– Сегодня рация снова вышла в эфир. Позывные прежние – TLM, и почерк радиста тоже прежний. Работала долго – почти десять минут передачи.
Мы приуныли. Десять минут – это действительно долго, можно передать большой массив информации. И все – наверняка ценные сведения.
– Пеленгаторы засекли, откуда передача шла?
– Определили. Поселок Ворожба.
Я достал карту. От Конотопа – до поселка семьдесят пять километров. И опять поселок стоит на шоссе и железной дороге. Есть о чем задуматься!
– Ты чего, Колесников?
– Третий раз передача идет, и вот что интересно – все точки выхода стоят на шоссе и железной дороге.
– Пассажирские поезда не ходят. Надо искать машину.
– А работники железной дороги? Хоть эшелоны и воинские, транзитом следуют, но паровозы где-то базируются, депо у них должно быть. Где-то они должны углем и водой бункероваться. И речь не только о поездных бригадах. Есть составители поездов, обходчики, стрелочники. Всех должностей я просто не знаю, – не отступал я.
– Далась тебе эта железная дорога, – пробурчал Свиридов.
– А расшифровка есть? – посмотрел я на полковника.
– Нет еще. Каждый выход в эфир – разные шифры, только позывные прежние. Шифровальщики в штабе фронта бьются, Москву подключили, но пока – ничего.
Мы посидели, обсудили разные версии.
Мне же втемяшилась в голову мысль о работниках железной дороги. Почему – и сам не пойму, интуиция, наверное, подсказывала.
Утром, договорившись со Свиридовым, я отправился в одиночку в депо. Оказывается, было такое в Конотопе. Представившись, попросил начальника депо показать списки всех поездных бригад, кто работал в дни выхода рации. Опять разочарование – ни одна фамилия не повторялась дважды.
– А это все лица, кто ездит на поездах?
– Нет, почему же? Наше депо отвечает только за локомотивные бригады, а есть еще вагонное депо.
– И что с того? Они что, не вместе работают?
Я просто не представлял организацию работы железной дороги.
– Так на поезде еще люди есть. Главный кондуктор, например – он в хвостовом вагоне ездит, на переходной площадке, да и другие, – терпеливо растолковывал мне «кухню» обслуживания поездов начальник депо.
– А где находится вагонное депо?
– Перейдите через пути и – направо.
Эк у них все запутано! Однако со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
Начальник депо проводил меня к табельщице, которая, просмотрев бумаги, выдала список с фамилиями. Я пробежал его глазами. Одна фамилия повторялась дважды. Опять не укладывается… Если бы это был он – она бы повторялась уже три раза. А два – могло быть простым совпадением.
Я уже собрался уходить.
– Ой, подождите, товарищ военный! Подмена была – только сейчас вспомнила. Федотов менялся сменами с Коростылевым.
– Федотов? – я постарался спросить это безразличным голосом. А внутри екнуло. Ведь фамилия «Федотов» – как раз та, что встречалась уже дважды.
– Да, главный кондуктор. Что-то у него дома стряслось, и он вчера на смену выходил, а должен был – сегодня. Он чего-нибудь набедокурил?
– Нет-нет, простая проверка. Но об этом – никому не рассказывайте.
Я нашел отдел кадров и попросил предъявить все личные дела главных кондукторов. Не стоило брать отдельно личное дело Федотова – ни к чему привлекать внимание к его персоне. Женщины – народ болтливый, проговорятся невзначай и вспугнут рыбку.
Меня отвели в отдельную комнатушку. Усевшись на скрипучий стул, я разложил на столе личные дела, нашел дело Федотова. С тусклой фотографии на меня смотрел мужчина средних лет с невыразительным лицом. Так, почитаем: «Федотов Степан Григорьевич, 1911 года рождения, уроженец города Сумы. Образование – семь классов. В партии не состоял… холост… не привлекался. Домашний адрес: проезд Харьковский, дом 7».
Биография тоже ничем не привлекала. На работе с 1942 года, ранее работал главным кондуктором в Туле и Курске. Сюда переведен вместе с группой других работников распоряжением Наркомата путей сообщения.
