Но теперь, впервые прорвавшись в будущее, луч принес лишь груду смутных образов будущего, смешанных в нелепой последовательности и, видимо, выхваченных из самых разных временных отрезков.
Они впятером, весь экипаж «Альбатроса», сидели перед экраном установки. Здесь было еще очень много людей, люди вздыхали и покашливали, негромко переговаривались, но иногда наступала мертвая, невероятная тишина. Когда запись обрывочных картин будущего прекратилась, ее начали демонстрировать снова. И Андрей Ростов, сжав ладонями голову, снова стал всматриваться в экран, дожидаясь тех слов, которые где-то в будущем были сказаны о его полете на Теллус.
Невероятным было то, что среди обрывочной, сумбурной информации из будущего было и это — слова о том, что ждало экспедицию; но ведь столь же невероятным было абсолютно все: луч-импульс, скользящий сквозь время, экран, освещенный призрачными картинами будущего, принесенные из будущего звуки.
…Непривычно широкая магистраль, заполненная рядами машин, среди которых мелькали иной раз и самые обыкновенные, привычные и сегодня машины, — этот кусок будущего был отделен от настоящего, видимо, совсем небольшим временным промежутком.
…Потом в ореоле цветных расплывчатых пятен — запись была очень нечеткой, обрывочной, — берег моря, на который накатывались волны. Берег был совершенно пуст, только на песке лежала забытая кем-то книга. Ветер шелестел страницами и постепенно засыпал книгу песком. Солнце висело низко над горизонтом, и по волнам тянулась к берегу желтая, слепящая глаза дорожка. Неясной была эта картина, но зато очень отчетливыми, стереофоническими оказались звуки: мерный рокот волн, шелест песка.
…В калейдоскопе цветных пятен, резких вспышек, мерцающих огней огромное здание, не похожее ни на что, просто причудливое нагромождение деталей, в которых, казалось, не было никакого порядка. Рядом со зданием, однако, бил самый обыкновенный фонтан. Здание стояло на городской площади, но площадь оказалась странно безлюдной, только в самом углу ее, почти неразличимая на экране, на каменных плитах играла маленькая девочка в белом платье. Эта картина была совершенно немой.
…Ее сменила другая: женщина-блондинка в белом халате работала в химической лаборатории. Здесь все было привычным и совершенно неотличимым от настоящего — такая же в точности лаборатория могла быть и в расположенном неподалеку комплексе химических институтов. Возможно, в этот раз луч-импульс принес кусочек совсем уж близкого будущего, отделенного от настоящего, может быть, днями. Женщина быстро и уверенно занималась своим делом, и Андрей подумал о том — мысль была не очень уместной в этот момент, не обязательной, потому что главным было другое, то, что прямо относилось к его экспедиции; но все-таки мысль появилась, — подумал о том, что, как странно: женщина из недалекого будущего даже не подозревает, занимаясь своей обычной работой, что луч-импульс фиксирует каждое ее движение, каждый жест. В этом было что-то такое, что могло бы показаться, наверное, неделикатным, если не употребить другого слова, более резкого… Но Андрей не мог думать об этом долго, потому что вот уже сейчас, спустя секунды, с экрана снова должны были прозвучать слова, относящиеся к нему самому, к будущему полету «Альбатроса», до старта которого теперь оставалось только двенадцать дней. И вот…
…Померкло четкое изображение химической лаборатории. Теперь по экрану слева направо ползли пульсирующие разноцветные волны. Потом замелькали цветные пятна, но цвета вдруг исчезли, и хаос на экране стал черно-белым. Изображение не появлялось на экране, но уже были слышны какие-то звуки — сначала неясный шорох, затем какой-то протяжный скрип, и, наконец, по-прежнему без изображения — оно вообще так и не появилось в этом фрагменте будущего, — прозвучали слова, хаотичный и обрывочный разговор двух людей:
— …я работал, — сказал мужской голос, — я ничего не знал…
Пауза.
— …Теллус… — сказал другой голос, — космическим экспедициям…
Долгая, продолжительная пауза, и пятна на экране снова стали цветными.
— …Это что-то невероятное, небывалое, — сказал тот же голос.
Очень короткая пауза, вспышка на экране, вслед за которой среди пятен на мгновение вроде бы мелькнули черты мужского лица и тут же вновь исчезли за пятнами.
