Люди прививками и строгим карантином избавились от гриппа и СПИДа, но их сменили фэл и туанская гниль; всех колонистов излечили от глистов — взамен явился белый слизевик, чтоб врачи не скучали. А от вшей, крыс и тараканов избавиться не смогли, и они конкурировали с власоедами, йонгерами и клешехвостыми многоножками.
А еще колонистам было обещано, что освоение новых планет навсегда избавит человечество от голода, лишений, рабства, бунтов и войн. Но Город, как встарь на матушке-Земле, разгорожен кордонами и линиями огня, и проехать в некоторые районы люди могут, только предъявив допуск — «визу», как шутят неунывающие централы. Сколько раз борцы за гражданские права ставили вопрос о снятии кордонов, и столько же раз «белые воротнички» и «синие нарукавники» благополучно его проваливали — их в Городе было в несколько раз больше, чем манхла, да и не у всех трущобных жителей имелись приставки для участия в телевизионном голосовании.
В Городе обитаема любая щель, любая дыра: в вентиляционных и кабельных каналах живут полчища шуршавчиков, клешехвосток и тараканов, по ночам совершающих набеги на пищеблоки и кухни. Если квартира отмыта до стерильности и в ней нет ни крошки еды, многоногие гости едят клей для обоев, буквы со страниц книг и омертвевшие чешуйки кожи с лиц спящих. В простенках и канализации обретаются крысы и йонгеры — умные, хитрые, семейные бестии, рожающие трижды в год бесчисленных зверят, все более нечувствительных к ядам, смутировавших до такой степени, что даже изоляция проводов идет у них за лакомство. Существует целый бизнес дератизаторов, обещающих за умеренную плату на четыре месяца надежно избавить вас от непрошеных гостей с хвостами.
Но куда больше людей, выбравших целью жизни избавлять общество от двуногих носителей деструкции, агрессии и дисгармонии. Патрульная полиция, транспортная полиция, полиция нравов, криминальная полиция с «убойным» отделом, налоговая полиция и… всех не перечислишь! Однако двуногие вредители не только успешно противостояли объединенным усилиям сил правопорядка, но расширялись, передавали опыт молодежи, множились и размножались, невзирая ни на социальные пособия, ни на общество свободы и равных возможностей. Где и как они жили, в каких тайниках скрывались, знали лишь они сами и иногда те, кто уполномочен их ловить. В теле Города существовали буквально язвы, массивы заброшенных, местами разрушенных домов. Пепелище с Поганищем не были единственными манхлятниками, где дома стояли накренившись, как в дурном сне, — с рухнувшими стенами, с отключенными инфраструктурами; их облюбовывали торговцы дурью под свои чумные притоны — дилеры разбирали перекрытия между этажами, оставляя один линолеум, скрывающий гиблые провалы, и держали в черных коридорах наркотического лабиринта натасканных на людей злобных псов, вырезав им голосовые связки. Нападали такие собаки молча, стремясь сразу схватить человека за горло.
А были еще Новые Руины, Старые Руины… Человек мог запросто выйти из дома и исчезнуть, а опознавал его спустя лет восемь криминалистический компьютер по совокупности антропометрических данных в бродяге, умершем от отравления «колором» и полусъеденном крысами в коллекторе, в шестидесяти километрах от дома.
А Карточные Домики? В этом «районе инициативных незатратных новостроек» к северо-западу от Гриннина жилось настолько экономично и дешево, что там запрещалось мужчинам мочиться стоя после 23.00, и, прежде чем завести животное, надо было собрать подписи всех соседей по этажу, что у них нет аллергии и они согласны с вашим выбором. Отсутствие звукоизоляции делало проживание в тамошних домах истязанием.
И везде, везде в сотовых объемах домов находились незанятые ячейки, где и прятались боевики, киллеры, террористы всех цветов и оттенков и, конечно, городские партизаны.
Давно отгремели в Городе масштабные бои, когда власть улаживала отношения с восставшим населением, давя его бронемашинами и бомбардируя жилые кварталы, когда создавались кордоны и зоны огня, когда национальная гвардия и сэйсиды блокировали территории, прозванные позже Новыми Руинами и Пепелищем, и открывали свободные коридоры, по которым мирные граждане покидали горящие кварталы, подняв руки и зажав в зубах деньги, документы и медицинский полис. Сэйсиды отлавливали детей, словно бездомных животных, чтобы их не использовали как заложников или живой щит. Да и дети в воюющих районах были те еще — они развлекались тем, что с одного удара ножом рассекали взрыватели на две половинки — красную и синюю — и те разлетались в разные стороны; ошибка в миллиметр, и ты остаешься в лучшем случае без руки и глаз; эти детишки стреляли неуправляемыми ракетами в броневики. Поэтому хватали всех, а уже потом, когда бунт был погашен, отдавали мирных ребят в руки родителей — если было кому отдавать; многих пришлось потом усыновлять по программе опеки. Относительно детей-террористов несколько раз заседал конгресс и был принят закон, согласно которому ребенка до 14 лет, участвовавшего в теракте, повлекшем за собой человеческие жертвы, направляли на принудительное психиатрические лечение, а срок его определяла экспертная комиссия. Это был очень гуманный закон — ведь конгрессменам предлагалось выбирать из пакета законопроектов, предусматривавших и кастрацию, и зомбирование.
