— Грядущее стало чужим для меня, — ответил шаман, повергнув старика в ужас.
Ненадолго заглянув по пути к оставшимся без матери детям Перепелиной Шейки и кое-как утешив их, Бессмертный вновь уединился в священной хижине.
Назавтра хоронили мертвых. Позже люди спляшут в их честь, но сперва все здоровые мужчины собрались на площадке, знававшей более радостные собрания. Так потребовал Бегущий Волк — чтобы встретились не только старейшины, способные спокойно прийти к согласию, а все способные ходить, — и никто не стал ему перечить.
Они собрались перед небольшим холмом на краю обрыва, откуда открывался вид на южный простор, на широкую бурую реку с деревьями по берегам. Дальше в прерии не было ни единого деревца. К востоку от частокола теснились поля, а рядом могильные холмики — и свежие, и почти стертые временем. Под свежим ветром колыхались, переливаясь, травы всех оттенков — от белого до темно-зеленого. По небу мчались облака, отбрасывая на землю резкие тени. С запада надвигались иссиня-черные грозовые тучи. Человеческие жилища с высоты обрыва казались ничтожными, разоренными муравьиными кучами. Ничто не шевелилось, кроме взбрыкивавших стреноженных лошадей, только и мечтающих вырваться на простор.
Бегущий Волк взобрался на холм, простер руку и воскликнул:
— Слушайте, братья мои!
Платье из бизоньей шкуры делало его выше и стройней. Он изрезал себе щеки в знак скорби, расписал лицо черными полосами мести. Степной ветер трепал перья на его лобной ленте.
— Мы знаем, что пережили, — сказал он, глядя людям прямо в глаза, обращаясь ко всем и к каждому в отдельности. — Теперь надлежит подумать, отчего нас постигла беда и как избежать ее в грядущем. Ответ прост, говорю я вам. У нас мало лошадей. У нас почти нет охотников, умеющих ездить верхом, и совсем нет искушенных воинов. Мы бедны и несчастны, ютимся в этих жалких стенах и питаемся от своих скудных посевов. А другие племена тем временем идут вперед, используя сполна богатства прерий. Вскормленные мясом, они набираются сил и могут прокормить множество ртов, и многочисленные их сыновья в свою очередь становятся верховыми охотниками. У них есть и время, и закалка, чтобы научиться воевать. Они могут расселиться по всему свету, и все равно гордое братство, скрепленное клятвами верности, соединяет их воедино. Так разве удивительно, что мы стали для них легкой добычей?
Тут его суровый взгляд упал на Бессмертного, стоящего в первых рядах. Шаман не опустил глаз, ответив ему таким же твердым, но бесстрастным взглядом.
— Многие годы они знали свое место, — продолжал Бегущий Волк. — Они знали, что среди нас есть наделенный могуществом духов. И все-таки в конце концов отряд юнцов решился совершить набег. Я думаю, кому-то из них были даны видения. Видения легко приходят к тем, кто день за днем мчится по бескрайним просторам, а ночует под усыпанным звездами небом. Наверное, они долго подзадоривали друг друга. Осмелюсь сказать, что им нужны были всего лишь наши кони, и битва стала такой кровавой лишь потому, что мы не знали, как держаться в бою. Это тоже горький урок. А теперь паррики узнали — и скоро эта весть долетит до каждого скитальца прерий, — что мы лишились даже остатков боеспособности. Есть ли у нас новые амулеты? — Он скрестил руки. — Вопрошаю тебя, Бессмертный! О великий, какой новый амулет можешь ты сотворить?
Бегущий Волк не спеша отступил в сторону. Грозовые тучи громоздились над головами, накрыв землю сырой прохладой. По рядам собравшихся прошелестел сдавленный вздох. Все обратили взгляды к шаману. Тот постоял какое-то мгновение, затем взобрался на холм и встал лицом к лицу с молодым вожаком. На Бессмертном не было украшений, всю его одежду составляли лишь штаны из оленьей кожи. Рядом с Бегущим Волком он казался каким-то неряшливым и тусклым, будто жизнь покинула его. Но речь его звучала ровно:
— Позволь сперва спросить тебя. Ты, кто принял предводительство от старших, выслушай и ответь. Скажи, если будет по-твоему, — что мы должны делать?
— Я говорил тебе! — провозгласил Бегущий Волк. — Надо добыть больше лошадей. Разводить их, покупать, ловить диких и — да! — красть их самим. Мы должны отвоевать свою долю в богатствах прерий. Мы должны усовершенствоваться в боевых искусствах. Найти дружественные племена, заключить с ними союзы и занять достойное место среди народов, говорящих на языках Дакоты. И все это надо начать немедленно, иначе будет слишком поздно.
