А вот интересно, что все-таки было бы, если бы человечество узнало, что Бог существует — хотя бы в виде Всемогущего? Стало бы оно лучше или хуже, если бы за каждым из них, ни на секунду не отвлекаясь, следил мой пристальный взгляд, от которого нельзя ничего скрыть? Или ничуть не изменилось бы после кратковременного потрясения?
Взять вот и объявить бы так, чтобы это дошло до каждого человека на Земле: «Вот он я, люди. Я — существую!» И в доказательство — парочку чудес позаковыристее. И что тогда? Все до единого сразу станут высоконравственными и устремятся к вершинам прогресса? Перестанут убивать, мучить, угнетать, ненавидеть друг друга? И все это только потому, что над ними будет некто, кто не даст им творить зло и оградит их от всех бед и несчастий?
Ха-ха. Наивная, прекраснодушная утопия — вот что это такое.
На самом деле вначале на Земле воцарился бы хаос. Перевороты в развивающихся и безвластие в развитых странах. Возможно, массовые антицерковные выступления, погром церквей и разрушение Ватикана. Очень вероятно — волна самоубийств по всему миру (в основном, это будут религиозные фанатики, которые придут к мысли, что в Бога отныне верить не имеет смысла: «Верить можно только в то, чего нет, а иначе это и не вера вовсе, а все равно что поклонение эстрадным певцам или кинозвездам; а разве можно жить без веры?»).
Кто-то, наоборот, ударится в слепое поклонение мне и будет готов превратиться в моего верного и бездумного раба.
Третьи же попытаются жить так, словно в мире ничего не произошло. «Если ты не вознаграждаешь за добро и не караешь за зло, — скажут они мне, — то это все равно, что тебя нет. Или ты обманываешь нас и на самом деле бессилен, так что от тебя ничего не зависит?»
Четвертые — в основном те, кто страдает от одиночества — увидят во мне этакую большую жилетку, в которую всегда можно поплакаться.
Найдутся и «самые деловые», которые будут стремиться использовать меня как личного советника по всем вопросам. Чтобы выведать тайны конкурентов и заглянуть в будущее. Чтобы узнать, какие акции подскочат в цене, а какие «обвалятся», во что лучше вложить деньги и как увильнуть от уплаты налогов...
А самые упрямые — наверняка из числа ученых мужей — откажутся поверить в очевидное и будут твердить, что речь идет о «чудовищном обмане народов», о «психотропной обработке населения», о «массовом гипнозе», на худой конец — о «кознях инопланетных пришельцев».
Но когда-нибудь это пройдет, мир постепенно «устаканится», и человечество свыкнется со мной как с неким дополнительным элементом окружающей среды, как будто я — просто очередное природное явление, нечто вроде второй луны на небе.
Что ж, это будет вполне закономерно.
Даже слепой от рождения, у которого вдруг открылось зрение, после первоначального шока привыкает к тому, что мир можно не только осязать и слышать, но еще и видеть.
А мне придется выбирать: или стать этакой всепланетной нянькой, готовой в любой момент прийти на помощь непослушным, беспомощным, сопливым малышам, или же оставаться глухим к мольбам людей о помощи, о заступничестве и о наведении порядка в мире.
И если в первом случае человечество перестанет быть цивилизацией, то во втором случае я стану никому не нужен, и однажды наступит такой день, когда ни один человек в мире не захочет обратиться ко мне.
И что тогда мне останется?
Правильно, сидеть сиднем где-нибудь на облачке (или на вершине Джомолунгмы, или на шпиле самой высокой телевизионной башни — это уж как мне заблагорассудится) и созерцать мирскую суету, как будто это еще один телевизионный канал, одновременно транслирующий миллионы, миллиарды фильмов с разным сюжетом.
Хм. Бог в роли зрителя — это круто!..
В бронированной двери громыхнуло, откидываясь, раздаточное окно. Ага, принесли завтрак. Как всегда — на подносике, все аккуратно — так, что любой ресторан позавидует. Не деликатесы, правда, но зато все высококалорийное и оч-чень полезное. «Кушать подано, Альмакор Павлович, садитесь жрать».
Может, объявить голодовку, чтобы постепенно уморить себя голодом?
