Хищные звери, а она — их добыча. Уже проснувшись и понимая, что она сидит на краю своей постели, а на ее коленях лежит рука Дункана, она все равно видела зверей. Они собирались у нее за спиной. Она знала, что ее затягивает назад, хотя тело и не двигалось. Они тащили ее на страшную пытку, которую она не могла видеть. Она не повернет головы! Она не только видела этих тварей (они закрывали элементы спальни), но и слышала какофонию их речи на девяти языках.
Они разорвут меня на части. Хотя она и не могла развернуться, она знала, что ждет ее: еще большее количество зубов и когтей. Угроза кругом! Если она будет загнана в угол, они набросятся, и она обречена.
Готова. Мертва. Жертва. Под пыткой. Легкая добыча.
Ее переполнило отчаяние. Почему Дункан не проснется и не спасет ее? Его рука была свинцовым грузом, частью душащих ее сил, и позволяла этим тварям заталкивать ее в причудливую ловушку. Она дрожала. По ее телу стекал пот. Ужасные слова! Они объединялись в гигантские комбинации. Тварь с клыками-кинжалами подошла прямо к ней, и она опять увидала в черноте ее разверстой пасти, между клыками, слова.
Посмотри наверх. Мурбелла захохотала. Она не контролировала смех. Смотри наверх. Готова. Мертва. Жертва. Смех разбудил Дункана. Он сел, включил нижний глоуглоб и уставился на нее. Каким он был взъерошенным после их ночного сексуального столкновения.
Выражение его лица переходило от умиления к огорчению, пока он приходил в себя.
— Чего ты смеешься?
От смеха она стала задыхаться. Бока у нее болели. Она боялась, что его понимающая улыбка вызовет новый спазм.
— Ой-ей-ей, Дункан! Сексуальное столкновение!
Он понимал, что это была их взаимная форма именования связывавшего их наркотика. Почему это вызвало у нее такой хохот?
Его удивленное лицо поразило ее своей нелепостью. Между вздохами, она сказала:
— Еще пара слов. — И она зажала рот, боясь нового всплеска.
— Чего?
Его голос была самой смешной вещью, которую она только слышала. Она протянула к нему руку и покачала головой:
— О-о-о-ой…
— Мурбелла, что с тобой?
В ответ она смогла лишь вновь покачать головой. Он попытался понимающе улыбнуться. Это помогло ей, и она прильнула к нему.
— Нет! — Это поднялась его правая рука. — Я просто хочу побыть рядом. — Посмотри, сколько времени, — он поднял подбородок к проекции на потолке, — Почти три.
— Было так смешно, Дункан.
— Так расскажи мне.
— Сейчас, отдышусь.
Он уложил ее на подушку:
— Мы чертовски похожи на давно женатую пару. Анекдоты в полночь. — Нет, милый, мы не такие.
— Вопрос степени, не более.
— Качества, — поправила она.
— Что тебя так рассмешило?
Она рассказала о своих кошмарах и роли Беллонды в них.
— Зенсунни. Очень древняя техника. Сестры используют ее, чтобы избавить от травматических связей. Слова, рождающие неосознанные реакции. Страх вернулся.
— Мурбелла, почему ты дрожишь?
— Учительницы Чтимых Матре предупреждали нас, что случится нечто страшное, если мы попадем в зенсунийские руки.
— Чушь! Я прошел через них, будучи ментатом.
Его слова напомнили об еще одном фрагменте сна. Зверь с двумя головами. Обе пасти открыты. Там слова: Слева: «Одно слово», справа: «ведет к другому».
Радость подавила страх. Он утихал и без смеха.
— Дункан!
— Ммммммм, — в голосе отдаленность ментата.
— Белл сказала, что Бене Джессерит употребляют слова в качестве оружия. Голос. «Средства управления» — так они их называют.
— Урок, который ты должна усвоить — почти на уровне инстинкта. Они не доверят тебе более углубленных занятий, пока ты не усвоишь его.
И я не буду потом доверять тебе.
Она отвернулась от него и взглянула не ком-камеры, мерцающие на потолке вокруг хронопроекции.
Я по-прежнему под наблюдением.
Она понимала, что ее учителя тайно обсуждают ее. Разговоры обрывались при ее приближении. Они смотрели на по-особому, как на занимательный экспонат.