В характеристике все стандартное – да в них ничего такого и не бывает. «Трудолюбив, с товарищами общителен, в порочных наклонностях замечен не был, поддерживает и разделяет политику партии. Среди родственников репрессированных нет…» – и так далее.
Я просмотрел несколько других личных дел. Все они были похожи друг на друга, как две капли воды, за исключением фамилий. Стало быть, работа ведется формально, для отчета. Положено – сделано. А человека – с его слабостями и сильными сторонами – не видно. И еще – не во всех личных делах были фотографии.
Немного посомневавшись, я осторожно поддел ножом фотографию Федотова, отклеил его с листа учета и сунул в карман. Созрела у меня одна мысль, но надо было посоветоваться с начальством. Поэтому со станции сразу же и направился к Сучкову, поскольку Свиридов хоть и старший группы, решать этот вопрос неправомочен.
На удачу, полковник оказался на месте.
– Чего тебе, Колесников? Только коротко и четко – времени нет.
Я вкратце рассказал ему, что все три выхода радиста в эфир расположены на одной линии, что общими являются шоссе и железная дорога и что в трех случаях дни работы рации и рабочие дни кондуктора Федотова совпадают.
– Интересно! – полковник откинулся на спинку стула. – Что предлагаешь?
– Виноват, товарищ полковник, фотографию его я из личного дела изъял. Есть мысль съездить в депо Тулы и Курска – там Федотов работал до перевода в Конотоп, и предъявить снимок на местах – опознают ли? Поговорить с людьми – с кем больше всего общался?
– Может быть, пустышку тянем, а может – и нет, – покрутил пальцами полковник.
– Прошу направить меня в командировку.
Сучков задумался.
– Поездом долго будет – ходят нерегулярно, в воинский эшелон могут и не взять. По-моему, у вас мотоцикл с коляской трофейный остался?
– Есть такое дело.
– Передай от меня писарю – пусть он командировочное предписание выпишет, и езжай. Если нароешь чего – сразу звони. И помни – не прохлаждаться посылаю, работать!
– Так точно, товарищ полковник!
– Действуй. И удачи тебе!
Хотел к черту послать, да ведь начальство – нельзя.
Взял у писаря командировочное и сразу – на квартиру. Мотоцикл наш трофейный, что от убитого диверсанта остался, у нас находился. Оседлал я его и – в дорогу.
Эх, фронтовые дороги, досталось же вам: танками раздавлены, бомбами разбиты – не дороги, а направления. Пока до Курска добрался, думал – всю душу дорога из меня вытрясет.
А в городе сразу в вагонное депо и – к начальству. К носу – удостоверение, чтобы проникся соответствующим пиететом.
– Да вы садитесь, товарищ…э…
– Колесников.
– Да. Так что вас интересует?
– Работал ли у вас кондуктором некий Федотов?
– Не могу сказать, я здесь человек новый, всего два месяца.
– Тогда отведите к человеку, который может это знать.
Меня провели к начальнику отдела кадров – пожилой женщине.
– Евдокия Павловна, вот к вам товарищ из органов.
Женщина побледнела.
– Нет-нет, успокойтесь, я насчет одного вашего работника. Хочу узнать, работал ли у вас раньше такой – Федотов его фамилия?
– Был такой, даже в документы заглядывать не буду. Я ведь двадцать лет в депо работаю, в кадрах. Всех знаю.
– И какой он из себя работник?
– Нормальный. Не выпивоха, не скандалист, тихий такой, знаете, уважительный. Приветливый – встретит, всегда поздоровается и непременно поинтересуется – как здоровье?
– А где он сейчас, не знаете?
– От нас его в Тулу перевели, да не его одного – десять человек забрали. Вы же знаете – работники путей сообщения на военном положении, куда прикажут, туда и переезжают.
Я достал из кармана фотографию Федотова, завернутую в листок бумаги.
– Посмотрите на эту фотографию.
Женщина взяла фото, всмотрелась, вернула мне.
– А кто это?
Я замер. Что это может значить? Фото плохое или человек на нем не Федотов?
– Вы уверены, что не знаете этого человека?
– В первый раз вижу.
Сердце подпрыгнуло – неужели вышли на след радиста?
– Евдокия Павловна, опишите, пожалуйста, внешность Федотова.
