— Ну, как ты тут?
— Нормально, — детским басом прогудел мальчишка и пристроил голову Морозову на плечо. — Только грустно очень. И бабушки нет.
Игорь почувствовал, как немеет язык.
— Бабушки теперь нет.
— Что с ней случилось?
— Бабушка… — Морозов попытался подобрать слова. Но ведь Андрюшка, со слов Марии Оттовны, все видел. Врать не имело смысла. — Бабушка умерла.
— Совсем? — Андрюшка отодвинулся и посмотрел Игорю в глаза.
— Совсем, — ответил он.
Ребенок вздохнул и снова пристроился на плече. Пробубнил:
— А ты не умрешь?
— Я постараюсь не умереть.
— Ты постарайся.
Некоторое время они молча смотрели на погружающиеся в темноту дома и дворы. Там и тут горели костерки. Люди готовили еду, грелись. На ближайшей крыше виднелась одинокая фигурка часового: местная банда наблюдала за окрестностями.
— Мы с тобой завтра уйдем, — сказал Игорь тихонько.
— Куда?
— В больницу. Там много людей, хороших и добрых. Я там буду работать. А ты будешь играть с другими детьми.
Андрюшка помолчал.
— Ты уедешь?
— Куда? — удивился Игорь.
— Не знаю. Работать.
— А… — Морозов догадался, что для ребенка слово «работать» означало только одно: папа уезжает. — Нет-нет, я буду рядом работать.
— Тогда хорошо. — Андрюшка зевнул.
Игорь привалился спиной к стене, посадил сына на колени. Мальчик сложился в уютный клубочек, поджал ноги, устроил голову у Морозова на груди.
Оба молчали.
Через некоторое время ребенок заснул, дыхание сделалось спокойным, ровным. Боясь его разбудить, Игорь сидел не шевелясь. Спина затекла и ныла.
Выбравшийся на улицу дядя Толя накинул на обоих старое дырявое одеяло, пахнущее сыростью. Морозов благодарно кивнул.
— Эх. — Дядя Толя пристроился рядом. Сунул в рот травинку. — Куришь?
Игорь мотнул головой.
— А я вот мучаюсь. — Дядя Толя сложил пальцы, будто бы держа воображаемую сигарету, поднес к губам. Втянул воздух. — Эх и хочется курить. Курил бы и курил… По водке не так скучаю, как по куреву. Раньше с Марьей бродил по полям, махорку дикую искал или коноплю. Так не растет, кудрявая.
— Сигареты могли сохраниться, если запечатанные, — сказал Игорь.
— Какое там… Я первым делом ларек рванул потрошить. Труха. И бумага и табак, все вперемешку. Собрал, конечно. Да толку-то.
— А водка? Тоже в труху?
Дядя Толя крякнул.
— Не, водку расхватали раньше. Там такая суматоха была, что не подойти. У кого пистолеты были — размахивали. — Он засмеялся хриплым, квохчущим смехом. — Боялись сначала все, а когда стало ясно, что пульки отсырели, этих стрелков недоделанных тут же по асфальту раскатали.
— Да уж… — Игорь прикинул, что несчастных владельцев огне- стрела убивали с особым цинизмом. За страх. — Пульки, значит, отсырели.
— Ага, там же хранить по науке надо. И все такое прочее. — Дядя Толя покрутил пальцами в воздухе, изображая, видимо, это самое «прочее». — А там и механизм ржавый, и порох того… Помню, сержант наш так и говорил, вы, мол, все такое прочее и не думайте…
— Дядь Толь!
— А?
— Ты ж не служил.
— Ну, — он пожал плечами, — может, и не служил, что ж с того?
Игорь усмехнулся.
— А может и хорошо, что пульки отсырели, а? Как думаешь, дядь Толь?
— Оно, конечно, лучше. Стрельба-пальба, грохот. К чему это все? Вот еще б и ножи сгнили, так вообще хорошо было бы.
— Палки останутся.
— Да. Палки, кулаки. А если руки за спиной связать, так будут кусаться. Вот человек — скотина, а?
Игорь не ответил.
На руках у него спал ребенок. И несмотря на все ужасы мира, грязь, мерзость и человеческую злобу, не хотелось думать о том, что этот мальчик с возрастом превратится в жестокую скотину. Не может так случиться… Не должно!
Морозов закрыл глаза.
— А помнишь, ребята в подвале магазин держали? — Дядя Толя пользовался возможностью поболтать.
