Тимофей Печёрин
(авторский сборник)
Дело о Маленьком Убивце
(посвящается создателям мира «Fallout»)
Инспектор полиции Алан Макгрей предпочитал работать один. И дело было вовсе не в природной мизантропии или недостатке коммуникабельности. Напротив, соседи и коллеги по службе признали бы его вполне компанейским человеком — из тех, кто и пошутить умеет, и разговор поддержать и пропустить совместно по кружке-другой пива. Другое дело, что работать инспектор Макгрей предпочитал один. Ибо ему феноменально, и даже катастрофически, не везло с напарниками. С самых первых лет службы в полиции.
Со своим первым напарником пришлось попрощаться еще в молодости, когда Алан Макгрей занимался патрулированием улиц. Попрощаться навсегда, под звуки похоронного марша. Потому как был этот напарник, объективно говоря, придурком и сорвиголовой. Из тех, кто путает службу в полиции с комиксами, жаждет подвигов и ужасно тяготится своей ролью, по которой он не более чем рядовой сотрудник. Сродни какому-нибудь клерку или секретарше, правда с огнестрельным оружием.
И именно наличие оружия сыграло в судьбе напарника роковую роль — придав ему ложное чувство защищенности и непобедимости.
Однажды этот бедняга полез на рожон, презрев инструкцию, распоряжения начальства и здравый смысл, а в результате, понятное дело, погиб — причем отнюдь не геройски. Бесславно он погиб, изрешеченный несколькими пулями, почти синхронно пущенными в упор. Да вдобавок, еще и бесполезно, и даже в некотором смысле, вредно, потому как сорвал своим коллегам важную операцию.
Второй напарник был еще тошней — раздолбай и пьяница, считавший службу пустой тратой времени. Непонятно было, зачем вообще пошел он в полицию. Первопричину, по всей видимости, следовало искать в его умственных способностях, не востребованных ни одним колледжем, а также в состоянии здоровья, что отпугнуло призывную комиссию. А может, этому трудоустройству поспособствовали мамины и папины связи?
Алан Макгрей задавался этими, и другими подобными вопросами — и не раз, и не два, а ровно столько раз, сколько непутевый напарник просил его «отмазать перед начальством», «подстраховать» или, просто «быть другом» и еще немного потянуть общую служебную лямку в одиночку. Задавался — и не получал ответов.
А потом ему просто надоело прикрывать эту бестолочь и регулярно вдыхать амбре из продуктов распада алкоголя. Макгрей не попросил — потребовал от начальства уволить напарника, которому, по его словам, «только в компании с ниггерами улицы подметать». К счастью, начальство вняло праведному гневу и отправило горе-напарника «на вольные хлеба». Вряд ли он стал утруждать себя даже уборкой улиц — скорее всего, предпочел жить на пособие, паразитируя на карманах более трудолюбивых американских граждан.
Третий напарник поступил на службу прямиком из Академии, где зарекомендовал себя лучшим учеником на курсе. Он явился в Департамент с блеском служебного энтузиазма в глазах и битком набитый, как ему казалось непреложными истинами о том, что нужно настоящему полицейскому. Конечно, сорвиголовой с замашками супергероя новичок не был — избави Бог! Кто-кто, а уж он-то как раз понимал, что риск и для здоровья вреден, и карьере на пользу не идет.
Однако сие понимание не делало его более полезным для службы. Ибо теоретические воззрения раз за разом, что называется, показывали свою несостоятельность при столкновении с действительностью; а виноватым оказывался, конечно же, «старый козел», мешающий самореализации юного полицейского дарования.
Финалом столь плодотворной совместной работы стал серьезный «мужской разговор», по итогам которого «старый козел» Алан Макгрей посоветовал «юному дарованию» реализовывать себя от него, Макгрея, подальше. Отказать столь убедительной просьбе, вдобавок подкрепленной двумя отнюдь не маленькими кулаками, напарник не смог.
Еще на служебном пути Макгрея встретилась дамочка с весьма стервозным характером, но последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стал напарник номер пять. Этот субъект не спешил проявлять свой главный порок; напротив, с первого взгляда он казался буквально сотканным из достоинств.
