— Слизерин!
Пока Натали радостно шла к столу Слизерина, Том тихо сказал Тони:
— Зря твоя сестра поступила к нам.
— Почему? — нахмурился Тони.
— А сам не понимаешь? — удивился Том. — Ты посмотри на нее. Видишь ее в наших подземельях?
Тони обернулся к счастливой сестре. Том как всегда прав. Улыбчивой Натали бы больше подошла солнечная башня львов, или теплые комнаты барсуков. Но он все же не мог не радоваться, что его любимая сестренка будет под постоянным присмотром.
Натали действительно поселили в комнату к Друэлле. У Слизерина комнаты были рассчитаны на двоих. Когда-то Салазар настоял на такой сомнительной роскоши, потому что его змейки, без сомнения, индивидуалисты и им тяжело уживаться с людьми. Одного соседа более чем достаточно.
Между двух кроватей было огромное подводное окно. Практически от пола и до потолка. Натали с недоверием прикоснулась к стеклу. Она будто на Наутилусе. Все стены в комнате были увешаны красивейшими гобеленами с незнакомыми сюжетами. А пол застилал пушистый ковер. Было немного сумрачно, от этого еще более волшебно. Все же хорошо, что ей удалось уговорить шляпу. Та все же признала, что у девушки есть некоторые качества, присущие Слизерину.
— Я ужасна, — весело болтала Друэлла, — моя первая соседка сбежала от меня еще на первом курсе. С тех пор живу одна. Скука смертная. Надеюсь, ты останешься.
— Если ты будешь курить только в ванной, мы уживемся, — отозвалась Ната.
— Кстати о ванной, — Друэлла отодвинула край одного гобелена, — она совсем крошечная и окна там нет. Я была бы рада, если бы ты занимала ее раньше меня, я все равно вечно просыпаю и опаздываю.
Натали улыбнулась соседке. Ее энергия была несколько непривычна, но она напоминала Натали ее отца. Алексей Долохов так же наполнял пространство собой, не давая и шанса спрятаться, он буквально искрился энергией. Да и самой Нате, жившей в детском доме, Друэлла казалась вполне милой соседкой. Подумаешь, курит и держит на прикроватном столике бутылку джина. В ней смешалась мода этого времени и старинные порядки, когда уже в четырнадцать маг считается вполне взрослым.
— Какие предметы взяла? — упала на свою кровать Друэлла.
— А можно тебя называть Элла? — проигнорировала вопрос Ната.
— Элла? — расхохоталась блондинка. — Мне нравится! Это так мило, что совсем не похоже на меня. Нужно будет моему душке сказать, чтобы он меня так звал. А, тебе тоже можно.
Ната расставляла на прикроватной тумбочке рамки с фотографиями. В ее прошлой жизни у нее не было семьи, поэтому теперь эти фотографии ее особенно радовали. Семья. Долоховы посещали магический фотосалон два раза в год, но на всех прежних фотографиях была не совсем сегодняшняя Ната.
Друэлла читала допоздна. В основном модные журналы, светские сплетни, а перед сном снисходила до прочтения учебников. Учиться она не любила, но при этом волшебным образом оставалась крепким середнячком. Во многом благодаря эссе старшего брата, которые она старательно переписывала своими словами. Это все она сама рассказала Нате. И согласилась курить в ванной.
Ната отвернулась от тусклого света настольной лампы Эллы. Засыпать, когда кто-то чем-то занят, она еще не успела отвыкнуть. Тем более, что ее новая соседка ни с кем не разговаривала о каком-нибудь красавчике, не слушала музыку и громко не ревела. Почти королевские условия. И просыпаться особенно приятно. В подземельях не было солнца. Поэтому утром комната наполнялась мистическим зеленоватым светом из подводного окна. Ната встала с кровати, подошла к окну. Сможет ли она привыкнуть к подобному? Первые солнечные лучи пронизывали воду, и в этих ярких лучах друг за другом носились два местных жителя. Русалы. Гибкие существа играли, Нате даже показалось, что можно услышать их смех. Как будто она и правда попала на Наутилус.