— Если так, — негромко сказал Бессмертный, — то кончите вы тем, что покинете родину и могилы предков. У вас не будет иного пристанища, кроме ваших вигвамов. Вы станете скитальцами без крова и родины, как бизоны, как койоты, как ветер.
— Может, и станем, — с той же сдержанностью ответил Бегущий Волк. — И что же в том дурного?
Большинство слушателей невольно охнули, но несколько юношей кивнули в знак согласия, вскинув головы, как норовистые кони.
— Будь почтителен! — прошамкал престарелый внук шамана. — Он же Бессмертный!
— Да, Бессмертный, — подтвердил Бегущий Волк. — Но я высказал, что у меня на сердце. Если я не прав, скажи нам. А затем скажи еще, как нам следует поступить и кем мы станем в конце концов.
Ответные слова слышал он один, но и остальные угадали их смысл. Одни покачнулись в ужасе, другие тяжко задумались, а третьи затрепетали, как псы, почуявшие дичь.
— Не знаю… — Бессмертный отвернулся от Бегущего Волка, встал лицом к собранию. Голос его окреп, и каждое слово падало камнем: — Здесь мне больше делать нечего. У меня больше нет амулетов. Никого из вас еще не было на свете, когда до меня дошли слухи о невиданных существах, которых зовут лошадьми, и о племени загадочных людей, приплывших из-за большой воды и приручивших молнию. Со временем лошади добрались до наших краев, и начало сбываться то, чего я опасался. Сегодня это свершилось. Грядущего не дано предугадать никому. Все, что я знал, утекло, как песок меж пальцев.
К лучшему или к худшему, — продолжал Бессмертный, — но вам, скорей всего, просто придется измениться, ибо вас слишком мало, чтобы постоять за свой поселок. Так или иначе, вы изменитесь, дети мои, народ мой. Вы сами хотите перемен, а тех, кто не хочет, всего горстка, и остальные увлекут их за собой. Моя же сила исчерпана. Время одолело меня. — Он простер руку. — Да будет с вами мое благословение, и позвольте мне уйти.
На этот раз не сдержался Бегущий Волк.
— Как уйти? — вскричал он. — Это невозможно! Ты всегда был с нами.
— Если я что-то и узнал за свой долгий век, — едва заметно усмехнулся Бессмертный, — то лишь то, что никакого «всегда» не существует.
— Но куда ты пойдешь? Зачем?
— Мой ученик вполне заменит меня, пока не завоюет у воинственных племен более могущественный амулет. Об обеих моих престарелых женах и детях позаботятся мои взрослые сыновья. А я… Я в одиночку отправлюсь искать обновления или смерти. И конца стремлений… — Последние слова шамана были встречены гробовым молчанием. — Я служил вам, чем только мог. А теперь позвольте мне уйти…
Он спустился с холма и зашагал прочь, ни разу не оглянувшись.
Глава 13
СЛЕДУЙ ЗА ПЬЯНОЙ ТЫКВОЙ
Всю ночь бушевала гроза, озаряя землю вспышками молний и сотрясая ее громами, но под утро небо очистилось, и когда взошло солнце, все вокруг так и заиграло красками. Омытая зелень сверкала свежестью. Правда, для полевых работ чересчур сыро, но посевы и так подрастают на славу. Люцерна удалась сочная, только что не звенит, а кукуруза к Четвертому июля наверняка вымахает до колена. Мэттью Эдмондс решил после завтрака заняться плугом. Во-первых, пора уже заточить лемех, а во-вторых, одна из ваг дала трещину. Но если ее хорошенько укрепить, то еще годик она послужит. А потом надо еще лудить и паять прохудившуюся посуду — Джейн набрала ее целую гору.
Закрыв за собой кухонную дверь, он с наслаждением вдохнул полные легкие прохладного свежего воздуха, пропитанного ароматами мокрой земли, скотины и всходов. По правую руку от Мэттью солнце озарило лес, заиграло на мокром петушке-флюгере на шесте, вызолотило грязный двор, и даже лужи казались зеркалами, отражающими бездонное голубое небо. Мэттью перевел взгляд налево — мимо силосной ямы, мимо свинарника и курятника, оглядел свои широко раскинувшиеся поля, сулящие щедрый урожай. Земля изобильна и добра, и разве под силу человеку хоть чем-нибудь отплатить за милосердие Господне?