Со взрослыми партизанами не церемонились. Их убивали — либо в ходе акции, либо после короткого суда, где главными аргументами были записи с визоров, установленных на шлемах солдат. Их отправляли «Под луч». С оружием в руках? «Под луч». Помогал выносить раненых? «Под луч». Доставлял боеприпасы? «Под луч», если достиг 14 лет. Если нет — в «дурилку» с тюремным режимом, на психотестирование и промывание мозгов.
Взрывы, разрушения, дома, в мгновение ока ставшие клубящейся пылью, пожары, когда горели целые улицы и люди, в шоке от ожогов, выбрасывались из окон, а между провалами канализации и тоннелей метро, между удушающим смрадом гари и газа — мятущиеся люди, ведущие схватку насмерть. Родители теряли детей, дети становились сиротами. Разрушался уклад, весь окружающий мир превращался в ад.
В год Пепелища F60.5 потерял голос, а Тихоня в «черный вторник» — улыбку.
[[ — Мама?
Мальчонка со школьным ранцем и комиксами под мышкой не узнает свой дом. Дом еще дымится; его будто разрубило от крыши до шестого этажа. Тротуар загроможден обломками, усеян осколками стекла и кусками мебели. Зияют вскрытые ниши квартир. Он переступает с ноги на ногу, боясь приблизиться — всюду тарелки, вилки, битые чашки — взрыв вышвырнул на улицу посуду с чьей-то кухни. Кто это — сосед? Да, кажется, сосед. Он сидит на мостовой, мотая головой. — на голове запекшаяся кровь.
— Вы… моя мама…
Сосед не слышит.
У дома — короб черно-синего модуля на лапчатых опорах, ходят страшилища — безглазые головы-яйца вбиты в громадные плечи, шевелят скелетными пальцами руки, топают механические ноги. Синие с черным эмблемы. Тут же — машина аварийно-спасательной службы, белый флаер с гербом центра неотложной помощи и черный флаер с красным трафаретом «Коронерская служба — район Гейнс». Санитары выносят носилки с людьми — открытые в белый флаер, закрытые пленкой — в черный.
— Опознаны, — диктует коронер, — следующие погибшие: Марион Олье, Элла Валквист, Ландольт Хилджер, Вильгельмина Кох…
— Мама…
— Мальчик, туда нельзя, — поворачивается к нему слепая голова-яйцо. — Ты из этого дома? Стой!.. Задержать!
Джастин бежит изо всех сил, ранец бьет по спине, комиксы прижаты к груди.
Сзади — звенящие шаги сэйсида.
— Кому сказано — стой! — пальцы скелета вцепляются в ранец.
Не помня себя, Джастин вырывается, вопит, но железная лапа неумолимо тащит его обратно.
— Ма-ама!!
— Фамилия?
— Сэр, минутку, — уверенный шаг чудища в сервокостюме обрывается; путь преграждает скромно одетый штатский.
— С дороги!
— Я представляю Комитет по надзору за силовыми ведомствами, Ваши действия недопустимы.
Сэйсид делает движение рукой, словно хочет смахнуть помеху; мужчина перехватывает броневую кисть своей, голой. Сэйсид напрягает контракторы — тщетно, мужчина как влит в тротуар.
— Ты, чучело!..
— Я киборг, — спокойно говорит тот. — Допрос ребенка может производиться лишь в присутствии родителей, опекунов или полномочного представителя органов правопорядка.
— Отпусти меня! ЭТО ПРИКАЗ.
— Ваш приказ для меня силы не имеет. — Киборг начинает выворачивать руку сэйсида.
— В здании были партизаны, — шипит сэйсид. — Мальчишка может знать…
— Он ничего не скажет вам, — киборг глядит на Джастина. — Запомни, ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ, если рядом нет родителей. — А затем обращается к сэйсиду: — Если вы не разожмете правую руку, левая будет повреждена.
— Да провались ты!..
— Спасибо. Я вас не задерживаю. ГОВОРИТ НАБЛЮДАТЕЛЬ КНСВ. МОЙ КОД ДОПУСКА JJPA-11-480. ЗАПРАШИВАЮ ПОМОЩЬ ПОЛИЦИИ. МОЕ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ…
— Ты уже здесь? Быстро же вы являетесь…
— Долг службы, офицер. Пожалуйста, примите ребенка, а я продолжу осмотр участка.
— Ну, малыш, как тебя зовут? Не бойся ничего, ты в безопасности.
Джастин хочет сказать, но горло стянуто, как проволокой, сжато, словно пальцами сэйсида, — из стиснутого рта выдавливается лишь тягучий стонущий звук. «ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ».