Всегда опрятный, с иголочки одетый, общительный и пребывающий в хорошей физической форме, он мог служить лицом Департамента полиции Вашингтона, образцом для подражания. А еще — живым и молчаливым упреком для коллег близкого возраста, что на пятом десятке лет успевали обзаводиться пивными животами и легкой, но устойчивой щетиной.
Был в этом человеке, казалось, всего один видимый изъян, не имеющий отношения к его профессиональным качествам. Несмотря на поистине чудесное сочетание возраста, внешности и характера, пятый напарник Макгрея оставался холостяком, причем холостяком убежденным. Он, кажется, даже о служебном романе помыслить не смел. Да что там роман — простого флирта с коллегами противоположного пола этот человек себе ни разу не позволил.
О том, что флирт на работе имел место, имел неоднократно… но вовсе не с противоположным полом, выяснилось позднее — после того, как Алан Макгрей принял от своего напарника приглашение в гости. Тот предложил совместно провести вечер, попить пивка и посмотреть бейсбольный матч.
Макгрей к тому времени полностью доверял своему напарнику, считал своим другом, и, уж точно, не ожидал от него удара в спину, вернее, чуть пониже. Попытка, конечно, оказалась неудачной и стоила напарнику сломанного носа, но сам факт ее поразил Алана до глубины души. И его коллег из Департамента — тоже.
Последовала расправа, скорая и беспощадная. В полиции, до поры до времени терпевшей в своих рядах сорвиголов, бездельников, карьеристов и просто некомпетентных людей, так и не нашлось места «этому пидору». К счастью для него, Департамент не захотел привлекать к себе внимание по поводу нетрадиционных наклонностей одного из своих сотрудников. И, в этой связи, не довел дело до суда.
В общем, не везло Алану Макгрею с напарниками, и потому он предпочитал работать один. В описываемый момент времени, он как раз один сидел за рулем служебного автомобиля и в гордом одиночестве следовал на место преступления — в пригород Вашингтона, именуемый Транквилити-Лейн. А чтобы не чувствовать скуку во время поездки (тем более, через весь город) инспектор Макгрей включил небольшой радиоприемник, бывший, кажется, неотъемлемой частью автомобиля.
Любимая радиостанция Макгрея передавала музыку, короткие телефонные викторины, радиопостановки, а в промежутках — выпуски новостей. Алан не участвовал в викторинах, с интересом слушал некоторые постановки, но, из всего репертуара станции предпочитал «музыкальные паузы» со старыми добрыми шлягерами, что не выходили из моды десятилетиями. Многие из них были старше самого инспектора Макгрея, а некоторые по возрасту успели и за вековой рубеж перевалить.
Простая приятная, ненавязчивая мелодия, равно пригодная и для танцев и для простого слушанья, ласковый либо задорный голос; слова, которые легко запоминаются, которым хочется подпевать, ну или напевать от скуки. И главное — общее состояние душевного подъема и комфорта после каждой такой песни.
Мягко, приятно, привычно — как старый халат или домашние тапочки. Что еще нужно заезженным на работе ушам и расшатанным нервам? Эту простую истину понимают и радиостанции, и звукозаписывающие компании, и простые любители «музыку послушать». Потому ни новые произведения, ни тем более, новые имена на эстраде появляться не спешат. В США, по крайней мере.
Конечно, Алан Макгрей слышал о так называемой рок-музыке, что зародилась у братьев-англичан еще в прошлом веке и буквально захлестнула Старый Свет, не пощадив даже Советский Союз. А с «культурными» испражнениями черных кварталов инспектору пришлось даже познакомиться живьем — по долгу службы. И при этом Макгрей не очаровался ни тем, ни другим.
Все эти, как он говорил, звукоизвращения, показались какими-то жесткими, неприятными, агрессивными. Почище военных маршей; но при этом, в отличие от вышеназванных маршей, вовсе не вызывавшими гордость за свою страну. Либо уныние и депрессия, либо откровенная аморальность и жестокость — вот что услышал Алан Макгрей в музыке с «Туманного Альбиона».
