Он посмотрел снова, взгляд его заметался по столу и встретился с выжидательным взглядом Мэри. Медленно, неохотно Мэтью взял нож и взрезал пакет. На стол выпала красная кожаная коробочка. Мэтью снова заколебался, нехотя открыл ее и застыл, глядя на золотой диск, сверкающий на синем бархате.
— Не надо мне… — буркнул он.
На сей раз я поймал взгляд Мэри и едва заметно покачал головой. Нижняя губа Мэтью чуть-чуть отвисла и задрожала.
— Это нечестно!… — начал он. — Нас Чокки спас… Это неправда, папа…
Он все глядел на медаль, опустив голову. Меня пронзило воспоминание об ударах, которые не забываешь и взрослым. Открыть, что в этом мире воздают почести не тем, кому надо, — как раз такой удар. Ценности сместились, надежное пошатнулось, золото стало медью, правда — неправдой.
Мэтью вскочил и, ничего не видя, выбежал из комнаты. Медаль поблескивала золотом в коробочке, на столе.
Я взял ее. По краю, кругом, красовалось полное название Общества, потом шли всякие завитушки в довольно современном стиле, а в центре мальчик и девочка, держась за руки, смотрели на восходящее солнце, которое сияло вовсю.
Я перевернул медаль. Та сторона была проще. Надпись, окаймленная лаврами, — и больше ничего.
Наверху:
ПРИСУЖДАЕТСЯ
ниже, другим шрифтом:
МЭТЬЮ ГОРУ
и еще ниже:
ЗА ПОДВИГ
Я протянул ее Мэри. Она внимательно все рассмотрела и положила медаль на место.
— Какой стыд, что он ее так принял!
Я сунул коробочку в карман.
— Жаль, что она пришла сейчас, — сказал я. — Подержу ее, отдам позже.
Мэри, кажется, хотела возразить, но тут явилась Полли, которая очень боялась опоздать в школу. Перед уходом я зашел к Мэтью, но его уже не было, а учебники лежали на столе.
Вернулся он в седьмом часу, сразу после меня.
— Где ж ты был? — спросил я.
— Гулял.
Я покачал головой.
— Знаю, — кивнул он.
Больше мы не говорили. Мы оба все поняли и так.
Глава 10
Несколько дней — до пятницы — событий не было. В пятницу я заработался, пообедал в городе и домой вернулся часам к десяти. Мэри кому-то звонила. Как раз, когда я вошел, она нажимала на рычаг, не кладя трубки.
— Его нет, — сказала она. — Обзваниваю больницы.
Мэри позвонила еще два-три раза; список ее кончился, и она положила трубку. Я достал виски.
— Выпей, — сказал я. — Лучше будет.
Она с благодарностью выпила.
— В полицию сообщила?
— Да. Сначала я позвонила в школу. Он ушел оттуда вовремя. Ну, я позвонила в участок, сказала приметы. Обещали сообщить, если будут новости, — она выпила еще. — Дэвид, Дэвид! Спасибо хоть ты пришел. Я себе такое воображала… Знаешь, раньше мне казалось: только бы кончился Чокки! А теперь вот он замкнулся. Ничего не говорит, даже мне… И ушел куда-то в понедельник… Ты не думаешь…
Я сел к ней и взял ее руку.
— Конечно, нет. И ты не думай.
— Он так замкнулся…
— Это ведь все-таки удар. Он привык к своему Чокки. Теперь надо как-то приспосабливаться — но он старается…
— Ты правда так считаешь? Ты не утешаешь меня?
— Ну что ты! Если б мы сморозили какую-нибудь глупость, он бы ушел недели две назад, а он и не собирался. Он мучился, бедняга, но уходить не хотел. Это точно.
Мэри вздохнула:
— Дай Бог… да, надеюсь, ты прав. Но тогда я совсем ничего не понимаю. Он же знал, что с нами будет. Он же не злой.
— Да, — согласился я. — Это меня и беспокоит.
Утром мы позвонили в полицию; они посочувствовали нам, но ничего нового не сказали.
— Его, наверное, похитили, — предположила Полли. — Подсунут записку, потребуют огромный выкуп.
— Вряд ли, — отвечал я, — да и не можем мы дать огромный выкуп.
Молчание мучило ее, она ерзала и наконец сказала снова:
— Когда похитили Копытце, его хотели сделать боевым пони…
— Помолчи, — сказал я. — А не можешь — иди к себе.