— …Очень печально… — сказал все тот же, второй голос. — Очень… очень жаль…
— …Неудача, — почти без паузы отозвался первый собеседник, — очень тяжело… Из экипажа «Альбатроса»…
Пауза.
— …Он остался один… остался один… остался один, — с некоторыми промежутками произнес второй голос, и сразу же на экране вспыхнула картина, относящаяся, бесспорно, совершенно к другому: ослепительно зеленый тропический лес, в глубине которого высилось непонятного назначения решетчатое сооружение. На самом верху его была открытая площадка, где стояли, глядя в одну сторону, несколько человек… Впрочем, такое изображение мгновенно исчезло, уступив место следующему.
Их было еще несколько, этих фрагментарных картин, выхваченных из будущего и принесенных в настоящее. Потом запись кончилась, ее стали повторять в третий раз. И тогда в третий раз прозвучали эти слова:
— Он остался один… остался один… остался один…
6
Генеральный директор долго перекладывал на своем гигантском столе какие-то бумаги, потом внимательно и неестественно медленно читал, надев очки, одну из бумаг, и губы его шевелились при этом, как будто он повторял текст про себя, чтобы лучше его понять. Дважды в кабинет заходила секретарша — та самая, которая когда-то показалась Андрею чопорной и сухой. Секретарша что-то негромко говорила, и генеральный директор так же негромко отвечал ей. Когда секретарша проходила мимо Андрея, она всякий раз внимательно осматривала капитана «Альбатроса», и выражение ее глаз было необычным — казалось, она что-то подсказывала ими Андрею, что-то говорила… но что?
Ивашкевич, сидя в кресле напротив, нервно барабанил пальцами по крышке маленького стола. Пороховник и Пономарев, оба в красных тренировочных куртках, разместились на диване и с одинаково напряженными лицами смотрели в окно, за которым шла обычная, повседневная жизнь Порта. Там же на диване примостился и Сережа Крылов, он внимательнейшим образом изучал пол под ногами.
Медленно, испытующе, Андрей осмотрел всех четверых. О том, что должно быть сказано вскоре в этом кабинете, он уже знал: ни о чем другом сейчас просто и не могла идти речь. И он думал, что может сказать каждый из экипажа, когда надо будет дать ответ на вопрос генерального директора дать ответ в первую очередь не для других, а для себя самого, потому что вот это как раз такой случай, когда решение в первую очередь касается тебя, когда оно покажет сначала тебе, и только потом всем остальным, кто ты и чего ты стоишь.
А что скажет он сам, капитан «Альбатроса»?
Андрей переменил позу и на мгновение прикрыл глаза. Было уже очень многое передумано, казалось, что им-то самим решение уже принято, решение бесповоротное, но вот сейчас он понял: он и сам еще не знает, что ответит, когда придет его очередь отвечать. А почему так? Ответ надо искать не в настоящем, не в сегодняшнем дне, а в прошлом, потому что любой поступок или отсутствие поступка, любое решение или отсутствие решения подготавливаются прошлым. А что было в его, Андрея Ростова, прошлом, прошлом, которое казалось ему всегда…
Но довести эту мысль до конца он не успел — как раз в этот момент генеральный директор отложил наконец бумаги и снял со своего круглого лица очки, которые делали его еще добродушнее, и он, видимо, это знал: во всяком случае, очки он убрал не просто в карман пиджака, а подальше, в ящик стола. "Быть может, он просто боялся начать, — подумал Андрей, — он просто тянул время, чтобы начать этот разговор как можно позже".
Еще несколько минут генеральный директор сидел неподвижно, рассеянно глядя по сторонам. Потом он выпрямился и наконец, словно бы продолжая это движение, встал, и тогда в огромном кабинете стало очень тихо. Но даже в такой тишине бас генерального директора был сегодня приглушенным, непривычно мягким:
— О том, что произошло, все вы знаете, — сказал он негромко. — Среди информации из будущего… впервые полученной из будущего… оказались и сведения, касающиеся «Альбатроса». И сегодня я просил вас собраться, чтобы решить, что мы теперь должны делать.
Экспедиция будет, подумал Андрей, слишком много затрачено усилий на ее подготовку, слишком многого от нее ждут. И кто-то обязательно полетит, несмотря ни на что, но вот кто?
