Лерметт аж задохнулся от изумления.
– Этой клятве от роду лет триста с лишним, – продолжал взбешенный Эннеари. – И за все это время ее не сумел произнести никто. Ни одна живая душа. Эта клятва на то и придумана была, чтобы людей в Долину не допустить!
– Не людей, – уточнил король, по-прежнему не подымая взгляда, – а человека. – Голос Ренгана был таким усталым, словно эльфийский король за всю свою долгую, долгую жизнь не изведал ни мгновения отдыха и покоя, и совершенно бесцветным – и об эту бесцветность, об эту воплощенную пустоту, будто о стену, разбилось и возмущенное удивление Лерметта, и неистовое негодование Эннеари.
– Да что с этой клятвой такое… неладное? – негромко спросил Лерметт не то у Арьена, не то у короля.
– Все. – Арьен обессиленно опустился на широкий плоский камень. – Думаешь, произнес несколько слов, и на том делу конец? Если бы. Чтоб ты знал, это неземное удовольствие длится не один час подряд – пол-дня, не меньше – так что слов не просто несколько, а куда как много.
– Не думаю, что у меня от нескольких часов непрерывного говорения голос сядет, – попытался неловко отшутиться Лерметт: видеть совершенно больные, измученные глаза Арьена было превыше сил.
– Да кого заботит твой голос! – махнул рукой Арьен. – Хоть бы он и совсем пропал. Тем более, что из всех слов произносить вслух нужно только некоторые, в самом начале. Но я ведь эту клятву с пыткой не просто так сравнил. Пытка и есть. И вдобавок чудовищно унизительная.
– Ну, если дело в этом, так нам, послам, к унижениям не привыкать. – Лерметт все еще пытался шутить, несмотря на бьющую в глаза очевидность.
– Да ты просто не понимаешь, о чем говоришь! – вновь вспыхнул Арьен. – Так тебя ни одно живое существо унизить не сумеет. Для этого надо сперва догадаться, что придется горше всего именно тебе. Люди, они ведь, как и эльфы, разные попадаются – что одного насмерть ранит, другого и краем не заденет. А клятве догадываться нужды нет. Ты и сам за нее все сделаешь. Все вспомнишь и все поймешь.
Лерметт поневоле передернулся.
– Понял теперь? – зло осведомился Эннеари. – Тебе ведь предлагают не просто самому род казни для себя выбрать, а еще и собственные руки к исполнению приложить! Все очень благопристойно, ты не думай: сначала становишься на колени и произносишь заклятие… это ничего, что ты его не знаешь, тебе подскажут. Потом идет собственно клятва. «Да погибну я злой смертью, если питаю к кому-либо из народа Долины вражду или неприязнь, злоумышляю или желаю недоброго». – Клятву Арьен процитировал с невероятно издевательской растяжкой в голосе. – А потом приходит боль. И унижение. Не какие-нибудь, а лично твои, собственные, для тебя одного сотворенные. Потому что сам ты их и сотворяешь. Самые нестерпимые. И все это время ты стоишь, как стоял, протираешь штаны на коленях и испытываешь добрые чувства к народу Долины. Пока можешь. Я не знаю, как долго можно удержаться и не вызвериться в ответ на такое издевательство, по мне, так и получаса никто не стерпит. Уж если не всему народу Долины, так виновнику этих страданий точно пожелает… чего-нибудь вполне достойного. А этого достаточно. Насчет «умереть злой смертью» – никаких преувеличений.
Лерметт потрясенно молчал. Да и какие слова тут можно найти?
– Да будь ты даже ходячим сосудом всех добродетелей, тебе этой клятвы не перенести! – Эннеари с размаху ударил себя ладонью по колену, словно печать ставил на приговоре. – А хоть бы даже и перенести – не бывать этому! Не дозволю. Разве что вместе со мной.
– Арьен, – посеревшими губами вымолвил король, – ты с ума сошел…
– Я? Нет. – Издевка перекривила рот Арьена в нечто совсем уже немыслимое. – Разве это не обязанность хозяина – отведать, что за кушанье он предлагает гостю? Обычай такой. А если обычай велит – кто мне вправе запретить? Или для эльфов это блюдо иное на вкус?
– Такое же… – еле слышно ответил король.