Про ниггерские потуги на почве сотрясения воздуха и говорить было нечего. Эти выкидыши рода людского даже не знали, что петь и быстро говорить — разные вещи! А уж гордиться своими преступлениями, внебрачными связями и даже цветом кожи — вот этого инспектор Макгрей не мог понять, даже если бы захотел. А хотения такого он не испытывал, в связи с чем предпочел забыть об этой лабуде и вернуться к старым добрым американским песням.
Одной из таких песен Алан Макгрей успел насладиться по пути в Транквилити-Лейн. Но все хорошее, как известно, заканчивается. Закончила и певица — репликой «He’s wonderful guy!», произнесенной с придыханием, восхищением и такой искренностью, будто эта женщина и впрямь была влюблена. Затем последовал проигрыш, кажется на губной гармошке, и пришла очередь выпуска новостей.
В новостях рассказали об итогах последней Генеральной Ассамблеи ООН. Ассамблея стала действительно последней: на ней было принято решение о прекращении существования этой организации, не так давно отметившей столетний юбилей. Среди причин роспуска назывались и растущая напряженность в международных отношениях, и отсутствие у ООН рычагов воздействия на мировую политику, и трудности, связанные с выработкой каких-либо общих решений — в рамках Совета Безопасности, и, тем более, Генеральной Ассамблеи.
Алан Макгрей слушал эти разговоры со смесью скуки и насмешки. Он не интересовался политикой даже в период избирательных кампаний, международной — тем более. И, разумеется, не видел большой пользы от Организации Объединенных Наций. Для инспектора она была всего лишь говорильней, наподобие Конгресса… но Конгресс — он хотя бы свой, американский. А в ООН сотрясают воздух и ниггеры с латиносами, и узкоглазые азиаты, и (о, ужас!) проклятые коммунисты с фамилиями смешными либо односложными.
К тому же Конгресс хотя бы изредка способен решать реальные проблемы, а что фактически успела сделать за сто лет ООН? Извела тонны бумаги на свои резолюции и заявления. Да вот еще мирила, мирила и так и не помирила всех кого не попадя — и арабов с евреями, и одних мусульман с другими, и ниггерские племена, и советских «удельных князьков», называющих себя секретарями обкомов-горкомов. Толку-то?
В своих взглядах на жизнь вообще и на политику в частности Алан Макгрей придерживался народной мудрости «горбатого могила исправит»; война же, по его мнению была высшим проявлением «горбатости». Он верил, что его стране, известной всему миру своей непроходимой смекалкой, прожженной предприимчивостью, а также здравомыслием, крепким как дуб, незачем воевать и не за что. Во всяком случае, не под теми пустячным предлогам, что тревожат мир по другую сторону океана.
Вопросы религии? Да зайдите на проповедь хотя бы к пастору Эндрю Грэхэму, чей приход Алан Магкрей регулярно посещает с семьей. Кто-кто, а этот человек в вере разбирается. Послушали бы его все эти сунниты, ваххабиты и прочие антисемиты — и мигом вражду забыли.
Проблема власти? Так устройте у себя выборы — и дело с концом. А лучше еще и за республиканцев проголосуйте, если у вас таковые имеются. Оглянуться не успеете, как жизнь наладится.
Нехватка ресурсов? Так беречь их надо, использовать экономнее, по возможности перерабатывая отходы. А с нефтью и бензином вообще пора завязывать. Одной маленькой батарейки с крохотным ядерным реактором хватит вашей машине на тысячу миль. Когда-то аналогичная дистанция требовала целый грузовик бензина. Алан не только успел застать машины с бензиновым двигателем — он проездил на них большую часть своей жизни и хорошо запомнил, чем пахнет бензин, и во что влетает для автовладельца.
Батарейка — другое дело. Не пахнет и стоит недорого. И служебный, и личный автомобили Макгрея работали на атомных батарейках. Да что там — все знакомые инспектора, и, наверное, все более-менее здравомыслящие американцы, давно пересели на машины с атомными двигателями, детища компании «Крайслер Моторс». Разве что какой-нибудь наследник миллионера до сих пор позволяет себе коптить небо — причем, в буквальном смысле.