Так ведь — не дадут, сволочи. Зафиксируют ремнями на койке и станут подкармливать из капельницы в вену. Или желудочный зонд применят. С них станется. Не хотят, чтобы я дал дуба по собственной воле. Вон, даже посуду мне подсовывают исключительно из стали и никаких колюще-режущих предметов — боже упаси! Ложкой, Альмакор Павлович, ложкой... Как в солдатской столовой.
Тяжко вздохнув, я забрал поднос с откидного окошка, дотащил его до тумбочки и без всякого аппетита расправился с одним из бутербродов. Потом поковырял ложкой омлет с зеленью, через силу проглотил полчашки кофе. Жаль, что сигареты мне не положены — заботятся о моем драгоценном здоровье. Хотя за время, которое я провел здесь, абстинентный синдром табакокурения все меньше дает о себе знать, но иногда хочется хоть чем-то отвлечься.
Можно было и не относить поднос к двери, но я знал, что на моих надзирателей это впечатления не произведет (однажды за несколько дней я накопил таким образом в камере целую груду подносов с грязной посудой и остатками еды, но меня никто не упрекнул в невоспитанности — просто-напросто, проснувшись в очередной раз, я обнаружил, что подносы забрали, пока я спал).
Ну и что теперь?
Посмотреть какой-нибудь фильм, что ли?
Я завалился на кровать и опять принялся щелкать пультом в поисках чего-нибудь интересного.
Внезапно по экрану пробежали полосы, а изображение и звук исчезли.
Знакомые симптомы. Переключение экрана в режим видеофона.
Так и есть: изображение возникло вновь, но теперь уже всю площадь экрана занимало лицо Виталия Гаршина.
— Привет, Алька, — сказал он, глядя на меня сверху вниз.
Как будто он был богом.
Если бы было можно, я бы не стал с ним разговаривать. Но по опыту прошлых переговоров я уже знал, что в таких случаях бесполезно пытаться отключить «телевизор». Для видеофонной связи, наверное, предусмотрена блокировка пульта. Хочешь не хочешь, а от дистанционного общения никуда не денешься. Принудительная трансляция, как это называется у связистов.
— Да пошел ты, — вяло откликнулся я, не меняя позы.
Гаршин не обиделся и не возмутился. Когда на тебя возложена функция парламентера, ты должен держать эмоции в узде.
— Вот что, — сказал он, — чтобы не терять времени напрасно, давай обойдемся без словесных дуэлей. Я понимаю, что у тебя есть веские причины ненавидеть нас за то, как мы с тобой обошлись. И я мог бы привести тысячу доводов в наше оправдание. Но сейчас я хочу, чтобы ты понял одно: случилось нечто такое, что делает все наши разногласия и взаимные претензии абсолютно ничтожными.
Виталий сделал паузу, видимо, ожидая моей реакции, но я молчал, и он продолжал:
— Я уполномочен официально заявить тебе следующее. Мы готовы выполнить любые твои пожелания — разумеется, в рамках наших возможностей. Если захочешь, то уже сегодня тебя отпустят на все четыре стороны. Понадобятся деньги или любые другие материальные блага — мы к твоим услугам. В общем, думай сам... Через час я свяжусь с тобой снова, и ты скажешь мне, чего ты хочешь. Пока.
Экран мигнул и, как ни в чем не бывало, принялся демонстрировать мне рекламные ролики по общероссийскому каналу.
Вот так номер!
С чего бы это мои бывшие сослуживцы так раздобрились? Ведь они наверняка не случайно решили превратиться в золотую рыбку, исполняющую мои заветные желания. Скорее всего им что-то нужно от меня взамен.
А тут и думать не надо — что именно.
Видимо, информация обо мне и о моих экстраординарных способностях просочилась в верха, а там решили приступить к эксплуатации «первой ипостаси Бога»: не пропадать же добру?!
Интересно только: чего они попросят от меня? Резкого увеличения валового внутреннего продукта страны? Оздоровления полуразрушенной экономики? Или ликвидировать политический кризис? А может, на кону стоит чья-то личная выгода?
В любом случае, гнусно все это и противно.