— Это которые?
— Компьютеры у них были. Ходили, такие патлатые…
Игорь смутно припомнил, что в соседнем дворе действительно обитали асоциальные элементы, в подвал к которым все окрестные бродяги тащили всякий электронный хлам, найденный или украденный. «Патлатые», как назвал их дядя Толя, этот хлам ремонтировали или разбирали, а то и просто кидали в общую кучу. Потом продавали. Тем и жили. Ребята были идейные, днюющие и ночующие в своем электронном подвальчике.
— Припоминаю, — признался Морозов.
— Во! — Дядя Толя показал большой палец, видимо, характеризуя таким образом историю, которую хотел рассказать. — Когда стало ясно, что электричество кончилось, один сгинул, а второй головой заболел. Все свое барахло — а там полный подвал был — втащил на девятый этаж, а оттуда на крышу. Орал, телевизорами швырялся, компьютеры кидал вниз. А следом и сам сиганул… Так-то. Представляешь?
Игорь промолчал.
Он представлял. История была жуткая, как, впрочем, и всё вокруг.
Дядя Толя тоже замолк. Сообразил, наверное, что радоваться тут совершенно нечему.
Так они и сидели, пригорюнившись. На небе загорались звезды. По-деревенски яркие, колкие, чистые. Городской смог больше не мешал им мерцать. Не мешал и погибший свет фонарей.
Закат еще теплился большим бордовым костром, а из-за горизонта уже медленно наплывали пузатые темные тучи.
— Я, пожалуй, спать, — пробурчал дядя Толя. Поднялся на ноги, поежился, встряхнулся и ушел в подвал.
А Игорь все сидел, глядя вверх и прислушиваясь к тихому сопению ребенка на руках. Андрюшке стало жарко, он разметался, выпростал из-под одеяла руку. Морозов хотел было поправить, но мальчишка заворочался, что-то замычал во сне.
В конце концов, Игорь тоже прикрыл глаза, чувствуя, как уплывает в бездонную пропасть мир…
Ему снилась Лена. Та, прежняя. В прошлом мире, где машины ездили по улицам, а сами улицы не были похожи на заброшенные лесные тропы. Они вместе с ней бежали куда-то, но не прятались, не спасались, а просто так, от радости и счастья. Смеялись, держась за руки. И все бежали, бежали. А потом запрыгнули на ходу в большой оранжевый автобус, который, надсадно рыча двигателями, пополз в гору — такую крутую, что стоять на полу стало совершенно невозможно. Игорь и Лена, смеясь, вывалились из распахнутого окна и полетели…
Когда случилась беда, Морозов спал.
Спал и Андрюшка, прижавшись к отцу.
Спала Мария Оттовна, спал дядя Толя.
Спали дома, дворы, районы…
Проснулись все в один момент, когда огромный, напряженный пузырь вдруг лопнул с оглушительным грохотом и озарил набежавшие низкие тучи ярким пламенем!
Игорь вздрогнул. Подскочил. Прижал к себе вскрикнувшего ребенка и заметался в поисках укрытия. Спросонья он совершенно не понимал, что происходит, не знал, куда бежать. Ему казалось, что грохот наваливается отовсюду, разрастается, длится невероятно долго — будто он вдруг случайно оказался рядом со стартующим реактивным самолетом.
На самом деле ахнуло только один раз. Сильно, мощно, зло! Вдалеке, за домами, к небу взметнулся столб пламени и дыма с пылью.
Вокруг закричали люди. А потом началось что-то уж совсем невообразимое… Издалека, оттуда, где рвануло, донеслось стрекотание. Автоматная стрельба. В мире, где верхом оружейного дела была обрезанная наискосок труба, где вооруженный тесаком человек мог считать себя господином всея и всех, этот звук был чем-то из области фантастики. Ведь пульки-то, черт их дери, отсырели!
Ан нет! Не отсырели у кого-то пульки. И сейчас этот кто-то щедро рассыпал их, будто ядовитые семена чудовищного растения.
Снова бухнуло. Но уже глуше, чем в прошлый раз.
И снова, и еще…
Будто бы в ответ на эту наглую, беспардонную стрельбу, откликнулось небо. Белая, ослепительная молния перечеркнула потемневший в одно мгновение мир. Как отрезала! А следом за ней с шипением и грохотом разорвались тучи, и на ошарашенных людей обрушился гром, одним ударом перекрывший все прочие звуки.