В ванной было прохладно. В комнате натапливали маленькую печку, и утром было скорее зябко. Здесь же Ната постаралась как можно быстрее умыться и вернуться в комнату — было довольно холодно. Наверное, вода в горячей ванной остывает за пару минут.
Общая гостиная была не менее волшебна. Все те же огромные окна, за которыми проплывали озерные обитатели, кожаные кресла, множество светильников. В гостиной уже собирались первые слизеринцы. Хаосом руководил Том Реддл. Он пересчитывал по головам первокурсников и требовал поднять остальных, иначе те пойдут на завтрак сами.
— Где Друэлла? — нахмурившись, спросил он у Наты.
— Спит, — пожала плечами та. — С вечера сказала не будить.
— Как ее вообще старостой поставили, — под нос себе буркнул Том. — С таким же успехом можно было вообще старосту пятого курса не выбирать.
— Когда я у нее это спросила, — улыбнулась Ната, — она сказала что-то про древнюю фамилию, помолвку и декана.
Том резко выдохнул и со злобой посмотрел на лестницу в комнаты девочек. У него на лице было написано все, что он думает о древних фамилиях, помолвках и, главное, о странном выборе слизеринского декана. Но Слагхорн имел свое представление об идеальной старосте, а директор Диппет не оспаривал мнение деканов. Поэтому старостой пятого курса стала представительница известной фамилии, помолвленная с представителем другой известной фамилии, и именно это Слагхорн считал важным.
Ната совершенно автоматически поправила сбившуюся мантию у девочки, пригладила непослушные вихры у мальчишки, подмигнула особенно грустному первокурснику и села в кресло с книгой. Том посмотрел на нее с улыбкой. Да, у змеиного факультета принято заботится друг о друге, но Натали своим появлением и несколькими простыми действиями успокоила панику новичков. Те уже с любовью смотрели в ее сторону. А книга у Наты была странная. На незнакомом языке.
Когда из своих спален поднялся Тони, Том как раз закончил собирать «стадо» новичков.
— Том, ты же на шестом? — с непониманием оглядывал балаган он.
— Такое бывает, когда староста пятого курса еще до начала учебы показывает себя не с самой лучшей стороны, — зло улыбнулся Том.
— А где Гойл?
— Подрался он вчера, — нехотя ответил Том. — Ему бы себя в порядок привести, потом уже будет мелких пугать.
Тони с Натой пристроились в самом начале «колонны» новичков, собираясь идти на завтрак. Ната уже держала за руку девочку, которая явно была напугана происходящим. Полукровка или маглорожденная, — сразу определил Том. О мире магии знают сущие крупицы, а на Слизерине народ обычно чуть более осведомленный, чем на других факультетах. Испугалась, что все вокруг все знают, а она ничего не понимает.
========== Глава 2. Разорванные души. ==========
Неспокойное время давало о себе знать. Ощущение войны буквально просачивалось сквозь, его привозили с собой маглорожденные, об ужасах войны рассказывали те маги, что вырвались из гудящей Европы. Том войны не боялся. Уж если он выжил в Лондоне во время авиационных налетов, то теперь ему ничто не страшно. Наверное, после всего пережитого он просто разучился бояться. Жизнь может оборваться в одно мгновение - стоит ли бояться смерти? Умирать не хотелось не из-за страха неизвестности. Просто было бы обидно умереть, так и не выполнив всего запланированного.