И ни на какие уступки Профилактике я не пойду. Пусть кусают себе локти, но я и пальцем не пошевельну, даже если меня попросят спасти людей, оказавшихся под угрозой гибели. Теперь уже — вполне реальной, а не разыгрываемой.
Кстати, надо бы просветиться насчет последних событий в стране и за рубежом — может быть, там отыщется какая-нибудь подсказка?
Я добросовестно изучил выпуски последних новостей по всем российским каналам, прихватил сообщения «Евро-ньюс», «Би-би-си» и других информканалов, насколько позволяло мое знание языков.
И ничего особенного, в принципе, не углядел.
Конечно, проблем и в мире, и у нас хватало. Стихийные бедствия, преступность, политические конфликты, застарелые и вялотекущие войны, выступления тех или иных народов против власть имущих — всего этого было в избытке. Но так было всегда, и усматривать в этом некую чрезвычайность было бы просто нелепо.
Ладно, подождем, что скажет Гаршин.
* * *
На этот раз он не воспользовался видеосвязью, а явился ко мне в темницу лично. Вид у него был сосредоточенный и мрачный. И в камеру он вошел один, а не с охранниками, как раньше.
Я даже позволил себе усмехнуться:
— Не боишься, что я кинусь, чтобы перегрызть тебе горло? Ведь от такого маньяка, как я, можно всего ожидать.
Однако Гаршин не был настроен шутить.
— Если честно, — сказал угрюмо он, — то сейчас это, наоборот, было бы желательно.
— Короче, — попросил я. — Что вам понадобилось от доброго дяденьки волшебника?
Он присел на край моей койки — других сидячих мест в камере не было — и, не отвечая, с ожесточением принялся тереть ладонями лицо так, словно умывался насухую.
Только теперь я разглядел, что лицо у Виталия серое, как застиранная простыня, под глазами набрякли мешки и что вообще он здорово сдал с того момента, когда мы виделись с ним в последний раз.
— Сначала скажи, чего ты хочешь, — наконец объявил он траурным голосом.
Я хмыкнул.
— Чего я хочу? — повторил я. — Странный вопрос...
— А все-таки?
Ладно, подумал я. Посмотрим, как ты сейчас запоешь...
— Хочу, чтобы меня не стало, — сказал я вслух.
Он вскинул голову:
— В смысле?
— По-моему, я говорю на русском языке, а не на суахили, — усмехнулся я. — Но если у тебя нелады с восприятием родной речи, могу повторить. Да, я хочу, чтобы меня прикончили. Или чтобы позволили мне самому покончить с собой. Никаких претензий к Профилактике иметь не буду — могу дать соответствующую расписку. Ну, что — можете вы исполнить это желание?
— Нет, — сказал он. — Все, что угодно, только не это...
— Почему же?
— Потому что сейчас ты позарез нужен нам, — медленно проговорил Гаршин. — Даже не нам, а всему человечеству. Так уж сложилось, что только ты можешь спасти нашу цивилизацию.
— Ага, — сказал я, — понятно. До боли знакомый сюжет. Близится неминуемый конец света, и только один человек на всей Земле может спасти планету. И что же стряслось на этот раз? Шальная комета? Нашествие кровожадных инопланетян? Угроза тотальной ядерной войны?
Однако Виталий и не думал обращать внимания на мое паясничанье. Сегодня он был серьезен, как никогда.
— Хуже, Альмакор, — сказал он. — Гораздо хуже. Если бы речь шла о том, что ты тут перечислил, поверь, мы бы не стали обращаться к тебе, постарались бы как-нибудь справиться сами. Хоть с инопланетянами, хоть с кометой... А эта угроза такова, что у нас нет иного выхода.
— Слушай, перестань говорить загадками, как герой дешевой мелодрамы. Ты же у нас — ученый, целый академик...
И тогда он рассказал.
По данным астрофизиков, Солнце вот-вот взорвется. Результаты последних наблюдений показывают, что температура ядра вскоре достигнет критической точки. Вспышки следуют одна за другой, и огромные протуберанцы отрываются от нашего светила, устремляясь в пространство, как раскаленные плазменные снаряды. К счастью, пока еще ни один из них не угодил в Землю — иначе она мгновенно лишилась бы атмосферы. Похоже, что в недрах Солнца началась необратимая термоядерная цепная реакция, которая обычно происходит в звездах перед их превращением в Сверхновые.