Полли укоризненно взглянула на меня и сердито вышла из комнаты.
— А может, напишем в газеты? — предложила Мэри. — Они так хотели взять у него интервью.
— Сама знаешь, что будет. «Юный художник исчез», «Где ангел?» и прочее.
— Бог с ними, только б его найти.
— Ладно, попробую, — сказал я.
В воскресенье утром зазвонил телефон. Я схватил трубку.
— Мистер Гор?
— Да.
— Моя фамилия Боллот. Вы меня не знаете, но наши дети вместе учатся. Сейчас прочитал в газете. Какой ужас! Как там, ничего нового?
— Ничего.
— Вот что, мой Лоуренс говорит, что видел вашего Мэтью в ту пятницу. Он разговаривал недалеко от школы с каким-то типом в машине — кажется, «мерседес». Лоуренсу показалось, что они спорили. Потом ваш Мэтью сел в машину, и они поехали.
— Спасибо вам, мистер Боллот. Большое спасибо. Я сейчас позвоню в полицию.
— Вы думаете, это… Да, наверное. Ну, они его быстро найдут.
Но они его не нашли. В понедельник газеты писали о нем радио говорило, телефон звонил все время, а новостей не было.
Никто не подтвердил истории, рассказанной Боллотом, сам он твердо стоял на своем. Расспросы в школе ничего не дали — в тот день никого из мальчиков не подвозили на машине. Значит, это был Мэтью.
Зачем его красть? Для чего? Если бы нам грозили. требовали выкупа, и то было бы лучше. А так — он исчез неизвестно куда, и мы могли думать что угодно. Я видел, что Мэри все хуже и хуже с каждым днем, и с ужасом ждал, что она вот-вот сорвется.
Неделя тянулась без конца. Особенно долгим было воскресенье, а потом.
В девятом часу, во вторник, на перекрестке в Бирмингеме остановился мальчик, воззрился на полисмена и терпеливо ждал, пока тот его заметит. Управившись с потоком машин, полисмен склонился к нему:
— Привет, сынок! Что случилось?
— Простите, сэр, — сказал мальчик. — Я, кажется, заблудился. А это очень жаль, потому что мне не на что вернуться домой.
Полисмен покачал головой.
— Плохо дело, — посочувствовал он. — А где ты живешь?
— В Хиндмере, — ответил мальчик.
Полисмен посмотрел на него с внезапным интересом.
— А как тебя зовут? — осторожно справился он.
— Мэтью, — ответил мальчик. — Мэтью Гор.
— Ах ты черт! — сказал полисмен. — Стой, где стоишь, Мэтью! Стой и не двигайся!
Он вынул микрофон из нагрудного кармана, нажал кнопку и что-то сказал. Минуты через две рядом с ним остановилась полицейская машина.
— Это тебе подали, — сказал полисмен. — Отвезут домой.
— Спасибо вам большое, сэр, — сказал Мэтью, уважавший полицию.
Они привезли его часов в шесть. Мэри позвонила мне, и я поспешил домой. Вызвали мы и Эйкота.
Мэтью, явно подружившийся с полицейскими, пригласил их зайти, но они сослались на служебные обязанности. Тогда Мэтью поблагодарил их, мы их поблагодарили, и они уехали, чуть не столкнувшись со следующей машиной. Водитель отрекомендовался полицейским хирургом, и мы вошли в дом.
Мы выпили; минут через десять доктор Прост что-то мягко сказал Мэри, и она увела Мэтью, несмотря на его заявление, что его уже кормили в полиции.
— Прежде всего, — сказал Прост, когда дверь за ними закрылась, — вы можете наконец успокоиться. Он в полном порядке, мы ничего не нашли. Он даже не напуган. В жизни не слышал о таком безвредном похищении. Вам нечего опасаться, что это подействует на его здоровье или психику. Однако кое-что я должен отметить. Потому я и хотел вас видеть, доктор Эйкот. Первое — ему делали инъекции. Больше десяти, в оба предплечья. Что ему вводили, абсолютно неясно. Повторяю, это не оказало никакого воздействия, состояние — превосходное. И все же надо за ним последить. Беспокоиться нет оснований, тем не менее, доктор, примите это к сведению.
Эйкот кивнул.
— Второе особенно странно. Мэтью убежден, что попал в катастрофу и сломал ногу. Правую. Он говорит, что она была «в гипсе» и там, «в лечебнице», его вылечили новым, ускоренным способом. На ноге действительно есть слабое раздражение — от гипса. Мы сделали рентген ноги, но не нашли и следов перелома.