Вечерами он занимался этой проблемой. Нужно было досконально проверить, как это работает. И подготовить свой дневник, именно из него Том решил сделать первый крестраж. Вещь, которая несет отпечаток личности, хорошо подходит для такой цели. Он разложил на столе книги, проверяя, не вступят ли чары в конфликт при наложении. Занимался он за дальним столом, там же обычно готовилась к урокам и вся его компания. Сегодня Тони, Макс и Генри ушли на тренировку по квиддичу, поэтому он не ожидал услышать голос Натали:
— Можно тебя потеснить?
Том отвлекся от расчетов. Все столы в гостиной были заняты, иначе бы леди Натали, как ее теперь называли, не стала к нему садиться. Том знал, что не нравится этой русской.
— Конечно, — он подвинул часть книг.
Девушка выкладывала на стол книги и свитки пергамента, черные строгие перья. Осторожно взяла в руки книгу Тома, которую тот отодвинул слишком далеко от себя. Собралась обойти стол, чтобы отдать, но замерла, читая раскрытую книгу. Том с внутренним стоном понял, что дальше всего от него лежала книга по темной магии, открытая на описании крестражей. Когда она протягивала ему книгу, в глазах девушки явно читался страх. И Том не выдержал, вспылил:
— Осуждаешь?
Та молчала, смотря на него со смесью ужаса и недоверия. Но все же сказала:
— Теперь я знаю, почему ты мне не нравился.
От такой честности Том даже опешил.
— Потому что изучаю темные искусства? — нахмурился он.
— Темные искусства изучают многие. Половина нашей семейной библиотеки посвящена этому. Но это… это не темные искусства.
— Что же это?
— Сумасшествие, — припечатала она.
— Сумасшествие — желать вечной жизни?
— Жизнь? Это не жизнь. Это существование. Прежде чем заниматься чем-то подобным, — Ната кивнула на ворох книг, — прочитал бы, что бывает с личностью при разрыве души.
Том замер. Ничего подобного он не читал, но она так это сказала, что он не удержался:
— Что происходит с личностью?
— А что бывает с человеком, который переживает что-то ужасное, ломающее его?
— Ммм… он становится безразличным ко всему? — предположил Том.
— Он ожесточается. И разрыв души — это боль сильнее насилия над телом. После такого не останется прежнего человека. Появится монстр, который не контролирует себя.
— Говорится, что убийство и так разрывает душу, почему же люди на войне не становятся монстрами?
— Потому что убийство не разрывает душу на части. Оно делает ее нестабильной. Душа — это хранилище самого светлого, что есть в нас. Наши мечты и надежды, любовь и дружба, сострадание. Убийство не может не отразиться на душе. Даже если убивают ненавистного человека, душа будет переживать. Она нестабильна. И тогда можно разбить ее на кусочки.
— Но может мне не нужны мечты и надежды? — хмыкнул Том, стараясь шокировать девушку-идеалистку.
— Тогда зачем ты этим заинтересовался? — нахмурилась она. — Бессмертием ради бессмертия? Тебе это нужно для чего-то. И после создания крестража ты забудешь, почему ты этого хотел. Ты станешь одержим.
— Откуда такая уверенность?
— У русских были большие проблемы с такими безумцами. Книг о том, что это такое, в библиотеке достаточно. О том, как защитники своего народа становились кровавыми убийцами. Крестраж убивает остатки человечности. И не важно кого ты убьешь для его создания — невинного ребенка, или осужденного на смерть убийцу. Иначе бы крестражи никогда не были запретны.
Девушка открыла свои книги и принялась писать эссе. А Том пораженно смотрел в пустоту. Он никогда не задумывался, что некоторые виды магии могут быть запретны не из-за человеческой жертвы, а… из-за безопасности, получается? Скрывая информацию о крестражах, никто не спасал жертв. Старались спасти тех, кто шел на убийство ради бессмертия… Почему он никогда не задумывался о подобном?