– А тогда вместе его и есть будем! – выдохнул Арьен. – Из одной миски. Потому что самим хлеб есть, а гостю помои предлагать – это…
– Арьен! – негромко, но властно окликнул его Лерметт. Меньше всего на свете он хотел бы делать то, что ему предстоит сейчас сделать и говорить то, что придется сказать. Но он обязан перебить Арьена. Обязан вмешаться. Обязан прервать друга любой ценой – прервать прежде, чем с его уст слетит непоправимое «это подло!»
Эннеари обернулся к нему.
– Успокойся, – прежним тоном произнес Лерметт, – я не младенец и в рот беру не всякую дрянь, а с разбором. Чего и тебе советую. Тебе незачем так кипятиться. Я уезжаю.
Он встал, подошел к телеге и принялся быстрыми уверенными движениями распрягать недоумевающую Мышку. Король даже не шелохнулся. Но Арьен – ох, будь же все трижды проклято! – Арьен вскочил и направился следом за ним.
– Я не могу позволить, – чуть задыхаясь, произнес Эннеари, – чтобы ты уехал. Тем более с обидой на душе.
Лерметт опустил голову. Ну что тут скажешь в ответ? Что Ренгану действительно удалось его задеть? Замечательно придумано. Арьен и так между отцом и другом на части раздирается – так что же, Лерметт, признаешь обиду и тем самым потянешь в свою сторону? Давай, тяни сильней – авось тебе хоть половинка достанется! Ты решил уехать, чтобы предотвратить беду – неужели только затем, чтобы накликать более тяжкую?
Есть конечно, и другой способ расставаться. Не к себе потянуть, а прочь оттолкнуть. Нахамить на прощание посильнее. Чтобы Арьену и в голову не пришло тосковать об уехавшем друге – да какой он после этого, к свиньям собачьим, друг? Сыграть тупую бестактную скотину, выставить себя бесчувственным мерзавцем… оказаться не самим собой, а кем-то совсем другим… обманщиком, исподволь вкравшимся в доверие… обманщиком… предателем… Что страшнее – расстаться с другом против своей воли – или узнать, что он тебе и не друг вовсе? Разлука – это всегда рана… но предательство – жгучая грязь, разъедающая эту рану.
Лерметт колебался недолго. Он поднял голову и улыбнулся. Это было трудно, но он сумел.
– Как ты только что сказал – а кто вправе мне запретить? – промолвил он. – И я вовсе не в обиде. Какой же я посол, если позволяю себе обижаться! Просто… знаешь, того, что я увидел на перевале, мне на всю жизнь хватило. Второй раз я этого видеть не хочу. А способствовать – тем более.
– Ты о чем? – растерянно произнес Арьен.
– О том, что ты опять в ловушке, – веско произнес Лерметт. – опять под камнем. И не переломав себе кости, не выберешься. Один раз я тебя со сломанными ногами из-под камня уже вытягивал. На этот раз я предпочитаю увезти камень.
Он сел на неоседланную Мышку, сжал ее бока коленями, и лошаденка послушно тронулась в путь, повинуясь всаднику, который не стал ни прощаться, ни даже оборачиваться.
– Как… из-под камня вытягивал? – вскрикнул у него за спиной эльфийский король. Но Лерметт все равно не обернулся.
Глава 29
Обмотанные тряпками копыта коней, приученных не ржать, что бы ни случилось, топтали короткую травку, покрывшую собой каменное тело левой седловины Хохочущего перевала. Люди стояли рядом со своими скакунами и тоже переминались с ноги на ногу. Вполне обыденное движение – так почему же бывшего канцлера при виде того, как топчутся наемники и их кони, охватывало дикое раздражение?
Стараясь подавить неуместную озлобленность, Селти окинул взглядом своих людей. Четыре арканщика, пятеро мечников и десяток лучников. Девятнадцать человек и он сам, опальный канцлер… бывший канцлер… бывший человек… ничего, это уже ненадолго. Ожидание почти завершилось. Оно оказалось непомерно долгим – но затевать что бы то ни было в присутствии Илмеррана… нет, это безумие, если не хуже. Пришлось стиснуть зубы и ждать. У всех гномов полным-полно родни. И любой гном почитает своим святым долгом хоть изредка, а родню эту самую проведать. Отлучка Илмеррана была неизбежной. Следовало всего лишь дожить до нее. Иногда Селти казалось, что в этом и заключена главная трудность. Гномы живут долго – пусть и не так долго, как эльфы, но они все же гораздо долговечнее людей. Что им десятилетие-другое? Доживет ли Селти до той минуты, когда проклятый гном наконец-то соизволит воспылать родственными чувствами и убраться в Арамейль? Или же этому суждено случиться через поколение, а то и два, когда правнуки будут вывозить трясущегося от ветхости седенького Селти на прогулку в паланкине?