Шарахнуло совсем близко…
Игорь видел, что Андрюшка кричит, но не слышал. В ушах стояла невероятная, звенящая тишина! И, как в театре абсурда, в этой тишине он прижимал к себе ребенка, глядя как выбегают из домов люди, как сталкиваются друг с другом в темноте. Как люди мечутся, куда-то бегут. Несут факелы, и пламя отражается в безумных глазах.
А небо снова и снова наискось перечеркивает все творящееся на земле.
Слепит, глушит и давит.
Кто-то потрясает ржавыми железками, мня их в глупости своей за оружие, кто-то истово крестится неведомо на что.
Но небу наплевать на эту суету. Оно все лупит и лупит из своих орудий.
И вот сквозь этот, казалось бы, непроницаемый грохот начинает вновь пробиваться злая, рваная автоматная канитель…
Как и началось, кончилось всё в один миг.
Замерла гроза. Взяли передышку гром и молния. Стихла стрельба. А на землю обрушился тяжелыми каплями проливной дождь.
Игорь с Андрюшкой спустился в подвал. Мария Оттовна сидела в углу, крестилась и бормотала себе под нос. Дядя Толя растерянно глядел на Морозова со своей лежанки. А Колька с Олегом, растирая по чумазым лицам слезы, кинулись к Андрюшке.
Игорь обнял всех троих. Усадил на трубы.
Мальчишки дрожали, а Морозов что-то говорил. Успокаивающее, монотонное, во что сам не верил, но знал, что так принято говорить, когда разговариваешь с перепуганными детьми.
Это сработало. Ребятишки успокоились и теперь просто сидели рядом, как цыплята на жердочке.
В подвал с журчанием текла дождевая вода.
— Вас вообще не топит? — просто потому, что надо было что-то сказать, спросил Игорь.
— Хрен его знает, — ответил дядя Толя. — Раньше не топило. А как сейчас, хрен его знает.
— Вот и проверим, — кисло улыбнулся Морозов.
Внезапно на него набросилась Мария Оттовна. Резко и беспощадно.
— Проверяльщик нашелся! Что ты приперся? Что ты тут сидишь?! Иди давай! В клинику свою! К черту на кулички! И нечего на меня пялиться! Дырок не выглядишь, здоровей видали! Забирай своего и дуй на все четыре стороны! Заботничек нашелся! Проверяльщик! Томит, не топит! Даже если топит, наше все, понятно? Чужих не звали!
— Да ты чего, Марья? — попытался остепенить взбесившуюся женщину дядя Толя, но та ничего не желала слышать, а все орала и орала, словно выплескивала мутную черную желчь, накопившуюся за всю жизнь.
Андрюшка испуганно прижался к отцу. Коля и Олег отбежали в дальний угол.
Сам Игорь терпел сколько мог. Потом набрал в грудь побольше сырого воздуха и гаркнул так, будто кричал что-то своему напарнику на соседнюю крышу:
— Да заткнись ты, дура!
Вмиг стало тихо. Даже дождь, казалось, стал барабанить не так зло.
— Не засижусь я у вас, — сбавив обороты, сказал Игорь. — Завтра и уйдем. Понятно?
Соседка хмуро пробурчала что-то. То ли соглашаясь, то ли все еще злясь. Игорь ее понимал. Сейчас, наверное, не было в Таллине человека, на которого не давил бы страшный гнет происходящего абсурда.
— Всё, спать давайте, — решил Игорь устало.
Он лег, где сидел, на трубы. Примостил рядом на свернутое одеяло сына. И вскоре задремал…
Всю ночь барабанил дождь, к утру сменившись мелкой, нудной моросью.
В этом сыром тумане расплывались контуры домов и деревьев, все казалось зыбким, нереальным. Люди не спешили выползать из убежищ…
Игорь проснулся и долго сидел, пытаясь согреться и прийти в себя. На своей лежанке глухо храпел дядя Толя. Марии Оттовны в подвале не было, ушла куда-то засветло. Ее мальчишки спали, обнявшись под большим покрывалом. Андрюшка тоже спал.
Морозов наклонился к нему, прошептал на ухо:
— Я отойду и вернусь, хорошо?
Ребенок что-то пробурчал и завозился под одеялом, но вскоре успокоился.