Голос Беллонды вертелся в голове. Усики кошмара. Потом не раннее, не позднее утро и неприятный, щекочущий ноздри запах пота после занятий. Экзаменаторша в почтительных трех шагах от Преподобной Матери Голос Белл: «Никогда не становись знатоком. Это связывает».
И все из-за того, что я спросила, есть ли слова, направляющие Бене Джессерит.
— Дункан, зачем они смешивают развитие тела и ума?
— Разум и плоть усиливают друг друга. — Сонно. Будь он проклят. Он сейчас уснет.
Она потрясла Дункана за плечо.
— Если слова настолько дьявольски пусты, почему нам столь часто напоминают о дисциплине?
— Шаблоны, — пробормотал он. — Грязные словечки.
— Что? — она резче затрясла его.
Он повернулся на спину, шевельнул губами и сказал:
— Дисциплина равна шаблону, равна неверной дороге. Они знают, что все мы по природе — творцы шаблонов… что для них, мне кажется, и означает «порядок».
— Почему это так плохо?
— Дает возможность уничтожить или поймать нас… в ловушку, которую мы не в силах перестроить.
— Ты неправ насчет разума и плоти.
— Хмммммпф?
— Они сливаются воедино.
— А я что сказал? Хей! Мы будем болтать или спать или что?
— Никаких «или что». Не сегодня.
Тяжелый вздох.
— Они не стремятся укрепить мое здоровье.
— Никто об этом и не говорил.
— Это придет позже, после Агонии. — Она знала, что он ненавидит вспоминать об этом смертоносном испытании, но избежать этого было нельзя. Перспектива захватила ее.
— Хорошо! — он сел, взбил подушку и подложил ее под спину, изучая Мурбеллу. — Чего еще?
— Они так грамотно используют свои слова-оружие! Она привела тебе Тега и сказала, что ты один в ответе за него.
— Ты в это не веришь?
— Он думает, что ты — его отец.
— Не совсем.
— Да, но… Ты не думаешь того же о Башаре?
— Когда он восстановил мою память?
Да.
— Вы — пара интеллектуальных сирот, ищущих родителей, которых нет. У тебя нет ни малейшего представления о том, что ты ему причинишь.
— Это, видимо, разделит нашу семью.
— Значит, ты ненавидишь Башара в нем и рад, что приносишь ему боль.
— Не говори так.
— Почему он так важен?
— Башар? Военный гений. Всегда действующий непредсказуемо. Поражающий врагов своим появлением оттуда, откуда его никто не ждет.
— И на это никто не способен?
— Так как он — нет. Он выдумывал тактику и стратегию. Причем вот так вот! — Он щелкнул пальцами.
— Опять жестокость. Как у Чтимых Матр.
— Не всегда. Башар имеет репутацию побеждающего без боя.
— Я видела эти истории.
— Не доверяй им.
— Истории фокусируются на противоборстве. Есть в этом доля истины, но она скрывает более стойкие вещи, проявляющиеся несмотря на искажения.
— Стойкие вещи?
— Какая история упоминает о женщине в рисовом поле, ведущего по воде буйвола, тащащего плуг, в то время как ее муж отсутствует, скорее всего призван с оружием в руках…
— Причем же здесь стойкость и чем это так важно?
— Дети дома хотят есть. Мужчина вечно в этом безумии? Кто-то должен пахать. Она — истинный образ людской стойкости.
— Звучит так горько… Я нахожу это странным.
— Задумываясь о моей военной истории?
— Да, это подчеркивают Бене Джессерит… их башары, и элитные войска, и…
— Ты думаешь, они просто большие эгоистки и хотят возродить свою эгоистичную жестокость? Проехаться прямо по женщине с плугом?
— Почему нет?
— Потому что очень малая часть забудет о ней. Жестокие проедутся мимо пашущей женщины и вряд ли увидят, что затронули основы реальности. Бене Джессерит никогда не упустят ничего такого из вида.
— И, опять-таки, почему нет?
— Эгоизм ограничивает обзор, потому что несет смертельную реальность. Женщина и плуг — жизненная реальность. Без жизненной реальности нет человечества. Мой Тиран знал это. Сестры благословляли его за это, даже проклиная.
— И поэтому ты — добровольный участник их надежд.
— Думаю, да.
— И абсолютно честен с Тегом.