Ожидание, вечное ожидание. Сперва изволь дождаться, покуда сдохнет черная псина – при ней ничего затевать нельзя, проклятая тварь любую затею вынюхает. Вот прямо в голове и вынюхает. Потом жди, покуда Илмеррана к родне потянет…
Однако Селти все-таки дожил. Всех провел. Всех обманул. Всех переждал. И дождался. Осталось одно: изловить негодного мальчишку. Первый отряд наемников позволил себе угодить под лавину и задания не выполнил. Волей-неволей Селти пришлось самому возглавить оставшихся у него людей. Иначе эти остолопы снова прохлопают намеченную жертву. Отребье паскудное. Они только деньги брать горазды, а как до дела дойдет, так и оказывается, что ни на что путное, ни тем более на беспутное эти олухи просто неспособны. Вот и приходится Селти торчать на перевале вместо того, чтобы сидеть в столице и расточать улыбки направо и налево, вербуя сторонников и делая вид, что он ко всей этой заварухе ну никакого отношения не имеет.
Ну и пес с ними и их глупостью. Лучше уж и в самом деле приглядеть лично, не доверяя слюняво-радостным докладам – как будто Селти так наивен, чтобы доверять чему бы то ни было, а уж тем более депешам наемников. Все, ну абсолютно все приходится делать самому. Зато и дело наконец-то будет сделано. Теперь, когда он решил все совершить своеручно, никакой ошибки и быть не может.
– Никакой ошибки нет и быть не может, – произнес Селти вслух, надменно приопустив веки. – После того, как мальчишка разоблачил вывертня, они с эльфом поехали к левой седловине, никуда не сворачивая. Значит, они уже в Долине.
Мятые от недосыпания лица наемников выражали недоверчивую опаску. В виде исключения Селти готов был признать, что чувства их небезосновательны. Неугомонная парочка приятелей действительно опасна. Селти полтора года нынешнюю кашу заваривал, а эти двое шутя справились. Причем опаснее из них именно Лерметт. Несравнимо опаснее. О да, конечно, мага подстрелил тот, другой… ну так и что? Конечно, волшебник не чета простому смертному, он и заклятиями отбиться может, если он и вправду маг, а не бестолочь. В последнее Селти не верил. Он никогда не нанимал дюжинных исполнителей, и вывертень исключением из общего правила не был. Да, убить мага нелегко – но кто сказал, что «нелегко» и «невозможно» суть одно и то же? Если застать мага врасплох, подловить, когда внимание его чем-то отвлечено… хоть и непростое это дело, а все же невелик подвиг. Подумаешь, мага пристрелить! Сделать живое мертвым и вообще не штука, с этим даже безрукое и безмозглое время справляется – а искушенный лучник и подавно. А вот разгадать вывертня, не сбросившего облик даже посмертно, прилюдно его разоблачить… ну как проклятый щенок догадался? Мальчишка умен, спору нет… он действительно умен, и именно это смущает наемников. Они хоть и молчат, а каждый втихаря думает: «А вдруг этот умник какую-нибудь каверзу про запас держит?»
– Они уже в Долине, – с нажимом повторил Селти. – Переговоры Лерметт обычно проводит быстро. Значит, ждать его можно со дня на день. А может, с минуты на минуту. У него нет оснований медлить, и он уедет домой, как только управится. Ясно?
Наемники хмуро кивнули.
– Когда он поравняется вон с теми кустами, в дело вступают арканщики. Все четверо.
– А зачем? – поинтересовался один из арканщиков, бессознательно поглаживая кончиками пальцев свое излюбленное оружие, свившееся кольцами на его левом боку. – И одного хватит.
Речь его была прозрачна в своей наивной алчности, как стакан воды. Под тем единственным, которым можно обойтись по такому случаю, наемник явно подразумевал себя самого. Зачем ему какие-то подельники, когда он мог бы в одиночку заграбастать плату, предназначенную для четверых.
– А затем, – процедил сквозь зубы Селти, еле сдерживая гнев, – что этот проклятый щенок с четырнадцати лет в степь наезжать начал. И ухваткам тамошним обучился лихо, уж будь уверен. Тебе его в одиночку не взять.