К счастью, говорил Виталий, информацию о предстоящей катастрофе удалось вовремя засекретить — тем более что на Земле существует всего несколько лабораторий, которые обладают достаточно сложной аппаратурой, чтобы получить точные измерения различных параметров Солнца. Правда, отдельные ученые уже пытались «просветить» общественность о грядущем конце света, но их вовремя нейтрализовали. Разумеется, без уголовщины. Просто-напросто высмеяли публично как мистификаторов и любителей нездоровых сенсаций. Все остальные пока молчат. Некоторые, правда, пустились во все тяжкие — кто запил, кто покончил с собой. Но об этом тоже мало кто знает, кроме родственников — тайная цензура печати, вновь запущенная на всю катушку, делает свое дело.
— Ты, конечно, можешь подумать, что мы зря засуетились, — сказал Гаршин, исподлобья глядя на меня. — Что все еще может обойтись и не надо поднимать панику... Если так, то вот тебе досье с результатами исследований и закрытые заключения академий наук разных стран. Почитай на досуге.
Он вытащил из портфеля пухлую папку и протянул ее мне, но я покачал отрицательно головой.
Сам не знаю, почему, но я ему поверил.
Если уж Профилактика решила воспользоваться моим всемогуществом, значит, угроза действительно реальна. А иначе вряд ли они решили бы предоставить мне полный карт-бланш и тем самым выпустить всемогущего джинна из бутылки...
— Когда это произойдет? — спросил я.
Виталий пожал плечами:
— Может быть, через несколько лет, а может быть — и завтра. Понимаешь, тут трудно дать точный прогноз. Вон, погоду-то до сих не научились предсказывать как следует, а тут — объект, который можно изучать только по косвенным проявлениям и у которого бог знает что творится внутри... Пока ясно лишь одно: процесс изменений Солнца развивается катастрофически и скачкообразно. При этом самое загадочное — то, что поток солнечного излучения пока остается в пределах нормы. Хотя, может быть, это и к лучшему. Ведь увеличение этого параметра даже на одну десятую привело бы к изменению климата на всей Земле, и тогда нам скрывать истину от человечества стало бы невозможно.
— Ну и что вы мне предлагаете? — спросил я. — Ты же знаешь, при каком условии реализуются мои способности.
Гаршин опустил голову.
— Знаю, — пробормотал он. — И руководство Конторы — да что там Конторы! всей страны! — знает... Просто другого выхода нет.
— Хотите сделать из меня убийцу? Не выйдет! Хватит уже с меня мокрухи!
— Алик, — нахмурился Виталий, — по-моему, ты не сознаешь, что в данной ЧС все прежние моральные стандарты не годятся. К тому же, никто не посмеет тебя осудить. Наоборот, мы окажем тебе всяческое содействие. И ты зря драматизируешь ситуацию. Посмотри вот, мы тут уже подобрали кое-каких... кандидатов. По каждому из них давным-давно плачет виселица, и если бы не наше гуманное правосудие... Одним словом, тут — закоренелые убийцы, маньяки, насильники. Выбрав кого-нибудь из них, ты не возьмешь греха на душу. Считай, что ты просто приводишь приговор в исполнение, вот и все.
Он достал из портфеля другую папку, уже не такую объемную, как первая.
Я взял ее и рассеянно перелистнул несколько страниц. С одной из них на меня глянула жуткая рожа, усеянная шрамами, с оскаленными зубами и выпученными глазами. В глаза бросились строчки из справки: «...а после убийства разделывал жертву, как тушу на мясобойне, и питался ее мясом...».
Я решительно захлопнул папку и вернул ее Гаршину.
— Не годится.
— Почему? — удивился он.
— Не помню, рассказывал я тебе уже или нет, но мои желания исполняются лишь тогда, когда убийство оказывает на меня сильное, почти шоковое воздействие. Сомневаюсь, что расправа над этими тварями вызовет у меня какие-то иные чувства, кроме глубокого удовлетворения.