— Он спрашивает, я чистосердечно отвечаю. Я не верю, что любопытство может явиться жестокостью.
— И ты полностью отвечаешь за него?
— Она не совсем так сказала.
— Ах, любовь моя. Не совсем так сказала. Ты называешь Белл лицемеркой и не задумываешься об Одрейд. Дункан, если бы ты только знал…
— Пока мы не замечаем комкамер, выплюнь!
— Ложь, обмен, пороки…
— Эй, Бене Джессерит?
— Они пользуются старым добрым оправданием: Сестра А делает так, значит, если я делаю то же, это не так плохо. Два преступления отменяют друг друга.
— Какие преступления?
Она заколебалась. Рассказать ему? Нет. Но он ждет ответа.
— Белл восхищена, что вы с Тегом обменялись ролями! Она предвкушает его боль.
— Может, нам придется разочаровать ее. — Он понимал, что это ошибка, высказывать только что пришедшее на ум. Слишком быстро.
— Поэтическая справедливость! — восхитилась Мурбелла.
Отвлечь их!
— Они не заинтересованы в суде. В честности — да. У них есть поучение: «Те, над кем чинится суд, должны принимать его честность.
— И они поставили перед тобой условие принять их суд.
— В любой системе есть лазейка.
— Ты знаешь, дорогой, помощницы обучаются.
— На то они и помощницы.
— Я имею в виду наши разговоры.
— Наши? Ты — помощница? Ты — новообращенная!
— Кем бы я ни была, я слышу рассказы. Твой Тег может оказаться не тем, кем видится.
— Ученическая сплетня.
— Существуют рассказы о Гамму, Дункан.
Он взглянул на нее. Гамму. Трудно было воспринимать эту планету под неродным именем. Ведь, на самом деле, это — Гиди Первый, чертова дыра Харконненов. — Может, он сам все эти рассказы и придумал.
— Некоторые Сестры принимают их в расчет. Они ждут и следят. Они осторожны.
— И ты что-нибудь узнала о Теге из своих драгоценных историй? Он скорее всего распустит эти слухи. Заставит других напрячься.
— Не забывай, я была тогда на Гамму. Чтимые Матре были расстроены. Разъярены. Что произошло.
— Конечно. Тег сделал неожиданное. Удивил их. Украл у них один из не-кораблей, — Он пошлепал по стене за спиной. — Этот.
— У Сестринства есть запретная область, Дункан. Они всегда говорили, что надо дождаться Агонии. Все станет ясным! Будь они прокляты!
— Звучит так, словно они готовят тебя к преподаванию в Миссионарии. Проектированию религий специального назначения и избранных слоев. — Ты не видишь в этом ничего такого?
— Мораль. Я не спорю об этом с Чтимыми Матре.
— Почему нет?
— Религия основывается на этой тверди. БГ — нет.
Дункан, если бы ты только знал их мораль.
— Им досаждает, что ты о них столько всего знаешь.
— Только из-за этого Белл хочет убить меня.
— Ты считаешь, Одрейд лучше?
— Что за вопрос! — Одрейд? Ужасная женщина, если позволить себе задержаться на ее возможностях. И все — атридесовское. Она — первая из Бене Джессерит. А идеал Атридесов — Тег. — Одрейд рассказала, что она доверяет твоей верности Атридесам.
— Я верен атридесовской чести, Мурбелла. И я выношу моральные решения сам — по поводу Сестринства, этого ребенка, которого они отдали под мою опеку, Шианы и… и по поводу моей возлюбленной.
Мурбелла прижалась к нему, прикасаясь грудью к руке и пошептала ему на ухо:
— Были эпизоды, когда я могла перебить всех находящихся рядом со мной!
Она что, думает, они ее не слышат? Он сел прямо, не отпуская ее.
— И что же тебе помешало?
— Она хочет, чтобы я поработала над Скитейлом.
Поработать. Эвфемизм Чтимых Матре: Ну а почему нет? Она «работала над» множеством мужчин, прежде чем натолкнулась на меня. Но он реагировал на это, как древние мужи. И не только поэтому… Скитейл? Проклятый Тлейлаксу?
— Великая Мать? — Он хотел увериться.
— Она и только она, — душа ее почти парила, лишенная груза.
— Какова твоя реакция?
— Она сказала, что это — твоя идея.