– Господи, да что он такого натворил? – забеспокоилась кадровичка.
– Пока ничего. Кража из вагона произошла, просто расследуем.
Инспекторша отдела кадров довольно ярко и образно описала внешность Федотова, начиная от украинского акцента и заканчивая походкой. Я все записал на бумагу.
– Спасибо, Евдокия Павловна, вы нам очень помогли. Не подскажете еще, где у вас комендатура?
– Если устроит, есть железнодорожная, на вокзале.
Я поблагодарил работников депо и вышел на улицу. Теперь мне срочно был нужен телефон – именно воинский, закрытой линии.
Я сел на мотоцикл и через железнодорожный переезд выехал на площадь перед вокзалом. В здании вокзала нашел военного коменданта.
На вытянутой руке показал коменданту удостоверение с тиснеными буквами СМЕРШ.
– Мне нужен телефон закрытой связи.
– Сейчас, это можно, мы со всем почтением, – засуетился тот.
Комендант был явно рад, что я не к нему лично.
– Вот – пожалуйста.
Сам застыл у двери.
– Я бы хотел остаться один, слишком важные сведения. Или у вас есть допуск к государственным секретам?
Комендант мгновенно испарился.
Я поднял трубку. До Сучкова дозванивался бесконечно долго, через сеть промежуточных коммутаторов. Наконец в трубке щелкнуло, и раздался знакомый голос:
– Але, на проводе.
– Товарищ полковник, это Колесников – я из Курска говорю.
– Накопал чего-нибудь?
– Фотографию фигуранта в депо не опознали.
– Тэ-э-экс…
Полковник явно не ожидал такого результата.
– Разрешите съездить в Тулу. Надо разобраться, где и когда произошла подмена.
– Действуй, разрешаю.
– Товарищ полковник, не упустить бы его там, в Конотопе, пока я здесь все проверю.
– Не учи начальство.
Сучков повесил трубку. А у меня уже азарт охотничий появился, как у собаки, что на след вышла. От Курска до Тулы поболее будет, чем я уже отмахал от Конотопа. Но делать нечего, инициатива – она не только хлопоты и проблемы несет, без нее успеха не добьешься.
В депо мне подсобили подзаправить мотоцикл. И – снова на мотоцикл, снова езда по разбитым дорогам.
Ночью проехал Орел.
В Тулу я приехал уже под утро. В желудке сосало. Я попытался вспомнить, когда ел последний раз. По-моему, завтракал с сослуживцами – еще в Конотопе…
Я подъехал на привокзальную площадь и прошел на продуктовый пункт – по продаттестату отоварился за три дня. Съел, все, что получил, и даже вкуса не почувствовал. Все мои мысли были поглощены делом. Я хотел – стремился, как никогда за последний год – успеть выявить радиста. Он – пока единственная наша ниточка к группе немецких агентов. Каждый день промедления, каждый его выход в эфир – это удар по нашим частям.
Голод отступил, но очень хотелось спать, голова была чугунной.
Я перекурил и, оставив мотоцикл на привокзальной площади, направился по путям в сторону вагонного депо. Что меня успокаивало и радовало – так это то, что все структуры железной дороги работали круглосуточно: не придется ждать утра.
«Схожу-ка я в депо – разузнаю все и завалюсь спать», – решил я. Иначе усну за рулем.
Здание вагонного депо в сравнении с тем, которое я видел в Курске, казалось почти не пострадавшим от бомбежек.
Снова опрос. «Да, работал Федотов, потом в Конотоп переведен был». Ничего плохого о нем сказать не могли. И уже ожидаемое – фотографию не опознали. На ней – не Федотов.
Мне стало ясно, что настоящего Федотова подменили немецким агентом где-то между Тулой и Конотопом. Настоящий, вероятнее всего, убит и гниет где-нибудь в безвестной речушке. Как работник Наркомата путей сообщения, Федотов должен был перемещаться по железной дороге. Опять все упиралось в железную дорогу!
На всякий случай я взял списки работников, переведенных из Тулы в Конотоп. Таких оказалось трое: машинист паровозной бригады, его помощник и главный кондуктор Федотов.
