Студенты заметили прибытие незваных гостей и приглушили музыку, некоторые резво нырнули в подъезд. Самые смелые (или пьяные), впрочем, остались. Их судьбе я не завидовал.
— Пошли. — Я тронул Игоря за рукав. — Самый подходящий момент.
— Не поверишь, Киря, столько адреналину, что даже страха нет, — сказал Игорь, потирая руки.
— Сейчас будет дополнительная инъекция, — сказал я. — И приготовь носовой платок, закон все-таки нарушаем. Твои сосуды не выдержат.
— Хорошо бы, — вздохнул Игорь.
Под стенания несчастных подростков и крики милиционеров мы пересекли улицу и потопали вдоль хрущевки. В некоторых местах общагу от нас загораживали гаражи, и это было хорошо. Еще лучше было то, что легавые и студенты не обратили на нас внимания, занятые друг другом. Кто-то из студентов запел матерную песню. Потом послышались глухие удары, но студент все равно пел, а удары становились яростнее, и студент пел тише, но все равно пел, как настоящий революционер, а потом все-таки замолчал. Мне стало жаль студента.
Нужный гараж крайний, он покрашен коричневой краской. Я видел его не только в видении, но и на фото.
— Тоже на карте нарисовано было? Или Лерка тебя фотографией снабдила?
— Не-а. — Я помолчал. — Как-то залез в документы шефа, а у него там очень много интересного хранится насчет сотрудников, их детей и возлюбленных детей, если таковые имеются. Про меня тоже много было; впрочем, речь не об том.
— Иногда я жалею, что помог тебе устроиться в Институт, — весело сказал мой друг. От его хандры не осталось и следа. — Ты ж меня кругом подставляешь, Кирчик.
Нужный гараж мы нашли быстро; площадка перед ним была относительно чистой. На ней имелся пенек «для курения», рядом с которым стояла пол-литровая банка из-под растворимого кофе, забитая окурками; левее расположились металлический столик и скамейка, переделанная из детских качелей. Над головой из окна хрущевки тянулись провода, телефонный в том числе, которые исчезали в отверстии под самой крышей гаража. Щели в железных воротах были утеплены монтажной пеной; кусками подтаявшей сахарной ваты она торчала по периметру ворот. В нескольких местах пену пытались счистить ножом, но потом, видно, надоело — и бросили.
— Хорошо устроился, чертяка, — восхищенно пробормотал Игорек и, испугавшись своего голоса, обернулся на окна хрущевки — там было темно и тихо.
— Ушел от родителей полгода назад, — сказал я. — Здесь у него друзья живут, в техникуме вместе учатся; всей компанией сайтом занимаются; торгуют через Интернет помаленьку, реклама, то-се. В гараже их мозговой центр; в нем же ночует и Семен. Обычно.
Мы подошли к гаражу. Игорь уселся на пенек и принялся с умным видом разглядывать замок. Замок был висячий, массивный. Новенький — он влажно поблескивал, купаясь в свете ущербной луны.
— Сейчас самое сложное, — прошептал я. — Сможешь так открыть или железяку какую-нибудь поискать?
— Замок легкий, — сказал Игорек. — Ради смеха мы такие у нас во дворе шпилькой открывали.
— Вот еще что, — сказал я. — Есть ведь, наверное, какая-то сигнализация, раз такой простой замок? Все-таки там должна быть дорогая техника: компьютер, телефон…
— А чего теперь думать, раз приперлись? — возразил Игорь. Он встал, размял руки — жалобно хрустнули суставы, — достал из кармана сигарету и большую скрепку(когда успел припасти?). Сигарету сунул в рот и прикурил. Я хотел сказать, чтобы он потушил сигарету, потому что ее могут увидеть из окна, но передумал. Игорю нужен свет.
Мой друг размотал скрепку, сунул кончик ее в замочную скважину, ругнулся, выдернул скрепку, сложил края вместе, согнул чуть, снова воткнул в скважину, что-то поддел.
— Хорошо… есть, милая, есть…
— Открывается? — спросил я нетерпеливо.
— Нет, пока… я про нос…
Я зашел сбоку; в неверном свете сигаретного огонька было видно, как по Игорьковым усам стекают черные капли; они попадали на губы, и мой друг поднимал голову, разрешая крови протечь в рот, глотал ее и возвращался к замку.
