой ты говоришь, просто не может называться армией.
— Правильно. Вот почему с Кейси и Яном заключен контракт для превращения всего этого разномастного сброда под громким названием «нахарская армия» в некое подобие реальной оборонительной силы. Государства, окружающие Нахар, изнемогают от нетерпения поскорее прибрать к своим рукам эти земли. Будь ситуация нормальной, Гримы уже давно добились бы успеха. Но все осложняется тем, что простые солдаты видят в братьях не что иное, как «инструмент» упрочения власти ранчеров; революционеры на всех углах призывают немедленно вышвырнуть дорсайцев из страны, а полковые командиры не могут или не хотят найти с Гримами общий язык. Сомневаюсь, что в подобной ситуации можно сделать для армии что-нибудь полезное. Напротив, с каждым днем положение братьев, а теперь и ваше с Амандой, будет становиться все более непредсказуемым и угрожающим. Реальный выход, по моему убеждению, один: Кейси и Ян поступят мудро, если разорвут контракт, оплатят издержки и покинут страну и планету.
— Если бы все ограничивалось возмещением убытков по расторгнутому контракту, то здесь бы никогда не оказался профессионал, подобный Аманде, — заметил я. — Тут, возможно, все запутаннее и сложнее, чем может показаться на первый взгляд, а прежде всего потому, что конфликт может затронуть честь Дорсая.
Мигель промолчал.
— А как ты? Каково твое положение здесь? Ты ведь тоже дорсаец?
— Я?.. — прошептал он, не отрывая взгляда от ветрового стекла. И, глядя на его потемневшее лицо, я отчетливо понял, что осталось недосказанным между нами. Для таких людей, как Мигель, на родной планете существует меткое определение: их называют «потерянными». К ним не относятся те, кто не стал профессиональным военным. Так называют тех, кто, выбрав для себя жизненный путь, вдруг бросал все — неожиданно и без объяснений. Насколько я знаю, Мигель, с отличием закончивший Академию, после выпуска неожиданно для всех вычеркнул свою фамилию из списка назначений и, ничего не объяснив даже своим родным, оставил планету.
— Я капельмейстер Третьего нахарского полка, — сказал он. — Однополчане меня любят. Наверное потому, что не видят во мне дорсайца, хотя... — Он снова улыбнулся своей грустной легкой улыбкой:
— ...хотя на дуэли не вызывают.
— Понятно.
— Да-а. — Мигель коротко взглянул на меня. — Если формально считается, что армия верна Конде, то на самом деле везде царит разброд. Вот почему с таким трудом мне удалось раздобыть это средство передвижения.
— Понятно, — снова повторил я и приготовился задать новый вопрос, как дверь позади нас открылась и в кабину шагнула Аманда.
— Корунна, — обратилась она ко мне, — ничего, если я немного поболтаю с молодым человеком?
Взгляд ее, скользнув по моему лицу, задержался на Мигеле. Аманда улыбалась, и он улыбался ей в ответ. А я, глядя на них, думал, что Мигель в таком душевном состоянии вряд ли сможет увлечься Амандой. Но то, что она была рядом, будило воспоминания о доме, а значит, согревало душу.
— Не возражаю, — сказал я, вставая. — Пойду поговорю с Посланником.
— Он стоит того. — Слова Аманды догнали меня в дверях кабины.
Падма смотрел в окно на однообразную в своей бескрайности степную равнину, тянущуюся до горного кряжа, давшего имя Гебель-Нахару. Аэробус, по конструкции своей предназначенный для полетов над землей, хотя и допускал возможность подъема к границам атмосферной зоны, сейчас летел на высоте не более трехсот метров.
Стоило с легким щелчком захлопнуться за мной двери пилотской кабины, как Падма отвернулся от окна и взглянул на меня.
— Ваша Аманда просто восхитительна, — произнес он, стоило мне занять сиденье напротив. — Особенно это должны понимать те, кто молод.
— Аманда то же самое сказала о вас. Да, кстати, она не так молода, как выглядит.
— Я знаю, — Падма улыбнулся, — и говорю так с высоты прожитых мною лет. Для меня даже ты кажешься юношей.
Я рассмеялся. Молодость моя осталась лишь в воспоминаниях о тех счастливых годах, что оборвались страшным именем — Баунпор... Хотя с полным правом можно утверждать, что я не достиг даже зрелого возраста.
