— Немедленно уберите отсюда детей! — приказал Энди, побелев от ярости.
— У меня «сидячий» ордер. Я имею право! — выкрикнул Беличер, пятясь и размахивая кусочком пластика, на котором было что — то написано.
— Мне нет дела до ваших прав, — сказал Энди, распахивая дверь в коридор. Но продолжать разговор мы будем, только когда вы уберете отсюда свое отродье.
Таб разрешил спор, схватив ближайшего к нему мальчишку за воротник и вышвырнув его за дверь.
— Мистер Раш прав, — сказал он. — Дети могут подождать в коридоре, а мы тем временем закончим наши дела.
Миссис Беличер тяжело села на постель и закрыла глаза, словно все это ее не касалось. Мистер Беличер отступил к стене, бормоча что — то, чего никто не расслышал или не потрудился расслышать. После того как последнего ребенка выпихнули в коридор, оттуда донеслись крики и обиженное всхлипывание. Обернувшись, Энди увидел, что Шерл ушла в их комнату, и услышал, как щелкнул в замке ключ.
— Надо понимать, что, сделать ничего уже нельзя? — спросил он, пристально глядя на Таба.
— Извини, Энди. — Телохранитель беспомощно пожал плечами. — Честное слово, мне жаль. Но что я могу сделать? Таков закон, и они могут оставаться здесь, если захотят.
— Закон, закон, — поддакнул Беличер. Сделать действительно ничего было нельзя, и Энди усилием воли заставил себя разжать кулаки.
— Ты поможешь мне перетащить вещи, Таб?
— Конечно, — сказал Таб, хватаясь за другую сторону стола. — Объясни, пожалуйста, Шерл мою роль во всем этом. Ладно? Я думаю, она не понимает, что это работа, которую я должен выполнять.
Высушенная зелень и семена, рассыпанные по полу, хрустели под ногами при каждом шаге. Энди молчал.
Джеймс Ганн
Человек, который видел будущее
Он показался мне самым печальным человеком, которого я когда — либо видел.
Я тогда был молод, только начинал практиковать психотерапию и, ради интереса, часто по виду пациента пытался угадать его профессию еще до того, как он заговорит. Про него я подумал, что он, возможно, профессор в каком — нибудь тихом колледже или врач, только не терапевт, а какой — нибудь специалист, например, хирург. Выглядел он лет на пятьдесят. Высокий, стройный, одет в отличный костюм. Седина на висках. Лицо в глубоких морщинах. И бесконечно старые глаза. Лицо — маска страдания, через которую глаза глядели на мир. Весь мир отражался в этих глазах, наполненных скорбью и безмерной печалью.
Я смотрел в них и смотрел, наверное, дольше, чем позволяет вежливость, и не мог оторвать взгляда.
— Да, — услышал я, словно в подтверждение своим мыслям. — Да.
Он опустился в кресло напротив стола и прикрыл глаза. Я отвернулся, и через некоторое время он с собой справился.
— Я собираюсь рассказать вам о том, что я никому не рассказывал, сказал он устало. — Я могу видеть будущее.
Я тактично кивнул.
— Ценю ваше доверие. Вы можете делать это в любое время по желанию или зависите от каких — то обстоятельств?
— Да, все зависит от моего желания. Это — как видеть, когда открываешь глаза.
— Эта способность врожденная? Или развитая? — спросил я.
— Я думаю, — сказал он после секундного колебания, — ее можно назвать даром.
— Наверное, это очень полезная способность?
— Люди так думают, — он печально улыбнулся. — Однако я вижу не общее будущее, а будущее каждого отдельного человека. Любое будущее содержит что — то животрепещущее и кровоточащее для него и для его близких.
Не всегда все было так легко и радужно. Бывают случаи, когда выздоровление пациента лишь приносило трагедию тому и другим. Выживший ребенок оставался неполноценным. Этот мужчина умрет позже. Эта женщина убьет ребенка, а затем себя… Но что я мог сделать.