Тут его внимание привлекло какое-то движение, и Мэттью повернулся налево всем телом. В сотне ярдах от западной границы его владений был виден окружной тракт, по ту сторону тракта лежала земля Джесса Линдона, но дома соседа отсюда было не разглядеть: дом стоял дальше к северу, позади принадлежащего Джессу леска. Да и проселка, ведущего к дому Эдмондса, тоже не видно за яблоневым садом, где на ветвях среди изумрудной зелени листвы уже проглядывали крохотные яблочки. А по саду бежала женщина.
К ней навстречу с лаем бросился фокстерьер Фрэнки. Женщина испуганно шарахнулась в сторону. Хорошо еще, что десятилетний сынишка Джейкоб, выгоняя коров на пастбище, прихватил с собой Чифа, полукровку колли. Женщина уклонялась от Фрэнки, загораживаясь руками, но не останавливалась. Но вот она оступилась, обессилев, и едва не рухнула на землю. На ней не было ничего, кроме доходящего до середины икр тоненького платьица — как там его называют дамы, сорочка, что ли? Некогда желтая, но теперь выгоревшая, грязная, изодранная, пропитанная потом сорочка липла к телу, подчеркивая невероятную худобу беглянки, еще более заметную из-за кофейного цвета ее кожи.
Спрыгнув с крыльца, Эдмондс сам бросился бегом, по пути прикрикнув:
— Тихо, Фрэнки, молчать!
Собачонка отскочила в сторону, высунув язык и виляя хвостом. Мужчина и женщина встретились у амбара, остановились, испытующе вгляделись друг в друга. Она была молода — на вид лет двадцать — и по-своему красива, хотя жизнь, очевидно, ее не баловала. Ей бы немного отъесться — и она станет просто высокой, а не костлявой, как теперь. Узкое, совсем не негритянское лицо, правильный нос с тонкими ноздрями, большие глаза с длинными ресницами; только вот губы чуть полнее, чем у большинства белых. Коротко подстриженные густые волосы ничуть не курчавились; стоит им немного отрасти, и они, наверное, будут торчать во все стороны. Эдмондсу с болью в душе подумалось: похоже, что ее мать или бабку изнасиловал рабовладелец.
Дышала она с присвистом и все пыталась выпрямиться, но сотрясавшая тело дрожь опять сгибала ее.
— Мир тебе, — сказал Эдмондс. — Ты у друзей. Она подняла глаза на мужчину. Он был светловолос, но носил одежду куда темнее, чем принято, а верх широкополой шляпы был совершенно плоским. Наконец она выдохнула:
— Вы будете масса Эдмондс?
— Я самый, — кивнул он и, не повышая голоса, спросил: — А ты, наверное, беглянка?
— Пжалста, сэр, пжалста, — сжала она руки в мольбе, — меня гонют! Вот-вот нагонют!
— Тогда входи.
Взяв девушку за руку, Эдмондс повел ее через двор к дому. Просторная кухня была залита солнечным светом, воздух наполнен ароматами стряпни. Джейн Эдмондс кормила овсянкой с ложечки годовалую Нэлли, а четырехлетний Уильям тем временем забрался на табуретку, вылил кипяток из чайника в таз Для мытья посуды и теперь деловито наполнял чайник свежей водой. Увидев вошедшую в сопровождении отца негритянку, домочадцы прервали свои занятия.
— Эту девушку надо спрятать, и побыстрее, — сказал жене Эдмондс.
Джейн, молодая женщина с тонкими чертами лица и выбивающейся из-под платка рыжей прядью, выронила ложку я охватила кулак одной руки ладонью другой.
— Но, дорогой, мы ведь не успели подготовить никакого укрытия… — И решительным тоном: — Ну ничего. Обойдемся чердаком. В подвале спрятаться просто негде. Может, подойдет старый сундук? Если будет обыск…
Негритянка тяжело оперлась на длинный кухонный стол. Она уже отдышалась и больше не дрожала, но затравленный огонек в ее глазах не угас.
— Ступай с Джейн, — сказал Эдмондс. — Делай, что она скажет. Ты на нашем попечении.
Рука девушки коричневой молнией метнулась к полке и ухватила большой мясницкий нож.
— Живая я им не дамся!
— Положи! — испуганно вскрикнула Джейн.
— Дитя мое, дитя мое, забудь о насилии, — призвал Эдмондс. — Доверься Господу нашему.
Но негритянка отступила назад, выставив сверкающий клинок перед собой, и прохрипела:
— Я никого не хочу поранить, даже ежели меня сыщут. Только пусть попробуют поволочь меня обратно, я порешу себя, но сперва кого-то из них, ежели Бог мне подсобит.
На глазах Джейн сверкнули слезы.