— Мигель говорил, что Нахар стоит на пороге социальных потрясений, — начал я.
— Он прав. — Улыбка медленно покинула лицо экзота.
— Не это ли привело такого человека, как вы, в Гебель-Нахар?
Лицо Падмы оставалось серьезным, а в глазах мелькнула усмешка.
— А я думал, только Аманда способна на подобные вопросы...
— Вы удивлены моим вопросом? Извините, но все же кажется странным, что Посланник выбрал для своей резиденции такую глухую провинцию, как Гебель-Нахар.
— Ты прав. — Падма покачал головой. — Но причины, приведшие меня сюда, интересны прежде всего экзотам. Боюсь, я не вправе обсуждать их.
— Но вы ведь видите, что страна неумолимо движется к революционному взрыву?
— О, конечно. — В его осанке, в положении рук, темным загорелым пятном выделявшихся на голубом, чувствовался удивительный внутренний покой. Таким же бесстрастным было и его лицо. — События в Нахаре есть отражения общих законов развития этого мира.
— Только этого мира?
Глядя мне прямо в глаза, Падма улыбался.
— Наука экзотов — онтогенгтика изучает закономерности во взаимодействии всех известных нам сил природы и общества, сталкивающихся в мирах Вселенной. Но ситуация, сложившаяся в Нахаре, и в особенности в Гебель-Нахаре, без сомнения, результат столкновения местных, сетанских интересов:
— Международная планетарная политика...
— Именно так, — подтвердил он кивком головы. — Нахар окружен пятью государствами, не имеющими столь обширных свободных территорий. Соседи вряд ли откажутся от возможности установить над частью или даже над всей колонией свой контроль.
— А кто поддерживает местных революционеров?
Падма резко отвернулся к окну и несколько мгновений молча и сосредоточенно изучал проплывающий под нами ландшафт. Пожалуй, было бы большим нахальством предполагать, что моя своеобразная внешность, невольно подталкивающая людей к откровенности, сможет оказать подобное воздействие на экзота. Но сейчас, правда лишь на мгновение, я снова испытал то знакомое чувство готовности собеседника доверить мне глубоко сокровенное.
— Извини меня, — наконец нарушил молчание Падма. — Наверное, из-за возраста, но в последнее время я ловлю себя на мысли, что часто думаю об окружающих как о маленьких детях.
— Сколько же вам лет?
Он улыбнулся:
— Я стар... и продолжаю стареть.
— В любом случае я недостоин ваших извинений. Согласитесь, было бы нелепо ожидать, что пограничные страны не примут участия в революционных событиях, происходящих вблизи их рубежей.
— Разумеется, — подтвердил Падма. — Но как ни плохо сейчас в Нахаре, страну ждут страшные времена, если революция закончится успешно. Когда победители начнут борьбу за власть, страна превратится в груду дымящихся развалин. Соседи выжидают и готовятся к тому благоприятному моменту, когда можно будет начать вторжение и извлечь для себя максимум выгод. И ты был абсолютно прав, когда упомянул планетарный комитет. Политики работают, но слишком серьезные задачи стоят сейчас перед ними.
— Но тогда кто подогревает эту угрожающую ситуацию?
— Уильям. — Падма смотрел прямо мне в глаза, и, наверное, в первый раз за все время беседы я ощутил истинную силу гипнотизирующего взгляда его карих глаз. Настолько умиротворенно было его лицо, что казалось, именно глаза вместили в себя всю его жизненную силу, и только по ним можно было догадаться, какие страсти бушевали в душе этого старого человека.
— Уильям? — переспросил я.
— Да, Уильям с Сеты.
— Все правильно. — Я вспомнил, что уже слышал это имя. — Если я не ошибаюсь, именно он владеет этой планетой?
— Наверное, не совсем будет правильно сказать — владеет. Он контролирует большую часть этой планеты, а также множество других миров. Но не все находится в его руках — даже здесь, на Сете. Вот тебе один пример: нахарские ранчеры в сделках с Уильямом, забывая внутренние распри, всегда выступают единым фронтом, и все его попытки внести в их ряды раскол и установить полный контроль над Нахаром до сей поры заканчивались неудачей. Его влияние здесь весьма ограниченно и существует лишь благодаря ловкому манипулированию внешними силами, с которыми приходится иметь дело ранчерам.