— Хм. Плохо дело. А опознавательная карточка у тебя есть? Или браслет?
Шаря онемевшими руками по карманам курточки, Джастин роняет комиксы — «CYBERDAEMONS» позапрошлого года, взятые на время у дружка-одноклассника. Полицейский даже не глядит на обложку — «Последний бой. Последний мститель серии F»; его беспокоит, почему малец не говорит.
«ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ», — повторяет голос в голове Джастина. Он оглядывается, хочет найти своего защитника, но тот уже исчез в хаосе улицы.
«Я КИБОРГ», — помимо воли внедряется в память образ бесстрашного победителя чудовищных сэйсидов. Джастин подбирает комиксы — которые он потом зачитает до дыр в интернате — и послушно идет за офицером.
Я КИБОРГ. ]]
Потом было много чего — селекция, депортации, протесты и демонстрации, забастовка персонала К-реактора; правительство уменьшило прессинг и выработало программу помощи малоимущим (не само по себе, а под мощным напором профсоюзов); бастовали даже банковские клерки, сидя на рабочих местах и повесив на шею таблички: «Всех не арестуешь!» А городские партизаны продолжали воевать и убивать.
Был экономический подъем, выход на новые рынки, принятие Закона о социальной гарантии, всплеск строительства. А городские партизаны все продолжали войну. Их сознание навсегда осталось погруженным в дымную тьму, озаряемую вспышками световых боеприпасов. Те, кто не имел шлемов с мгновенно меняющейся тонировкой забрал или им подобных очков, надолго слепли. Городские партизаны были ослеплены навечно, но не сполохами сверхъяркого света — они ослепли от ненависти.
Изменившись, ударившись в крайности до такой степени, что левые смыкались с правыми, а мафия со спецслужбами, бандиты создавали клиники для лечения, боевики грабили банки, чтобы раздобыть деньги на оружие; все оказались связанными друг с другом, друг от друга зависимыми и друг друга покрывающими. Все дела велись на честном слове, и в то же время никто никому не доверял.
И хотя было подсчитано, что в Сэнтрал-Сити на каждого жителя приходится по две с половиной крысы и три йонгера, никто не мог сосчитать, сколько свободных стволов гуляет по рукам и сколько пустующих квартир являются тайными базами «непримиримых» разных мастей.
Все СМИ взвыли до высокого визга, когда было упомянуто, что «Омега» на 37-м этаже нарвалась на боевиков Партии, но уже на следующий день крик стал стихать, словно чья-то властная рука повернула реостат; все репортеры — реальные, сетевые, телевизионные — принялись смаковать в принципе невинные взрывы Темного, он же Крокодил, он же черт-не-знает-кто.
На все это с внимательным интересом молча смотрел F60.5. Кажется, он знал, кто это поработал. Ему даже понравилось, как изящно и точно все было проделано. Это хорошо, что никто не ранен. F60.5, как настоящий киборг, очень переживал бы, если б пострадали люди. Его бы загрызла совесть, в смысле — Первый Закон; Первый Закон довел бы его до сбоя, он бы сошел с ума. А так — можно; это похоже на мультфильм с прекрасной анимацией или комикс. Замечательно хорошо, художник постарался на славу!..
За F60.5 тоже наблюдали.
Квартирка была маленькая — узкий коридор да две комнатки; в санузел вода подавалась по графику — район-то дешевенький. Парень по прозвищу Тихоня, приставленный к F60.5, запасал воду во всех емкостях. Казалось, это его личная мания. Куда бы ни сунулся F60.5 — в ведро, банку, стакан, упаковку из-под лиофилизированного молока, — везде была налита вода. Но F60.5 почти никуда и не совался, ему после обработки раны был предписан покой.
Помощь врача была успешной; после обкалывания рука перестала пухнуть и злой багровый оттенок начал блекнуть. Неподвижная укладка руки в прозрачную, но пластичную и гибкую лонгету, накожные аппликаторы и инъекции строго по часам. Шли девятые сутки с момента ранения. Девятый день вынужденного безделья, тусклым слоем размазанного по графику манипуляций и пресных трапез. Поначалу F60.5 еще беспокоила боль; потом исчезла и она
В среду, 7 мая, ровно в 10.00 (точность — не только вежливость королей и киборгов, но и фирменная марка профессионализма военных и телевидения) Хиллари с тонким кейсом-монолитом в руке и безликим Сардаром за спиной появился на пороге приемной генерала Горта в Айрэн-Фотрис. Сардар и пилотировал одноименный «флайштурм», и выполнял функции охранника, поскольку Хиллари вез в кейсе все будущее проекта: расчеты экономистов за полгода, предполагаемый бюджет на год, сводки, таблицы, финансовые возможности и потребности, смету на ведение работ в Бэкъярде, а также варианты перепрофилирования, консервации и ликвидации. Все было высчитано и выверено до томпака. Лишь менеджер по хозчасти, главный экономист и группа «ликвидаторов» знали, сколько пота, истраченных нервов и бессонных ночей таится за ровными колонками цифр.