Я не бог, не судья им. В подобных случаях я передавал их другим врачам без комментариев, и пусть рассудит кто — нибудь другой. Может быть, я не прав. Как — то влиять на общественные дела я не решался. Слово здесь, слово там… Я мог бы изменить ход истории. Но я не могу видеть далеко. И мир, который я создавал бы, мог познать мало радости и много горя. Я недостаточно мудр, чтобы исправлять мир. Или, может, я здесь тоже не прав?
Часто жизнь бывала непереносима, и почти все время я чувствовал ее гнетущую тяжесть. Это даже не жизнь, а просто выполнение необходимых для жизни функций. Ни друзей, ни жены, ни детей… Я был другим. Я знал слишком много и не мог никого любить. Если я становился слишком близок с кем — нибудь, я пытался уберечь этого человека от любого несчастья и чувствовал, как это отбирает все больше времени, а люди все больше превращаются в автоматы, послушные моей воле. И они тоже это чувствовали и начинали ненавидеть меня.
Много раз я думал о самоубийстве, но знал, что этого нет в моем будущем. Вопреки судьбе, я даже дошел до того, что приставил пистолет к виску, но так и не смог нажать курок. Даже здесь я не смог ничего сделать и понял, что мне не избежать своей роли. Роли зрителя.
В каждой жизни, неважно насколько тихой, спокойной и устроенной, какая — то беда поджидает человека. А с ней часто муки, отчаяние, смерть. Я все это видел. Счастье бежит от людей, и его место заполняет печаль.
Почему я не мог застрелиться? Может быть своей болью я немного облегчал боль мира. Я помогал пациентам и помогал миру. Я видел много болезней и их причин и средств от них. Но, не желая привлекать к себе внимание, я направлял к важным открытиям других людей — статьи, речи, лекции, предположения — всегда осторожно, чтобы меня нельзя было проследить. Нельзя показывать, сколько ты знаешь. Как ни странно, такому дару завидуют.
И все же я не сделал всего, что когда — то казалось возможным. Для кого — то все пути ведут к смерти. Для кого — то еще не создано средство лечения. И дело не во мне, просто технический уровень цивилизации еще низок для определенных открытий. Рак, другие болезни…
Я убежден, побороть можно любую болезнь, даже старость. Но не в ближайшем будущем.
Старый цыган — предсказатель, передавший мне свой дар, был решительнее меня. Он пытался изменить что — то в своей стране, и не мне судить, плох он был или хорош в этом. Он умер от ножа наемного убийцы.
Я часто думал, что случилось бы, если бы я не вошел в его шатер. Но из опыта догадываюсь, что это просто должно было случиться. И он заранее знал, что скоро умрет.
Две недели назад ко мне для обследования пришел мужчина. Он представился бизнесменом, но я видел, что он на самом деле главарь преступной организации, довольно большой и могущественной. Я обнаружил у него болезнь, исход которой мог бы быть смертельным. Я знал, как помочь ему излечиться, но это означало унижение и смерть многим — многим другим. Это — жестокий, свирепый человек.
И я отказал ему. Через шесть месяцев его казнят за убийство.
Сразу после этого у меня осталось всего несколько путей будущего. Все вели сюда. Остальные исчезли.
Поэтому, — добавил он, — я и пришел к вам.
— Вы можете рассказать мне о моем будущем?
— Да.
— Расскажите! — я наклонился к нему.
— Для этого я и пришел.
И вот что он мне рассказал.
— История эта началась, я думаю, со смерти человека в цыганском шатре около маленькой венгерской деревушки. Он умер с ножом в спине, в страшной боли, но в глазах его я видел такой покой, какого, мне кажется, не увижу никогда. Я был рядом с ним, и он передал мне перед смертью эту способность. Мне тогда было двадцать два года. Я только что окончил колледж, и мой дядя, бывший тогда моим опекуном, устроил мне в качестве выпускного подарка длительную поездку в Европу.
Но, после этого трагического случая, я сразу прервал путешествие и вернулся домой, проведя всю дорогу по возможности в одиночестве.
Поначалу мне часто бывало жутко. От каждого, на кого я смотрел, растекались в разные стороны серии фигур и сцен, меняющихся постоянно, и лишь некоторые из них были неизменны и определенны. Будущее — не жесткая картина. У каждого есть выбор путей, но не все из них равновероятны. Самые маловероятные расплывчаты и призрачны. Но будущее сильно подчиняется причинности, и самый сильный влияющий фактор — личность человека. Некоторые будущие события выглядят твердыми и неизменными, и пути к ним ведут из любой отправной точки.