Созвонившись с Сучковым, я доложил о новостях. Собственно, нового только и было, что подмена произошла на участке Тула – Конотоп немногим более месяца назад. Стало быть, и группа немецких агентов действует в наших тылах примерно столько же.
Полковник одобрил мои действия и напоследок сказал:
– И вот что, расшифрована первая радиограмма. Слушай текст, может быть, он наведет тебя на мысль – где искать:
«Раух сообщает Гнезду – ежедневная пропускная активность по станции Конотоп – сорок составов с военной техникой. Нуждаемся в деньгах и документах. Срочно высылайте запасные батареи к рации. Могу предположить, что дальнейший удар Центрального фронта последует в направлении Чернигов – Мозырь».
– Это все?
– Да, возвращайся назад.
Черта с два я сейчас поеду домой – надо отоспаться, хотя бы часа четыре.
Я вернулся на привокзальную площадь к мотоциклу. Рядом с ним прохаживались сержант и солдат с повязками на рукавах – «Патруль».
Козырнули:
– Ваш?
– Мой.
– Предъявите документы.
Я показал удостоверение и командировочное предписание.
– Можете следовать дальше.
Искать гостиницу – бесполезно, не было их в войну: все были переоборудованы под госпитали или штабы.
Я отъехал на окраину, увидел более-менее целый дом и постучался. Дверь открыла симпатичная, средних лет женщина. Договорился с хозяйкой об отдыхе за буханку хлеба. Оказавшись в отдельной комнате, с наслаждением разделся, сунул пистолет под подушку и вырубился с настроем – немного отдохнуть и встать через четыре часа.
Не знаю – кого как, но меня внутренние часы никогда не подводили – проснулся, как и рассчитывал, через четыре часа. Спать еще хотелось, но голова уже соображала.
Умылся холодной водой и – в обратный путь.
Миновал Щекино, а потом дорога по холмам пошла: подъем – спуск, подъем – спуск… Шоссе техникой забито – машины, тягачи, лошади с повозками. Не обгонишь и быстро не проедешь.
Кое-как, уже ночью добрался до Орла. С трудом, с помощью местного СМЕРШа, заправил мотоцикл. С бензином были проблемы.
– Вся горючка на фронт ушла, веришь – баки почти сухие, – пожаловался местный оперуполномоченный.
Он же помог мне с ночлегом, приютив на диванчике в кабинете.
А утром – снова в путь.
Вечером я был уже в Курске. Ночевать или дальше ехать? Нет, переночую – до Конотопа еще далеко, не выдюжу. Тем более фара имеет только узкую щель и светит едва ли на двадцать метров. Ночью ехать – сплошная мука, дороги не видно.
Пришлось искать ночлег на окраине, но мир не без добрых людей – повезло, пустили. Я опять переночевал у сердобольной бабушки, расплатившись деньгами. Продуктов – этой недевальвируемой валюты – уже не было.
Едва рассвело, как я снова отправился в путь – пока дороги еще не были забиты колоннами войск. И уже поздним вечером въехал в Конотоп. Устал так, что не пошел к Сучкову, а завалился в нашу комнату и, едва стянув сапоги, без сил свалился на кровать. Мышцы ныли так, как будто их долго мяли и выкручивали. Нелегко даются фронтовые дороги!
Утром я наскоро умылся, сбрил трехдневную щетину и помчался в отдел – предстать пред глазами начальства. Подробно доложил полковнику, что успел нарыть.
– Молодца! Не зря, значит, съездил. А мы тут тоже не сидели сложа руки. У меня один из офицеров – может быть, знаешь – Кирьянов из 4-го отдела, он из бывших «топтунов». Поводил вчера твоего Федотова – аккуратно так поводил!
– Какой же он мой?
– Твой, твой, не отнекивайся. Так вот: был он в пивной на Сталинской улице и, по-моему, обменялся информацией с буфетчиком.
– Это что – не точно?
– Близко подойти Кирьянов не смог – чтобы агента не насторожить и самому не спалиться, потому ручаться не может. Но спичечными коробками они, похоже, обменялись.
– Любопытно!
– Еще как! Людей не хватает за всеми проследить. Силовиков достаточно – схватить, повязать чисто, а вот с «топтунами» напряг. Не каждый может следить за человеком так, чтобы его не заметили. Причем заметь – весь день.