Игорь накинул плащ, порадовавшись, что у этой брезентовой бандуры есть капюшон. Вышел на улицу. Противная влажная взвесь тут же охватила его, стала сочиться за ворот и в рукава. Неприятно постреливал нерв под глазом, голова после ночной канонады была тяжелой, мутной. Казалось, что туман, опустившийся на город, прятал в себе не только улицы и остовы машин, но и мысли, и чувства. Туман притуплял эмоции.
Игорь огляделся и пошел туда, где вчера взрывалось и горело. В животе было пусто, но не от голода, а от предчувствия какой-то неминуемой, страшной беды.
Он пробирался мимо дворов, которые было не узнать в утренней мгле. Испуганно шарахался от уродливых корявых теней, в которые туман превратил редких прохожих.
Но даже эта мокрая простыня не могла заглушить запаха…
Гарь. Тяжелая, душная, несмотря на прохладу.
А еще пахло чем-то забытым. Резкий запах будто впитался в туман, пронизал его и теперь разъедал ноздри.
Чем ближе приближался Игорь к центру ночной шумихи, тем сильнее становилась вонь. Туман сменился дымом…
Здесь не было людей. Даже тех редких прохожих, что встречались у их дома. Тут будто вымерло все.
Разбежались? Убиты?
Морозов сознательно свернул с дороги, зашел осторожно во двор. Увидел давно прогоревшее кострище на том месте, где когда-то была песочница.
Тут жили.
— Эгей! — крикнул Игорь. — Эй! Есть кто живой?
В тумане его крик прозвучал глухо.
Где-то тихо капала вода.
Игорь подошел к кострищу. Под ногу попался брошенный котелок. Какие-то тряпки. Хорошо сохранившиеся высокие ботинки с крепкой шнуровкой, по нынешним временам — сокровище.
— Эгей!
Снова нет ответа. Морозов подобрал ботинки, связал шнурки, перекинул через плечо. Направился к ближайшему подъезду.
— Эг…
Крик застрял в горле.
В белесой пелене наметился темный силуэт. Руки, ноги… И нелепо свесившаяся на бок голова.
Игорь зажмурился, стиснул зубы так, что хрустнуло в челюсти.
Подошел ближе.
Повешенный был мужчиной. Вывалившийся язык, выпученные глаза. Его повесили на петле-удавке, самой простой и самой мучительной. Наверное, долго хрипел, царапая горло и дрыгая ногами…
С дерева с карканьем сорвалась ворона. Игорь вздрогнул. Мертвец медленно повернулся вокруг оси, словно отворачиваясь от Морозова.
— Твою мать…
Игорь сделал несколько шагов к подъезду, но там столкнулся с еще одним трупом.
Женщина. Ворох юбок, грязные босые ноги неестественно подвернуты под себя. Лица не видать.
Преодолевая ужас и отвращение, Игорь наклонился. Со странным, уродливым чувством облегчения он понял, что рана ножевая, широкая. Кровь была свежая, еще не запекшаяся. Убийство произошло этой ночью. Глядя на убитую, Морозов осознал, почему от души отлегло при виде резаных ран. Он страшно боялся увидеть аккуратные пулевые отверстия.
Ему очень хотелось, чтобы ночная стрельба оказалась галлюцинацией. Выпили, могло и почудиться. А что дымом несет, так это, простите, дело обычное. Пожары никто не отменял. А уж что там полыхало, что могло взорваться… Может, баллоны с каким газом?
Внутрь дома Игорь не пошел. И без того было ясно, что этот двор мертв.
Почему и кто напал на этих людей? Куда делись остальные?
Кто знает…
Морозов отступил, пятясь и не решаясь повернуться к мертвецам спиной. Только у песочницы он резко развернулся и пошел прочь.
Двигаться в тумане было нелегко. То перегородит дорогу машина, то распахнется уродливой круглой пастью канализационный люк…
Кто с упорством маньяка выдирал тяжелые крышки, Морозов понять так и не сумел.
Постепенно туман начал редеть, таять. Поднялся легкий ветерок. Видимость улучшилась, но морось не прошла.
Игорь спешил. Он сам себе не хотел признаваться в том, чего больше всего боялся. В этом дурном городе, в этом каменном кошмаре было только одно место, за которое Игорь действительно боялся, которое стало ему по-настоящему дорого. И которое, по закону подлости, должно было обязательно попасть под удар.
Морозов гнал гадкие мысли прочь, но они возвращались. Он и не заметил, как с быстрого шага перешел на бег.
Вот впереди показалась «канава». Еще немного…
Игорь вылетел из-за многоэтажки на площадь и замер.