Но, как я сказал, в начале мне трудно было различить реальность настоящего и варианты будущего. И часто я укрывался в своей комнате и долго лежал, отдыхая от этого калейдоскопа судеб. Только через несколько месяцев мой разу приспособился к новым условиям существования.
Одно время я был даже в восторге от моей новой способности. Я вращался в кругу людей состоятельных, которые меньше подвержены серьезным болезням, жестокости и трагедиям. Маленькие их секреты щекотали нервы, и я даже чувствовал в себе что — то от бога, наслаждаясь ролью предсказателя на вечеринках и пикниках. Но как — то на одной из таких встреч, в компании, в центре которой я изощрялся в предсказаниях, присоединилась красивая молодая девушка и попросила предсказать, что ее ждет. Я не смог совладать с собой и бросился из комнаты. Позже я, конечно, придумал какое — то оправдание, но истинной причины своего поведения объяснить я не мог. Каждый путь в ее будущем примерно через год заканчивался смертью от злокачественной опухоли, совершенно неизлечимой в то время. Больше я не занимался предсказаниями.
Я вернулся в колледж и поступил на медицинское отделение. Домой я больше не возвращался. Старые друзья избегали меня. Да и я не мог продолжать с ними прежние естественные отношения. Я слишком много знал о них, и мои пророчества оказывались слишком точны. Более того, я жил в каком — то другом мире, где каждый встречный навечно оставлял в моем сознании что — то свое, подчас неприятное и страшное: этому человеку суждены увечья от машины, за которой он ухаживает, этот убьет жену… Обман, воровство, растрата, измена, насилие, жестокость, болезни, смерть.
Я ничего не мог поделать. Я избегал улиц.
— Все это интересно, — сказал я, — но я думал, вы собираетесь показать мне мое будущее.
— Вот оно. Смотрите.
Черные, бездонные глаза его глядели на меня. Все вокруг померкло. Я падал куда — то. — Нет! — пытался я закричать, и не мог. Хотел закрыть глаза, но они не слушались меня.
Потом все вернулось. Я опять стал собой и полностью себя контролировал. Кроме зрения. Глаза видели слишком много.
Комната была полна людей. Вокруг меня, сверху. Трудно было дышать. Все эти люди — Я.
— Смотрите! — сказал он опять.
Я послушался. Во все стороны от него излучались изображения, но только одно из них вело куда — то. Я последовал вдоль и против своей воли увидел, как он вышел из кабинете, прошел приемную, идет вниз. Вот он открывает дверь и выходит на улицу.
Длинная черная машина дальше по улице трогается с места, и из окон появляется белая рука, сжимающая какой — то блестящий предмет. Машина приближается. Блестящий предмет дернулся два раза, выбросив струйку дыма. Он споткнулся и медленно осел на мостовую. Машина рывком набирает скорость и исчезает за углом, оставляя лишь облако выхлопных газов…
Я закрыл глаза.
— Ну вот, — сказал он мягко, — теперь это принадлежит вам.
— Я не хочу.
— Никто не хочет. Но это дар, от которого уже нельзя отказаться. Кто — то всегда должен им владеть.
— Почему?
— Я не знаю. Но когда для кого — то из нас путь подходит к концу, он приводит к другому. И, когда вы проживете столько же, сколько я, вы поймете, что есть обстоятельства, которых не избежать.
— Должна же быть какая — то причина? — спросил я, не открывая глаз. Все это когда — то ведь началось?
— Никто этого не знает, — сказал он. — Все началось очень давно. Есть много легенд о мудрых людях, видящих вперед своего времени, которых боялись, предавали, ненавидели. И, возможно, жил человек по имени Иисус… По преданию, он делал много странных вещей. Лечил неисцелимых. Предсказывал будущее.
— Но зачем? Почему?
— Об этом я тоже думал. Может это дар чужого разума? Или случайное открытие? Какой — нибудь древний провидец случайно наткнулся на эту способность видеть будущее и сам оказался в ловушке? Вам будет полезно отвлечься и подумать об этом. У меня есть своя теория. Человек обладает огромной способностью делать добро. И точно такой же способностью переносить страдания.