— Не стал я еще тварью бездушной, нет, — пробормотал Игорь, — человек еще, могу на свете пожить…
Замок щелкнул.
— Опля, — шепнул Игорек, откладывая замок в сторону. Взялся за створки и сказал: — Если благие намерения ведут в ад, то богопротивные, несомненно, в рай. Бог любит отступников и грешников. Главное — успеть перед смертью исповедаться. И раскаяться. Причем надо делать это искренне, тогда прокатит.
Ворота, открываясь, не скрипнули — наверное, Семен периодически смазывал их; мы приоткрыли их немного
и нырнули во тьму. Я нащупал выключатель, но нажимать не спешил, потому что в голову пришла одна мысль. Я шепнул Игорю:
— Посмотри снаружи, когда я свет включу, видно или нет?
— Без проблем.
Я щелкнул выключателем, подержал секунду и снова потушил свет. Игорек вернулся с хорошей новостью: все щели в гараже «запенены» прекрасно, света не видно. Единственный источник света — маленькое окошко для вентиляции располагается под самым потолком и прикрыто темной сеткой. Находится оно в той стене, которая расположена к дому под углом, близким к девяноста градусам, и скрыта к тому же соседним гаражом. В общем, полный порядок.
Мы зажгли свет и убедились, что красть в гараже нечего. А значит, сигнализация не очень и нужна.
Обстановка здесь была довольно аскетичная: старые ковры и половики украшали стены и пол, в некоторых местах кнопками или скотчем к ним были пришпилены постеры с распутными девицами неглиже; на покосившемся столике примостился старенький компьютер (единственное, что имело здесь хоть какую-то ценность) и разбитый телефонный аппарат неприятного бурого цвета. Я поднял трубку, чтобы услышать гудок. Услышал. Вернул трубку на место.
Еще здесь были: старая гитара, ржавый холодильник в дальнем углу и тумбочка рядом с ним. На тумбочке — фотография в рамочке снимком вниз и куча бумаг.
Игорь первым делом открыл холодильник, нашел там бутылку водки и несколько пластиковых стаканчиков.
— Будем?
— Поймут, что пили.
— Бутылка ополовинена. А если поймут… ну и ладно. Мы ничего больше брать не будем. Пускай. На билеты ведь потратились — хоть так долг вернем.
Я не ответил. Включил компьютер. Работал он медленно: такому старью самое место на свалке. Аналоговый модем тоже не внушал оптимизма.
— А как они сайт поддерживают? — спросил Игорь. — Ну в смысле разве компьютер не должен быть все время включен?
— Их сайт находится на бесплатном домене, — ответил я. — Ты лучше посмотри, что у Панина в тумбочке, а я пока пороюсь в компьютере. Быстрее, последний монорельс на город через полчаса!
В компьютере ничего интересного не было. Фотографии видов города, графоманские тексты панинских рассказов — все они начинались с фразы «герой проснулся на рассвете от ужасного похмельного синдрома»; маленькие игрушки вроде «Тетриса», музыкальные записи — колонок или наушников не нашлось, и я не представлял, как Панин их прослушивает.
Отыскал также несколько файлов-архивов, закрытых паролем; хакер из меня никудышный, поэтому я просто скопировал их на диск. Диск сунул в карман, чтобы завтра показать специалисту.
Игорек тем временем распотрошил тумбочку. Нашел кучу исписанных нотных тетрадей и лекции и принялся внимательно их проглядывать. Вскоре бросил это дело, налил в пластиковый стакан водки и хряпнул самостоятельно. Высморкался в заготовленный платок. На платке осталась кровь, и он одобрительно хмыкнул.
— Ничего не нашел?
— Фигня всякая. Ничего.
— Тогда пош…
Снаружи зашумели, зашелестела гнилая листва, заскрипели сухие ветки под чьими-то ногами, отчетливо тявкнула собака. Со всех ног я кинулся к выключателю и щелкнул им. Замер в кромешной темноте. Старался не дышать, а Игорь следовал моему примеру, и я совсем его не слышал.
— Здесь кто живет? — Голос был властный, чуть хриплый. Как у Высоцкого.