Что верно, то верно. Именно столько лет и было ненавистному принцу, когда отец впервые отправил его в степь с посольством. Люди опытные, знающие, и те рады бы от подобной чести отвертеться, когда бы не долг. Тяжкая это участь – ехать послом к великому аргину. Все равно что с раскаленным железом управляться – голыми руками не возьмешь, к жаркой груди не прижмешь. Селти был уверен, что принц откажется, ссылаясь на свое малолетство, а тот так и рассиялся. И отлично, щенок, туда тебе и дорога. Каждое известие о ходе тех переговоров Селти ловил с жадным вниманием, нимало не сомневаясь, что наглый недоросль всенепременно сложит в степи свою дурную голову и назад живым не вернется. Ведь как он себя держал, обалдуй? Нет бы ему подольститься, приврать для пущей убедительности, как умные люди делают! Ничего подобного. Лерметт и тут остался верен себе. Резкий, дерзкий, неуступчивый, строптивый… да в степи и за меньшее с перебитым хребтом живьем в землю закапывали, кто бы ты ни был. Посол там или не посол, а степь таких шуток не понимает. И что же? Хоть бы волосок упал с ненавистной головы! Скудоумные степняки мальчишку готовы были, словно освященное яблоко, на расписной тарелке носить. И чем он их взял? Единственной расплатой за несгибаемую его дерзость оказались прозвища, на которые жители степи куда как щедры. К принцу намертво прицепилось прозвание «нерги» – так в степи именуют дурную колючку – растение непокорное, шипастое, с ядовитыми семенами, из которых по весне давят масло, чтобы лечить хворых сердцем. Воистину дурная колючка, а не человек. Как есть нерги. Это прозвание пристало Лерметту куда больше, чем другое, на взгляд Селти и вовсе несуразное – «Конь Истины». Есть у степняков легенда о волшебном говорящем коне, который сам никогда не врет и другим не дает, а взнуздать и уж тем более оседлать его ни одной живой душе не под силу. Вот еще. И на Коня Истины управа найдется. Хоть и обучили его в степи всевозможным уверткам. И за что, спрашивается? А ведь наперерыв вызывались обучить мальчишку всяким разностям. И как вывернуться, когда смертоносная петля аркана, казалось бы, уже захлестнула шею. И как резким движением плеч заставить лопнуть любой охвативший их аркан, хоть сыромятный, хоть волосяной. И как правильно дернуть аркан, чтобы вырвать его из вражеских рук, а то и выудить самого арканщика. Нет, ну чем пленил, обормот несуразный? Чем?!
– Положим, вам его и вчетвером его, скорей всего, не взять, – недовольно заключил Селти. – Сумеете поймать его – ваше счастье, уплачу вдвое, но мне в такое верится с трудом. Задача ваша не поймать, а задержать его. Остановить. Заставить промедлить. Поняли?
Самонадеянный арканщик сокрушенно кивнул.
– А вот тогда в дело вступаю я и вон те пятеро, – Селти выпяченным подбородком указал на вооруженных мечами наемников.
– Осмелюсь спросить, господин, – подал голос один из лучников, – а мы для чего?
– А вы, – раздельно и четко произнес Селти, – нужны на тот случай, если ему все же удастся увернуться от нас и попробовать прорваться и ускакать.
Изумление на лице лучника граничило с преступным сомнением в собственном повелителе. Селти вновь сжал зубы.
– Вы его еще не знаете, – нехотя промолвил он. – Мальчишка увертлив, как целый десяток угрей зараз.
Не надо, ох, не надо было ему этого говорить. Нет хуже, как перед боем противника расхваливать. Особенно перед наемниками. Конечно, переметнуться эти трусливые твари не смогут, за ними такой хвост тянется, что сменить сторону им попросту никак невозможно… нет, отступать им некуда – а вот удрать втихаря могут и попытаться.
– Дозвольте обратиться, господин, – не отставал настырный лучник.
– Что еще? – Селти полоснул нахала холодным взглядом.
– Да я вот все думаю, не во гнев вам будь сказано – а что, если эльфы ему сопровожатых дадут?
Селти словно бы холодной водой окатило. Он и сам думал о подобной возможности, хоть и старался что есть мочи забыть о ней. Увы, забыть не получилось. Оно конечно, эльфы хоть и не степняки, да ведь с проклятого мальчишки станется так обаять остроухих, что они ему почетный эскорт выделят. Да еще и состязаться между собой станут за право сопровождать посла королевства Найлисс.