— Так значит, он — главный идеолог революции?
— Да.
Только теперь я понял, что именно происки Уильяма привели Падму в эту, некогда «тихую обитель». Экзоты всегда преувеличенно серьезно относились к той части онтогенетики, которая занималась изучением взаимодействия социальных слоев общества и ее отдельных личностей; а Уильям, как один из современных «потрясателей устоев» с его махинациями и интригами, безусловно, попадал в сферу их самого пристального внимания.
— Все это понятно, но интересов Дорсая, если не считать сложностей с контрактом Гримов, происходящее, по большому счету, не затрагивает.
— Не совсем так, — возразил Падма. — Уильям — личность, безусловно, незаурядная — знает, как одним камнем подбить две, а при удачном стечении обстоятельств — пятьдесят птиц. Непосредственно сам или через своих доверенных лиц он собирает отряды «солдат удачи» — наемников. События в Нахаре могут подорвать репутацию военных с Дорсая.
— Понимаю... — начал я и замер на полуслове, потому что неожиданно корпус аэробуса задрожал, как от сильного удара.
— Вниз, быстро! — крикнул я и потащил Падму на пол, подальше от окна аэробуса. Тут проявилось еще одно замечательное качество экзотов: они безоговорочно доверяют профессионалам — людям, знающим свою работу. Он послушно подчинился мне, не проронив ни единого слова.
— Что это было? — спросил он через некоторое время, все еще продолжая неподвижно лежать на том месте, куда я его пристроил.
— Нас пытались сбить, — коротко бросил я. — Пожалуйста, оставайтесь внизу.
Пригибаясь, я пробежал по проходу, открыл дверь пилотской кабины и переступил ее порог. Как по команде, головы Аманды и Мигеля повернулись в мою сторону, их лица были встревожены.
— Кто это охотится за нами? — спросил я Мигеля.
В ответ он лишь пожал плечами:
— Не знаю. Здесь, в Нахаре, ожидать можно чего угодно, а сделать это мог кто угодно. Революционер или тот, кто терпеть не может дорсайцев, экзотов, а возможно, и меня. Наконец, это мог быть пьяница, наркоман или «герой», показывающий свою молодецкую удаль.
— И при этом имеющий боевое оружие, — добавил я.
— Ну, это не проблема, — усмехнулся Мигель. — Сейчас трудно найти в Нахаре человека невооруженного, и большинство из них, законно или не очень, владеют настоящим оружием.
Кивком головы Мигель показал на ветровое стекло.
— Во всяком случае, мы уже почти прибыли.
Я прижался лицом к стеклу иллюминатора. Гебель-Нахар — правительственная резиденция колонии, сверху выглядела как цепочка соединенных между собой строений, спускающихся до середины склона невысокой горы. В ярком солнечном свете он напоминал бы модный курорт, построенный на сбегающих вниз по крутому склону открытых террасах, если бы каждая терраса не упиралась в глухую стену, представлявшую собой мощное фортификационное сооружение, оснащенное тяжелой артиллерией. Имея хорошо обученный гарнизон, Гебель-Нахар, по крайней мере, был неприступен для атакующих с равнины.
— А что по ту сторону? — поинтересовался я.
— Отвесная скала с вырубленными площадками для тяжелых орудий. К орудиям ведут прорытые в горе туннели, — ответил Мигель. — На их строительство ранчеры не поскупились. Если действительно станет жарко, и они, и вся их родня сбегутся под защиту этих орудий.
Не успел он договорить, как наш аэробус мягко заскользил по взлетной полосе. Оставив пилотскую кабину, мы присоединились к Падме и уже через несколько мгновений один за другим спустились на гладкий бетон.
— Совершенно не могу понять, что происходит, — озадаченно произнес Мигель, удивленный необычной тишиной, царившей вокруг.
Не двигаясь с места, мы настороженно озирались, готовые в случае опасности возвратиться в аэробус и немедля снова подняться в воздух.
Громкий крик заставил всех нас резко повернуться. За криком послышался топот ног, а еще через мгновение на взлетную полосу выбежал солдат в зелено-красной униформе нахарской армии с нашивками музыкантской команды и с болтающимся на боку энергоружьем. Добравшись до аэробуса, он остановился напротив нас, покачиваясь и с трудом переводя дух.