Он помолчал, хмуро глядя на стакан, потом залпом выпил виски.
— Обращались с ним, по-видимому, прекрасно. «В лечебнице», по его словам, все его любили и успокаивали. По-видимому, они все продумали и всячески старались не напугать мальчика. Ему и в голову не пришло, что его похитили. Он только удивлялся, почему вы с миссис Гор не приходите и не отвечаете на его письма. И еще он удивился, что его высадили в Бирмингеме. Впечатление такое, что кто-то хотел убрать его на десять дней, — он пристально взглянул на меня. — Если вы знаете или подозреваете кого-нибудь, советую вам сообщить полиции.
Я покачал головой:
— Совершенно не понимаю, зачем его похищали. Чепуха какая-то.
Прост пожал плечами:
— Что ж, другого объяснения придумать не могу, — и больше об этом не говорил, хоть явно со мной не согласился.
Потом врачи посовещались и ушли вместе. Эйкот обещал утром зайти.
Мэтью, Мэри и Полли были на кухне. Видимо, в полиции кормили не очень сытно.
Я сел и закурил.
— Расскажи-ка нам все, Мэтью, — попросил я.
— Еще раз? — испугался он.
— Нам ты не рассказывал, — напомнил я.
Мэтью набрал воздуху.
— Ну, шел я из школы, а этот «мерседес» меня обогнал и остановился впереди. Вышел какой-то дядя и смотрит туда-сюда, как будто что-то ищет, — начал он.
Мужчина увидел Мэтью и вроде бы хотел заговорить с ним, но стеснялся. Однако когда Мэтью проходил мимо, он спросил:
— Простите, не могли бы вы нам помочь? Мы ищем Дэншем-роуд, а здесь нет табличек.
— Пожалуйста, — ответил Мэтью. — Сверните направо, а потом еще через два квартала — налево. Это Олд-лейн, а за перекрестком она называется Дэншем-роуд.
— Спасибо, — сказал мужчина, пошел на место и вдруг обернулся. — А не могли бы вы нам сказать, где тут живет мистер Гор?
Конечно, Мэтью сказал и согласился, чтоб его подвезли. Дальше он помнит только, что проснулся в больнице.
— Почему ты решил, что это больница? — спросила Мэри.
— Ну, очень похоже, — сказал Мэтью. — Я думаю, они как раз такие. Белая кровать и вокруг все белое, пусто и очень чисто. И сестра сидит, тоже очень чистая.
Он понял, что не может пошевелить ногой, а сестра сказала, чтоб он не шевелил, потому что нога сломана, и спросила, не больно ли ему. Он сказал, что не больно. Она сказала «хорошо» и объяснила, что ему кололи какое-то обезболивающее и лечат его новым способом, от которого очень быстро срастаются кости, особенно детские.
Доктора там тоже были, штуки три — в белых халатах, как по телевизору — очень хорошие, веселые. Кололи его все время. Сперва ему не нравилось, а потом ничего, привык. Что поделаешь, ведь ноге-то становилось лучше!
Иногда он скучал, но ему давали книги. Радио у них не было, они так и сказали, зато пластинок было много. Кормили просто здорово.
Одно плохо: что мы к нему не ходили.
— Мы бы сразу пришли! — сказала Мэри. — Мы же не знали, где ты.
— Они сказали, вы знаете, — возразил Мэтью. — А я вам два раза писал.
— Никто нам не сообщал, и писем мы никаких не получали, — сказал я. — А какой их адрес?
— Эпфорд Хауз, Уонерш, под Гилдфордом, — быстро сказал Мэтью.
— Ты в полиции его назвал?
— Да.
Видел он только свою палату. За окном был луг, а дальше — изгородь и высокие деревья. Позавчера сняли гипс и сказали, что все в порядке, завтра он поедет домой.
Выехали они затемно — он не знает, в котором часу, потому что часов там не было. Он попрощался с сестрой. Один доктор, на этот раз без халата, повел его вниз, к машине. Они в нее сели, и доктор сказал, что свет лучше зажечь, а шторку опустить, чтоб шоферу не мешало. Когда машина тронулась, он вынул колоду карт и стал показывать фокусы. Потом достал два термоса: кофе — для себя и какао — для Мэтью. А потом Мэтью заснул.
Проснулся он от холода. Машина стояла, было светло. Он приподнялся и увидел, что никого с ним нет, а машина — не та, другая, и стоит она неизвестно где. Он вышел. По улице шли люди и не замечали его.