— Семка Панин… — Просящий, тонкий, почти детский голос. Студент? — Ты же знаешь…
— Я тебе что говорил? Что я Панину говорил? Чтоб завтра же закончили балаган! Рекс, стоять! Чертова псина, живодерам тебя сдать на мясо надо…
— Пап…
— Я тебе сейчас не папа. Я тебе сейчас товарищ милиционер. Почему дома не ночуешь? Какого черта к этим придуркам в общагу пошел?
— Я…
Стук в дверь — совсем рядом с замком. Замком, который валяется, забытый, на земле, там же, перед дверью. На улице темно, но все-таки не настолько, чтобы не заметить — замка нет. Нет его!
Я проклинал себя и особенно Игоря. Почему не подумали? Не приладили замок на место, чтоб казалось, будто дверь закрыта?
— Сейчас мы с этим Паниным поговорим…
Стук в дверь.
— Пап… то есть, товарищ милиционер, говорю ж вам, нету его там… он у подружки сегодня обещался ночевать… а подружкин отец, кстати, в ФСБ работает…
— ФСБ нам не указ! — со злостью ответил хриплый. Пнул дверь ногой — она задребезжала, но не открылась и не скрипнула.
— Ключ давай. У тебя есть, я знаю.
— Нету, па… Товарищ милиционер! Потерял… ой…честно, честно потерял!
— Брешешь, сучонок!
— Нет!
Мы замерли. Я напрягся: дурацкая идея со взломом панинского гаража казалась теперь еще более дурацкой, и я обзывал себя самыми последними словами, клялся, что ума у меня меньше, чем у самого тупого робота, обещал самому себе, что больше никогда…
— И запомни: не водись с общажной швалью, а особенно с этим Паниным…
Голоса растворялись в звенящей гаражной тишине. Собака тявкала вдали, а потом и вовсе замолчала.
— Чуть в штаны не намочил от страха, — признался Игорь.
Я зажег свет.
Кровь хлестала у него ручьем.
Чуть позже мы ехали в вагоне монорельса, на который едва успели. На площадке перед платформой все так же стоял водитель «волги». Кажется, он уснул. Из приоткрытого окошка вился тонкой струйкой серый табачный дым, а к запаху никотина примешивалась горчинка.
В вагоне нас ударило с новой силой; страх выходил у меня в виде непрекращающейся дрожи, а у Игорька продолжала течь кровь. Большущий платок уже наполовину потемнел, пятна появились и на дерматиновой обивке скамейки рядом с Игоревой задницей.
Соседей в вагоне было несколько: в дальнем углу дремала молодежная компания. Против ожидания вели они себя мирно и даже не курили. Наверное, потому, что среди них была девушка. Напротив плотный мужичок, близоруко щурясь, читал книжку в мягкой обложке. Автором значилась некая Марья Пельш, мастер современного детектива. Ее фотография была выведена на обложку.
— Миленькая, — сказал Игорь. — Похожа на ту, что на тумбочке у Панина твоего стояла.
— Разве там не Лерка была?
— Нет, Киря, — помотал головой мой друг. — Не Лера, а вот эта. — Он вытянул из-за пазухи фотографию.
Вагон несся на приличной скорости; в окошко дул ветерок, который, казалось, трепал волосы девушки с фотографии. Девчонка действительно была миленькая: не толстая, но и не худая; жиденькие волосы цвета соломы, карие глаза, губы пухлые, щечки румяные — этакая пышечка. Но все равно милая, не отнять. Невинная, что ли.
На ней были туфли с широким каблуком, черные стретчевые брюки и красно-зеленый полосатый свитер с веревочками, завязанными бантиком, на рукавах и воротнике-стойке. На вид девушке было лет шестнадцать, не больше.
— Свитер как у Фредди Крюгера, — сказал Игорь. — Спорим, в котельной работает? Уголь для хозяина таскает.
На вид ей было шестнадцать, но внутреннее чутье подсказывало, что возраст несколько иной.
Внутреннее чутье взбесилось в очередной раз за последние несколько часов. Внутреннее чутье утверждало, что девушке четыре тысячи лет. Плюс-минус век.
— Черт подери… — пробормотал я.
Игорь хихикнул. Я посмотрел на него и замер, не зная, что делать и говорить: Игорек истекал кровью. Казалось, что кровь сочится у него даже из горла. Промокший насквозь платок валялся на полу, рядом с ним темнели темно-красные пятна.
— Игорек… ты чего, чертяка? — Я схватил его за плечи. — Соберись!