— Это не ошибка? — быстро спросил Ивашкевич. — Я хочу сказать: установка в Институте времени заработала впервые. Насколько я понимаю, закономерности ее работы не очень-то ясны пока даже специалистам…
Генеральный директор понимающе кивнул.
— Об этом, конечно, подумали. Была создана экстренная специальная комиссия, она проанализировала все, что передала установка. Сомнений здесь нет: мнение авторитетных ученых было единым. Фрагменты, воспроизведенные на экране, действительно были фрагментами из будущего.
В огромном кабинете снова стало тихо. Потом у Крылова вдруг вырвалось:
— Невероятно! Чем больше об этом думаешь, тем более невероятным все это кажется. Невероятно!.. Сведения из будущего… о нас…
— Да, невероятно! — Генеральный директор выпрямился и от этого стал еще выше. — Невероятно то, что первая же передача из будущего принесла информацию о нашем полете как раз накануне его. Согласен с вами невероятно!
Он высился над своим громадным столом, в этот раз не стесняясь баскетбольного роста. С высоты своего роста он смотрел на пятерых людей, сидевших перед ним, и они могли ему показаться… какими могли показаться?.. Сравнения Андрей так и не нашел.
— Невероятно! — еще раз повторил хозяин кабинета, и голос его теперь был тяжелым, усталым. — Невероятно настолько, что в это просто нельзя было бы поверить, не случись этого на самом деле. Но наше дело сейчас не обсуждать этот невероятный факт, не удивляться ему, а подумать всем вместе, что делать дальше.
Под Ивашкевичем скрипнуло кресло. Крылов оторвал наконец взгляд от пола и стал смотреть в окно. Теперь на Порт за окном с одинаковыми лицами смотрели уже трое: Крылов, Пономарев и Пороховник.
"Он остался один… остался один… остался один", — молнией пронеслось в голове Андрея.
Генеральный директор вздохнул и неожиданно вновь достал из ящика стола очки. Надев их, он опустился за стол, и рука его вновь робко потянулась к пачке бумаг, но, словно бы устыдившись такого движения, он резко отдернул ее.
— А теперь, — сказал хозяин кабинета глухо, — когда мы знаем о том, он кашлянул, — вернее, когда мы можем догадываться о том, что экспедиция окажется крайне тяжелой, может быть, драматической, даже трагичной, должен прежде всего сказать вам, как человек, облеченный высшей властью в космофлоте, что каждый из вас теперь… может теперь… вправе отказаться от участия в экспедиции.
Под Ивашкевичем скрипнуло кресло. С минуту генеральный директор смотрел на загорелого, южного типа человека, сидящего перед ним, с каким-то недоумением, вернее, с каким-то совершенно неопределенным выражением, одним из составных частей которого было недоумение.
— Никто вас за это не осудит. Никто не имеет права осудить. Случай этот из ряда вон выходящий. Раньше по неписаным законам космофлота вы не могли отказаться от участия в экспедиции, теперь же… Как ни скудна эта информация из будущего, ясно одно… Я повторяю снова: никто не имеет права вас осудить, и в первую очередь я не имею этого права. Что скажете вы, Ивашкевич?
Ивашкевич все еще нервно барабанил по крышке стола. Услышав вопрос, он поднял голову, но ничего не ответил. Казалось, что тишина в кабинете густеет. Потом Ивашкевич сделал едва уловимое движение, словно собрался встать, но остался в неподвижности. Он молчал так, словно вопрос относился не к нему, а к кому-то другому, и тишина в кабинете становилась все весомее, все тяжелее, и как будто сам кабинет становился меньше, вплотную к длинному дивану и гигантскому столу придвигались стены, сужалось пространство, странным образом ограничивая мысли, которым становилось все теснее и беспокойнее.
Андрей потер ладонями виски. Он вдруг ощутил страшную, свинцовую усталость, все тело словно налилось громадной тяжестью, не осталось сил переменить позу, положить ногу на ногу. И он вдруг понял, только теперь понял, что, по сути дела, даже не успел еще толком все осознать, даже пока не смог толком как следует это представить. Представить, что, собственно, стоит за этой передачей из будущего. А стоит вот что: экспедиция на Теллус — это лотерея, в которой из пяти билетов выигрывает один. Только один человек из пяти, сидящих здесь, должен был узнать, чем кончится экспедиция. Только одному суждено дойти до конца и понять, ради чего он прошел этот путь. Только один… но кто?