Дойдя до угла, он увидел табличку; улицы не запомнил, но очень удивился, что сверху написано: «Город Бирмингем». Перед ним была улица побольше, а прямо напротив — кафе. Он понял, что хочет есть, пошарил в карманах и ничего не нашел. Оставалось одно — посоветоваться с полисменом.
— Правильно, — одобрил я.
— Да… — неуверенно сказал Мэтью. — Правда, они потом очень много спрашивали.
— Домой везли в полицейской машине? — спросила Полли. — Без наручников?
— В трех машинах, — ответил Мэтью. — Сперва в свой участок и там спрашивали. Потом — сюда, в наш, и тоже спрашивали и покормили. А потом — домой.
— Везет тебе! — позавидовала Полли. — Когда украли Копытце, пришлось нанять вагон для лошадей. Это очень дорого.
— Украли… — повторил Мэтью. — А разве… — он замолчал и глубоко задумался. — Разве меня украли, папа?
— Похоже на то, — сказал я.
— Но ведь они… они… они были очень хорошие. Они меня вылечили. Они совсем не похожи на воров! — Мэтью снова задумался, потом спросил: — По-твоему, все это липа? Я ногу не ломал?
Я кивнул.
— Нет, не может быть, — сказал он. — Гипс правда был и вообще… — он подумал снова. — Чего меня-то красть? — он помолчал. — Ты много выложил, папа?
Я опять покачал головой:
— Ничего я не платил.
— Значит, это не похищение, — заключил он.
— Ты устал, — вмешалась Мэри, — поцелуй меня, и бегите оба наверх. Мы к вам зайдем.
Дверь за ними закрылась. Мэри посмотрела на меня. Потом опустила голову на стол и заплакала в первый раз с тех пор, как Мэтью пропал.
Глава 11
Это было во вторник.
В среду доктор Эйкот зашел к нам, как обещал. Он очень внимательно осмотрел Мэтью и сказал, что все в полном порядке и нет никаких оснований пропускать завтра школу.
В этот же день Мэри позвонила своей сестре и сообщила ей, что Мэтью не совсем здоров. Ей пришлось довольно долго объяснять, что ему еще не под силу семейное нашествие.
В четверг Мэтью отправился в школу и вернулся очень гордый — ведь вся страна волновалась о нем; правда, он жалел, что не может рассказать ничего интересного.
Еще в пятницу все было в порядке.
К вечеру Мэри устала и ушла наверх в начале одиннадцатого. Я остался внизу — хотел поработать, чтобы освободить субботу и воскресенье.
В двенадцатом часу я услышал стук в дверь. Мэтью просунул голову в щелку и осторожно огляделся.
— Мама легла? — спросил он.
Я кивнул:
— Уже давно, Да и тебе пора.
— Вот и хорошо, — сказал он и тщательно прикрыл за собой дверь. Он был в халате и шлепанцах, волосы его стояли Дыбом, и я подумал, что ему приснился страшный сон.
— Что с тобой?
Он оглянулся, словно хотел проверить, закрыта ли дверь.
— Там Чокки.
Я приуныл.
— А я-то надеялся, что он ушел! — сказал я.
Теперь кивнул Мэтью.
— Он и ушел. А сейчас вернулся. Он хочет тебе что-то рассказать.
Я вздохнул. Так хорошо было думать, что с этим покончено! Однако Мэтью был очень серьезен и немного расстроен. Я закурил сигарету и откинулся на спинку кресла.
— Так, — сказал я. — Что же именно?
Мэтью как будто и не слышал. Он глядел в пространство. Но он заметил, что я помрачнел.
— Прости, папа. Я сейчас. — Он снова уставился в пустоту. Лицо его менялось, он кивал, но молчал — словно я смотрел телевизор с выключенным звуком. Наконец он кивнул последний раз и произнес не совсем уверенно:
— Хорошо. Попробую.
Потом взглянул на меня и объяснил:
— Он говорит, это будет очень долго, если он скажет мне, а я — тебе. Понимаешь, я не всегда могу подыскать слова. Ты понимаешь?
— Кажется, да, — отвечал я. — Многие люди бились над этим. У тебя это вроде перевода. Трудное дело!
— Да, — решительно кивнул Мэтью. — Вот Чокки и считает, что лучше ему прямо говорить с тобой.
— А! — сказал я. — Что ж, пусть попробует. А мне что делать?