— И плата за добро — страдания? — произнес я.
— Может быть. Это вечная история. Переложить грехи племени на бога и забить его камнями. Но это не обязательно так. Мы можем сделать мир лучше. Может быть, мы — совесть мира.
— Но вы вручили мне этот дар насильно. Могу ли я передать это кому — нибудь еще? — спросил я.
— Не знаю. Я никогда не пробовал. Никогда, ни в чьем будущем, кроме вашего, я не видел этой способности. Но, если вы думаете дать это другим, запомните: они будут ненавидеть вас так же, как вы меня. Для меня это не имеет значения, но вы останетесь жить и предвидеть неизбежный результат.
— Я не верю вам, — сказал я. — Это все обман, гипноз.
Он молчал.
— Убирайтесь! — крикнул я, и опустил голову на стол.
— Я ухожу, — ответил он, вставая. — Мы не можем быть друзьями, несмотря на общий дар… или проклятье. Сейчас мне кажется, я был слишком робок, и мир нужно направлять тверже. Учитесь. И используйте свою власть. И помоги вам бог!
Я подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Улица была почти пустынна.
Мой посетитель вышел из подъезда и, не оглядываясь на мои окна, двинулся по улице.
Длинная черная машина дальше по улице, тронулась с места, и из окна появилась белая рука, сжимающая какой — то блестящий предмет. Блестящий предмет дернулся два раза, выбросив струйку голубого дыма. Он споткнулся, и медленно осел на мостовую, а машина рывком набрала скорость и исчезла за углом, оставив лишь облако выхлопных газов…
Я вернулся к столу, опустил голову на сложенные руки и закрыл глаза. Через какое — то время в дверь постучали.
— Доктор, что — нибудь случилось? — в кабинет заглянула моя секретарша. — Вы нездоровы?
— Да, неважно себя чувствую, — сказал я, отрываясь от стола. Сегодня я никого не принимаю. И вообще, какое — то время принимать не буду. Позаботьтесь, пожалуйста, обо всем.
— Что — нибудь еще, доктор? — спросила она, подходя ближе.
Я вгляделся в образы, окружающие ее. На одном из путей — яркая сцена ее венчания. Рядом с ней — я. Очень сильный, вероятный путь, но чем дольше я смотрел, тем бледней и прозрачней становился он.
— Нет, — ответил я, — спасибо. Я собираюсь оставить практику. Думаю, вы легко найдете новую работу, но я выплачу вам сумму в размере двухмесячного жалования.
— Но как же… — начала она, едва не плача.
— Пожалуйста, идите.
Сцена венчания исчезла…
Это произошло двадцать пять лет назад.
И теперь я пришел к вам. Я уверен, вы думаете, что я самый печальный человек, которого вы когда — либо видели.
Клиффорд Саймак
Плацдарм
Никто и ничто не может остановить группу межпланетной разведки, этот четкий, отлаженный механизм, созданный и снаряженный для одной лишь цели — занять на чужой планете плацдарм, уничтожив вокруг корабля все живое, и основать базу, где было бы достаточно места для выполнения задачи. А если придется, удерживать и защищать плацдарм от кого бы то ни было до самого отлета.
Как только на планете появляется база, приступают к работе ученые. Исследуется все до мельчайших подробностей. Они делают записи на пленку и в полевые блокноты, снимают и замеряют, картографируют и систематизируют до тех пор, пока не получается стройная система фактов и выводов для галактических архивов.
Если встречается жизнь, что в галактике не редкость, ее исследуют так же тщательно, особенно реакцию на людей. Иногда реакция бывает яростной и враждебной, иногда почти незаметной, но не менее опасной. Однако легионеры и роботы всегда готовы к любой сложной ситуации, и нет для них неразрешимых задач.
Никто и ничто не может остановить группу межпланетной разведки.
Том Деккер сидел в пустой рубке и вертел в руках высокий стакан с кубиками льда, наблюдая, как из трюмов корабля выгружается первая партия роботов. Они вытянули за собой конвейерную ленту, вбили в землю опоры и приладили к ним транспортер.