— Моя… Да никогда! Я предлагал вытащить из него нужные сведения, но…
— Она сказала, что это — обыденная вещь для Бене Джессерит, как и для Чтимых Матре. Забеременей от этого. Соблазни того. Весь день в заботах.
— Я спросил о твоей реакции.
— Возмущение.
— Почему? — Я знаю подтекст.
— Я же тебя люблю, Дункан… и мое тело, оно… оно приносит удовольствие тебе… как и твое…
— Мы — старая женатая пара, а ведьмы хотят разлучить нас.
Его слова родили в нем ясное видение леди Джессики, любовницы давно умершего графа и матери Муаддиба. Я любил ее. Она меня не любила, но… Взгляд Мурбеллы напоминал ему взгляд, которым Джессика глядела на графа: слепая, самозабвенная любовь. Бене Джессерит не доверяли этому чувству. Джессика была мягче Мурбеллы. Но тверже внутренне. А Одрейд… она была тверда и внешне. Сплошная пласталь.
А как же те времена, когда он искал в ней человеческие чувства? Как она говорила о Башаре, когда они узнали, что старик погиб на Дюне.
«Он был моим отцом, ты знаешь».
Мурбелла вывела его из задумчивости:
— Можешь разделять их мечты, какими бы они не были, но…
— Растите, люди!
— Что?
— Вот их мечта. Чтобы люди вели себя по-взрослому, а не как злые дети на школьном дворе.
— Мама знает лучше?
— Да… Я уверен в этом.
— Так ты именно так видишь их? Хоть и называешь ведьмами.
— Это хорошее слово. Ведьмы ведают загадочные вещи.
— И ты не веришь, что это просто долгое жесткое обучение плюс спайс и Агония?
— Что вера может с этим поделать. Неизвестность порождает собственную мистику.
— Но ты не считаешь, что они дурачат людей, заставляя их исполнять чужую волю?
— Наверняка это так.
— Слова — оружие. Голос. Штамповка…
— Никто так не красив, как ты.
— Что такое красота, Дункан?
— Есть, конечно, красота в различных стилях.
— Она именно так и сказала: «Стили основываются на воспроизводящих корнях, лежащих настолько глубоко в нашем расовом псише, что мы не осмеливаемся убрать их». Так что они собирались сунуться и сюда, Дункан.
— Может, их что-то испугало?
— Она сказала: «Мы не ввергнем наших потомков в то, что считаем бесчеловечным». Они судят, они и осуждают.
Он подумал о чужих фигурах видения. О Лицевых Танцорах. И спросил:
— Как аморальные тлейлаксианцы? Аморальные — значит не человечные.
— Я почти различаю тиканье вертящихся в голове Одрейд шестеренок. Она и ее Сестры: они смотрят, они слушают, они готовят любую реакцию, вычисляют все.
Ты этого хотел, дорогой? Он попал в ловушку. Она была права и ошибалась. Цель оправдывает средства? Но как он мог оправдать потерю Мурбеллы?
— Ты считаешь их аморальными? — спросил он.
Но она будто и не слышала:
— Всегда спрашивают себя, что теперь надо сказать, чтобы добиться желаемой реакции.
— Какой реакции? — Может она услышать его боль?
— Ты не узнаешь, пока не будет слишком поздно, — Она повернулась, взглянув на него — совсем как Чтимые Матре, — Знаешь, как они поймали меня?
Он не мог подавить осознания того, насколько жадно Сторожевые Псы набросятся на ее последующие слова.
— Меня подобрали на улице после чистки Чтимых Матре. Кажется, вся эта чистка затевалась лишь из-за меня. Моя мать была крайне красива, но для них слишком стара.
— Чистка? — Сторожевые Псы захотят, чтобы я спросил.
— Они проходили по местности, и там исчезали люди. Ни тел, ничего. Пропадали целые семьи. Объяснялось это наказанием за подготовку покушений на них.
— Сколько тебе было?
— Три… ну, четыре. Я играла с подружками на поляне под деревьями. И внезапно послышался громкий шум и крики. Мы спрятались в расселине за камнями.
Он был захвачен видением той драмы.
— Затряслась земля, — она ушла в воспоминания, — Взрывы. Потом стало тихо, и мы вылезли. Весь край, на котором стоял мой дом, превратился в воронку.