Тело его обмякло. В руках я держал не человека, а безвольную куклу. Только губы его еще двигались:
— Кирмэн… переборщил я… дурак… сдохну теперь…
— Ты чего?
Он закашлялся, и кровавые брызги полетели мне в лицо.
— Переборщил… тебя подставил… думал, только себя наказываю…
— Да что случилось-то?
— Паспорт я там свой оставил… ну… там, на тумбочке, откуда фотографию взял… теперь… и на тебя… выйдут…
— Малышев, мать твою!!
Он потерял сознание.
Мы вытаскивали Игоря из вагона скопом; помогли мальчишки, которых я растолкал, начиная паниковать. Слава богу, они выходили на той же остановке. У девчонки в сумочке нашлись тампоны, я разорвал два и затолкал вату Игорьку в ноздри. Кто-то посоветовал приложить к затылку холодную монету. Как назло, монеты ни у кого не нашлось.
Втроем мы вытащили Малышева на перрон и остановились передохнуть. Кровь у него текла, но не так обильно. В сознание Игорек приходить не собирался, дышал еле-еле, лицо его побелело как мел, а рыжие кудри казались огненно-красными. Он напоминал мне огромную фарфоровую куклу — так неестественно выглядел.
— Больница в квартале отсюда, — сказал один из пацанов. — Через травмпункт пойдем.
— Какой, к черту, травмпункт?
Иначе не пропустят, главный вход в это время закрыт.
Пацаны оказались отзывчивыми, что редкость в наши дни. Они помогли мне дотащить Малышева до самой больницы. Охранник на воротах безропотно поднял шлагбаум, а нам навстречу кинулись санитары. Они сами только что приехали с вызова: возле дверей стояли две машины «скорой помощи». Игорька погрузили на носилки, а я поплелся в регистратуру.
Возле регистратуры народу было немало; в проходе на каталках лежали мужчины, один лежал просто так и не двигался, а другой прижимал к окровавленному лбу марлевый тампон и тихонько' стонал; молодая девушка нервно кусала ногти в углу, о чем-то спорили с регистраторшами две вредные старушки. К неподвижному мужчине на каталке подошла медсестра и взяла его вялую руку. Держала ее и смотрела на часы, а я смотрел на нее, и так продолжалось очень долго, и непонятно было, зачем она так долго меряет пульс. А потом откуда-то из переплетений больничных коридоров вышел врач в голубом халате, от которого пахло спиртом и салом. Он вежливо, но настойчиво оттеснил старушек от окошка и кивнул мне, и я продиктовал девушке свои и малышевские данные. Попросил позвонить и оставил на автоответчике Игоря сообщение для его жены. Я отошел от окошка и посмотрел на медсестру: она все еще глядела на часы и держала в руках вялую кисть неподвижного больного, а рядом все громче стонал второй больной с окровавленным ватным тампоном у лба. Доктор отвел меня в сторону.
— Что с ним? — спросил я.
Врач потер лоб, глаза его, покрытые сеточкой лопнувших сосудов, блестели; видно, не спал несколько дней.
— Состояние стабильное, — сказал доктор. — В себя пришел, но пока слишком слаб. Я побоялся его расспрашивать… что произошло?
Я рассказал о малышевском недуге. Доктор покачал головой:
— Да уж…
Меня заставили подписать еще какие-то бумаги и выдали под расписку Игоревы вещи: ключи, сотовый, деньги, а самого Малышева госпитализировали. Повезли на каталке к больничному лифту — на третий этаж, к «нервным», как выразился врач. По дороге я пожал Игорю руку, он ответил, но слабо: пальцы его не слушались. Кровь из носа уже не текла, но на щеках у него выступил нездоровый румянец. Игорь пытался что-то сказать, шевелил губами, но я не услышал ни слова. Шепнул ему на ухо ободряюще:
— Держись, братишка… я съезжу за твоим паспортом… не бойся… и за курочкой твоей тоже заеду…
Паспорт Игоря мне нужен был в любом случае, для оформления. Доктор взял с меня обещание, что завтра он будет в регистратуре.
Толстая медсестра в крахмально-белом халате завезла Игореву каталку в лифт. Дверцы лифта сошлись. Я долго смотрел на них. Вспомнил вдруг, что последняя электричка на Левобережье была та, на которой мы туда поехали. То есть придется вставать рано утром и ехать, чтобы спасти Игорька.