— Да что ж они с тобой сотворили, чтоб довести до такого? Эдмондс настороженно приподнял голову.
— Фрэнки снова лает. Пусть нож остается у нее, разбираться некогда. Убери ее подальше с глаз, а я с ними поговорю.
Чтоб еще больше не натоптать в доме грязными сапогами Эдмондс вышел через кухонную дверь, обогнул дом и оказался у выходящего на запад парадного крыльца. От развилки за границей сада, где южная дорога сливалась с трактом, доносился топот копыт. Эдмондс утихомирил пса и присел на ступеньку перед дверью, скрестив руки на груди. Завидев его, двое всадников — дородный блондин и тощий брюнет — рысью приблизились к крыльцу и натянули поводья.
Забрызганные грязью лошади выглядели совсем свежими и нисколько не загнанными. У седел были приторочены чехлы с ружьями, а с пояса у каждого всадника свисал револьвер.
— День добрый, друзья, — поприветствовал их Эдмондс. — Чем могу служить?
— Мы ищем беглую негритоску, — сказал блондин. — Не видал?
— Как тебе такое в голову пришло? — ответил вопросом на вопрос Эдмондс. — Впрочем, Огайо — штат свободный. Кто бы тут ни прошел, белый или цветной, он так же свободен, как ты и я.
— И много тут таких, как ты? — Темноволосый сплюнул на землю. — Да негритосы все до единого — беглецы, и черт тебя подери, ты и сам это знаешь, квакер!
— Откуда мне знать? — отвечал Эдмондс с улыбкой. — Могу назвать тебе хотя бы Джорджа из продовольственной лавки, Цезаря из кузницы, Менди, заправляющую хозяйством у Эбширов…
— Хватит дурить нам голову, — оборвал его блондин. — Слушай) нынче утром мы сами ее видали, только поодаль, а она нырнула в лес и ушла от нас. Но бежать ей больше некуда, кроме как сюда, а на тракте следы босых ног.
— И на твоей дороге тоже! — вклинился его спутник.
— Лето не за горами, — пожал плечами Эдмондс. — Чуть позволишь, и детишки сбрасывают обувку где придется.
— Ну ладно, — с прищуром проворчал блондин. — Раз ты тут вовсе ни при чем, ты ж не станешь нам мешать? Мы просто посмотрим, ладно?
— Она могла сюда проскользнуть без твоего ведома, — уточнил второй с вымученной усмешкой. — Держу пари, тебе, да и жене с детишками это будет совсем не по вкусу. Так что мы за тебя же радеем.
— Ага, — подхватил первый. — Ты ведь не станешь нарушать закон, так? Ты наверняка нам поспособствуешь. Валяй, Аллен.
Он уже хотел спешиться, но Эдмондс остановил его жестом широкой загрубелой ладони и кротким, увещевающим голосом сказал:
— Погодите, друзья. Простите, но не могу пригласить к себе никого из вас.
— Чего? — рыкнул блондин.
— Боится, что жена заругается, ежели мы заляпаем ей полы, Гейб, — хихикнул Аллен. — Не волнуйся, хозяин, мы хорошенечко вытрем ноги.
— Сердце мое разрывается от горя, друзья, — покачал головой Эдмондс, — но позволить вам войти я не могу. Прошу вас удалиться.
— А-а, так ты укрываешь негритоску! — взорвался Гейб.
— Не могу этого сказать, друг. Просто не хочу более беседовать с вами. Прошу покинуть мою землю.
— Слушай, ты! Помогать беглым — это федеральное преступление, и обойдется тебе в тыщу долларов или шесть месяцев тюряги. Закон велит, чтоб ты помогал нам.
— Это порочное установление, столь же противное заповедям Господним, как действия президента Пирса на Кубе. Господь повелел нам…
— А теперь я тебе повелю, — зарычал Аллен, выхватывая пистолет. — Отойди!
Эдмондс не шелохнулся. Голос его был все так же спокоен:
— Конституция гарантировала мне и моей семье право на неприкосновенность жилища.
— Клянусь Богом!.. — Зрачок ствола уставился прямо на Эдмондса. — Тебе что, жить надоело?
— Вовсе нет. Но если убьешь — тебя, знаешь ли, повесят.
— Опусти пистолет, — махнул рукой Гейб и выпрямился. — Ладно, мистер Негролюб! До города рукой подать. Я сей же час двину прямиком туда за ордером и помощником шерифа. А ты, Аллен, пригляди, чтоб никто отсюда не убег, покуда я в отлучке. — Он с прищуром оглядел Эдмондса. — А может, ты передумал, парень? Даю тебе последний шанс.