Разбирать свои бумаги сразу же расхотелось. Он метался между желанием обрести желанное бессмертие и словами Натали. Он хочет доказать свое величие, показать, как он силен на самом деле. Хочет, чтобы все знали, что даже смерть ему не страшна. Но в голове засели слова о безумии. Он уверен в себе, уверен, что сможет сохранить рассудок, сможет жить даже с крестражем… но почему-то не мог прогнать из памяти выражение брезгливой ненависти в глазах Натали.
Хорошо таким, как она! Не знают печалей и проблем. У нее есть семья, богатство, уважение. Ей легко рассуждать о морали и доброте. Она не знает всего того, что знает он. Да что вообще может знать девчонка, которая росла в таком обожании? Которой в честь поступления на Слизерин присылают огромную корзину свежей клубники. Просто потому, что она ее любит. И отец обменял эту корзину на книгу по волшебным растениям севера России конца семнадцатого века. Что значит для Долоховых бесценный фолиант, если любимица-Натали любит клубнику?
Мысли Тома нарушили пришедшие с тренировки друзья. Они устало падали на кресла, жаловались на ужасную погоду. Тони, вечно веселый Тони, тут же потребовал сестру их вознаградить прочтением чего-то бесконечно прекрасного. Натали красиво читала стихи. Понимать их не мешало даже незнание языка. Мимикой и скупыми движениями рук, а особенно голосом, она прекрасно передавала весь смысл. Даже Том, еще мгновение назад всей душой осуждавший девушку, благожелательно улыбался. Разумеется, Ната сдалась. Прикрыла глаза, перебрала в памяти сотни стихотворений… посмотрела с грустью, даже тоской, на Тома, и начала:
Его глаза — подземные озёра,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.
Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом.
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.
И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.
Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.
В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.
Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может.
Как это всегда происходит, на какое-то время их компания замолчала. Тони блаженно улыбался, остальные мысленно восхищались умением передавать смысл, Том же думал. Кажется, это стихотворение немного о нем. А может и нет. Она говорила о ком-то несчастном и одиноком.
— Что это, Ната? — все еще мечтательно спросил Тони.
— Гумилев. «Портрет мужчины», — улыбнулась брату Ната.
— Ты обычно выбираешь своих любимых Ахматову и Цветаеву.
Девушка неопределенно пожала плечами. Стихов она знала огромное множество. И большую часть прочесть вслух не могла. Приходилось каждый раз напрягать память — был ли издан этот стих? Быть может, Тони и не силен в русской поэзии, но вот Татьяна Долохова полностью разделяла любовь дочери к поэтам Серебряного века.
Не смотря на злость и нежелание принять правоту Натали, Том все же озадачился поиском книг по теме человеческой души. И немало удивился, что информации еще меньше, чем о крестражах.
— О душе? — удивленно посмотрела на него библиотекарь миссис Дрейк. — Этого не изучают в школьной программе, слишком уж… сложно в изучении. К тому же на английском языке информации мало.
Библиотекарь пошла по рядам, ища подходящие книги. Том шел за ней, принимая книги с названиями, где вообще мало что намекало о теме души.
— Основные исследования души проводили русские. Хотя есть еще исследования древних греков… но это, в основном, философские трактаты. Я бы вам посоветовала обратиться к приезжим. У нас сейчас много русских, кто-то же должен был перевезти семейную библиотеку.
Том с недоумением рассматривал пять выданных книг. Тонкая брошюра «О душе, разуме и магии», большой справочник по магическим практикам, теория анимагии, критика темных ритуалов и огромная книга по типам творимых чар.
— Это все, где упоминается душа, — сочувственно призналась миссис Дрейк. — Не надейтесь на эту маленькую брошюру, там больше рассказывается о маге и магии. А вот в магических практиках и в теории анимагии есть небольшое разъяснение души. В общем, разберетесь.
Том рассеянно расписался в формуляре. Он сомневался, что сможет найти в этих книгах что-то необходимое. Кажется, придется просить Долохова одолжить несколько книг. И перевести их. Но, а пока с недоверием вчитывался в строки, меняющие все.