— Сэр... — Воздух со свистом вырывался из его натруженных легких. — Ушли...
Мы молча ждали, когда солдат восстановит дыхание, и действительно, через несколько секунд он предпринял новую попытку на архаичном испанском объяснить, какое чрезвычайное происшествие заставило его так бежать и так запыхаться.
— Они ушли, сэр! — выкрикнул солдат, обращаясь к Мигелю. — Они ушли, все полки, все до одного!
— Когда? — коротко бросил Мигель.
— Два часа назад. Они все решили... решили заранее. В одно и то же время, словно по команде, в каждом взводе появился свой агитатор и начал кричать, что настало время уйти и пробил час показать этим ricones, кого поддерживает армия. Тогда они схватили свои ружья, развернули знамена и пошли строем... Вот, смотрите!
Солдат махнул рукой в сторону равнины. Транспортная зона находилась между пятым и шестым уровнем вверх по склону Гебель-Нахара. Отсюда, да пожалуй, с любого другого уровня, лежащая внизу равнина прекрасно просматривалась на многие мили вперед.
Напряженно вглядываясь вдаль, мы у самого горизонта увидели слабые перемещающиеся блики отраженного солнечного света.
— Это они разбили там лагерь. Ожидают, что к ним придет подкрепление из соседних стран, и тогда они вернутся и закончат революцию.
— Все ушли? — Вопрос, заданный Мигелем по-испански, заставил солдата резко повернуться.
— Все, кроме нас — вашей команды. Теперь мы лейб-гвардия Его Величества Конде.
— А где дорсайские инструктора?
— Были в своих кабинетах, сэр.
— Я немедленно отправляюсь туда, — обращаясь к нам, быстро проговорил Мигель. — Господин Посланник последует в свои апартаменты или присоединится к нам?
— Я пойду с вами, — сказал Падма.
Мы пересекли транспортную зону, вошли в служебный корпус и долго блуждали по бесконечным кабинетам с огромными, во всю наружную стену, окнами. Кейси и Яна мы обнаружили в одном из таких кабинетов. Братья Грим стояли у массивного письменного стола, за который при желании можно было усадить не менее полдюжины человек.
Они повернулись, и я ощутил, что снова нахожусь в плену странных иллюзий, испытываемых всякий раз, стоило близнецам оказаться рядом.
Эффект был достаточно силен при знакомстве с одним из братьев, но когда — как сейчас — их оказывалось двое, чувство это возрастало многократно.
Несмотря на их рост — а каждый был, пожалуй, на целую голову выше меня, — Гримы отличались настолько правильным сложением, что их истинные пропорции не поражали и не казались выдающимися, пока не появлялся некто третий, с которым можно было сравнить. На расстоянии братья выглядели как люди, обладающие ростом чуть повыше среднего.
Далее происходило следующее: считая близнецов людьми обычными, то есть подсознательно недооценив их, вы или некто третий делали несколько шагов, и тут начиналось самое интересное, потому что с каждым новым шагом вы или он, или она прямо на глазах начинали расти вниз. Может быть, это субъективное восприятие, но согласитесь, уменьшаться в росте по отношению к другому — ощущение довольно необычное.
На этот раз роль этакого эталона выпала на долю Аманды, которая сразу же, как только мы переступили порог кабинета, бросилась к братьям. Ее родной дом — усадьба Фал Морган, совсем рядом с Форали, где жили близнецы, и все трое росли и воспитывались вместе. Я уже говорил, что Аманду никак нельзя назвать маленькой, но стоило ей оказаться рядом с Кейси, сжать его в объятиях, как на глазах она стала превращаться в хрупкую малышку. Я двинулся за ней и протянул руку Яну.
— Корунна! — воскликнул он. Ян принадлежал к числу тех немногих, кто продолжал называть меня по имени. Моя ладонь утонула в его крепкой ладони, а лицо его, так похожее и одновременно так разительно отличающееся от лица брата, склонилось надо мной. Да, они были удивительно похожи, эти два брата-близнеца, и одновременно пропасть различий, глубиной во вселенную, лежала между ними. Это относилось не к физической мощи братьев. Образно выражаясь, Ян был лишен внутреннего огня; и потому казалось, что от Кейси исходит в два раза больше тепла и солнечного света, чем от обычного человеческого существа.