Можно, конечно, воевать и без особых причин, да только выходит себе дороже. Невменяемые фашисты и столь же невменяемые самураи испытали эту простую истину на своих шкурах. Первые получили по зубам, в том числе и от Америки, а потом частично оказались под оккупацией коммунистов. Вторые тоже получили по зубам, да вдобавок первыми познакомились с ядерным оружием.
Война же для «узкоглазых» закончилась еще хуже, чем для «фрицев», ибо попали они под коммунистический сапог целиком. После этих двух примеров развязать войну без причины, особенно с Америкой, не решится даже невменяемый человек. Только клинический идиот, что под себя ходит.
Примерно так рассуждал Макгрей, покуда слушал новости и неуклонно приближался к Транквилити-Лейн. Делая, таким образом, подобно Юлию Цезарю, три дела одновременно.
* * *
Место, куда вызвали инспектора Макгрея, представляло собой более-менее обширный земельный участок, обнесенный восьмифутовым забором с широченными воротами и будкой охранника. Судя по крышам нескольких коттеджей, выглядывавших из-за забора, участок принадлежал небольшому кооперативу домовладельцев. Внутри, надо полагать, размещались не только дома, но и газоны, место для парковки и детская площадка.
Подобные мини-поселения пользовались в «одноэтажной Америке» все большей популярностью — и по целому ряду причин. Во-первых, среди соседей нет случайных людей, все друг друга знают и стараются ладить. Во-вторых, всегда чисто, ибо даже последняя сволочь не станет гадить там где живет. И, в-третьих, безопасно и спокойно — благодаря охране и высоченной ограде.
Ведь так?
Но сегодня Транквилити-Лейн, ни с какого боку не соответствовал этим признакам. Не было там ни чисто, ни спокойно, ни, тем более безопасно. Ибо туда, где безопасно и спокойно, полицию не вызывают; в этой простой истине Алан Макгрей успел неоднократно убедиться за годы своей службы.
Открывающаяся картина была живым опровержением тезиса о безопасности домовладельческих кооперативов. Ворота были распахнуты, проем пересекала желтая лента, рядом, почти впритык, располагались автомобили — «Скорая помощь», криминалистическая лаборатория, полицейские патрули с мигалками. Кого-то тащили на носилках (причем, в закрытом виде) кто-то с кем-то беседовал, кто-то что-то записывал. Неужели даже здесь кого-то убили?
Вздохнув, Алан Макгрей пролез под желтой лентой и протянул первому встретившемуся офицеру полиции свой жетон.
— А, инспектор Макргей! — оживился тот, — а мы вас заждались.
— Рад за вас, — буркнул Макгрей, — а что здесь, собственно, случилось?
— Резня, — коротко и емко ответил офицер.
— Могу я видеть место преступления? — инспектор с трудом сохранил профессиональное самообладание, хотя ответ буквально ошеломил его, не хуже пыльного мешка по голове.
— Можете, — сказал офицер, — только, скорее, это не «место», а «места». Местных жителей убивали в разных местах.
— С кого начнем? — с ноткой профессионального цинизма поинтересовался Макгрей.
— Хотя бы с супругов Нейсбаум, — полицейский повел его в один из очень схожих между собой коттеджей.
Впрочем, если приглядеться, в каждом можно было увидеть свои индивидуальные черты. В случае с домом Нейсбаумов таких черт было три: фамилия хозяев на почтовом ящике, сколоченный из досок лоток с намазанной белой краской вывеской «Лимонад: 5 центов», а также игрушка — гном с ружьем, в почетном карауле стоящий у крыльца.
Трупы, а, вернее, их меловые контуры, находились в супружеской спальне на втором этаже. Только не подумайте ничего пошлого или, наоборот, киношно-романтичного — смерть настигла супругов Нейсбаум вдали от кровати. На брачное ложе попало лишь несколько капель крови — да и то случайным образом. И то потому, что вышеназванной крови было много и везде — на стенах, полу, даже потолке.