Так вот и жил себе Якимча-раб у Хартюма — болгарского кочевого бека, покуда не сложил хозяин-бек буйную свою головушку в одном из набегов. Всё имущество Хартюма перешло к его родственникам, которые, паразиты такие, быстренько всё добро и распродали в Булгаре-городе, пока торговый сезон не закончился. Вот там-то и приобрел Якимчу по сходной цене старый варяг Хакон. И ведь не прогадал — сильного невольника получил, преданного, только что глупого — так ведь это и не плохо совсем. С чем единственно у Якимчи нехорошо было, так это с девками. Незнамо уж как он первую испробовал — кто видал, говорят, страшная была да старая, — а только с тех пор, как видел Якимча красивую девку, шалел, да так, что мог и делов натворить.
В таком случае следовало его по башке посильнее ударить чем под руку попадется, желательно потяжелее, о чем честно и предупредили Хакона при покупке, да тот, похоже, забыл. Впрочем, пока и случая, на Якимчу такое влияние оказывающего, не представлялось. А так, в целом, доволен был Хакон рабом — силен, работящий. А про особую его к женскому полу тягу только Хакон знал, да еще Альв Кошачий Глаз — вместе на рынок ходили. Вот этого-то Якимчу и выпросил Альв у Хакона — кольев нарубить. Хакон, конечно, поворчал, но раба уступил, а зачем Альву колья — не спрашивал, не очень-то это ему знать было интересно. Прихватив с собою глупо улыбающегося невольника, Альв углубился в лес, где Якимча и трудился, не покладая рук, вырубая нужные колья, до тех пор, пока не стемнело. А как только в небе зажглись первые звезды, махнул Альв Якимче — хватит, мол. Подошел ближе, похлопал Якимчу по плечу — хорошо, мол, работал. Якимча умильно затряс головой.
— За работу будешь награжден. — Кошачий Глаз оглянулся по сторонам. — Понял?
Якимча радостно закивал:
— Понял! Две лепешки!
— Нет, не то, — засмеялся Альв. Якимча осклабился еще радостней:
— Три лепешки! Пять! — В подобную щедрость Якимча был не в силах поверить, а больше, чем до пяти, считать не умел. Так и причитал, пуская слюни: — Пять. Пять. Пять лепешек!
— Нет, не лепешки, — покачал головой Альв. Разочарованный Якимча готов был вот-вот заплакать.
— Не лепешки, — заговорщически подмигнув невольнику, продолжал варяг. — Девка! Девку хочешь?
— Девка! — Якимча обрадованно хлопнул в ладоши. — Девка! Якимча хочет.
— Так иди. Я покажу куда. Девка там ничья, так, приблудная… Во-он в той ладейке. Заберешься?
Якимча закивал.
— Девка, правда, в клетке, клетку сломаешь, невелика беда, потом починим. Понял? Ну иди, смотри ладью не перепутай — во-он та, крайняя. Там тебя и ждет девка. Беги!
Якимчу не надо было уговаривать: тряся головой и пуская слюни, он бросился к указанной ладье, словно молодой жеребчик, чуть не сбив на ходу ладейную охрану и гребцов, которых как раз в это время позвали к костру хлебать ушицу. Те и пошли, радостные, не хуже Якимчи, да и слюней у каждого во рту было не меньше. Ушица — она и есть ушица. А если еще и с осетринкой — ух, объеденье!
В середине ладьи, в небольшой клетке, сколоченной лично Истомой, под накинутым покрывалом сидела в полудреме несчастная Ладислава. Исхудавшая, еще больше загоревшая, но от этого ставшая лишь еще красивее, девушка грустно смотрела прямо перед собой и молила богиню Мокошь об избавлении. Так и виделось — на белом коне выезжает на берег прекрасный юноша-витязь — тот самый молодой варяжский ярл. Вытащив из ножен меч, одним ударом разгоняет врагов, по колено в воде идет к ладье, разбивает клетку, берет ее, Ладиславу, на руки и несет, сжимая в крепких объятиях, навстречу неуловимо прекрасному будущему. Ладислава сама тут же и посмеялась над собственными мыслями, она вовсе не была дурой, а первый испуг уже прошел, оставив лишь какую-то смурную отрешенность — будь что будет, всё равно сейчас, в данный момент, ничего не изменить. А дальше — там видно будет. Ладислава вовсе не собиралась смириться со своей участью, но понимала, что здесь вряд ли удастся сбежать, ну а потом — кто знает? Перед хозяином же — плюгавым мерзавцем Истомой — демонстрировала полную покорность. Ловила на себе похотливые взгляды и знала — только он, Истома Мозгляк, один ей тут опора и защита. Вернее, не сам он, а его меркантильные интересы. Если б не это — давно бы уж ее обесчестили, а так… еще поживем. Что это?
Ладислава прислушалась. Со стороны берега раздавался мерный всплеск, словно кто-то шел прямо по воде… А ведь и в самом деле — шел!
Девушка приникла к деревянным кольям решетки. В свете звезд шел прямо к ладье высоченный мужик с не по размеру маленькой головой. Вот он остановился, всмотрелся в ладью… что-то замычал. Ладислава отпрянула, увидев в призрачном свете звезд уродливое лицо, мокрый рот с тоненькой нитью слюны, выпученные от вожделения глазки. Это был не человек, а какое-то водяное чудовище. С довольным воплем чудовище взобралось в ладью и вмиг переломило решетку, словно тонкие прутики…
Удовлетворенно кивнув, Альв Кошачий Глаз быстро пошел от реки к кострам, по дороге спрашивая у каждого встречного, не видали ли они Якимчу, раба старого Хакона.
— Сбежал, видно, этот Якимча! — жаловался на ходу Альв. — Послал его колья рубить, а он и сбежал. Нет, я всегда говорил, что он хитрый, а Хакон не верил. Эй, Хакон! Невольник-то твой сбежал! Делся неведомо куда. Эй, слуги, сходите-ка поищите! Да не к ладьям идите, к лесу. В ладьях уж после поищете.
А в этот момент, проникнув в клетку, Якимча схватил Ладиславу левой рукой за горло, правой же вмиг сорвал одежду и, вожделенно урча, принялся тискать грудь. Девушка захрипела, теряя сознание… и вдруг неожиданно почувствовала, как хватка ослабла, а огромный мужик… скорее, парень… с маленькой головой и мощным телом, по-детски ойкнув, медленно повалился ей под ноги. В шее его торчала рукоять ножа.
— Цела, девка? — На борт ладьи ловко взобрался Истома Мозгляк.
Ладислава кивнула, изображая тупую покорность. С берега к ладьям неслись вооруженные слуги…
— Ну и раба ты себе купил, Хакон, — сидя в шатре, укорял старого варяга Истома. — Не появись я вовремя, ведь снасильничал бы девку, оставив меня без навара. Кому платить бы пришлось, а, Хакон?
Хакон угрюмо отмалчивался. Знал: в том, что натворит раб, виноват не сам невольник, а его хозяин. Зачем плохо смотрит за своей собственностью?
— Это был очень хитрый и коварный раб, — заметил сидящий тут же, в шатре, Альв Кошачий Глаз. — Зря ты, Истома, упрекаешь Хакона. Он и сам еще до конца не распознал, что за вещь ему подсунули на рынке Булгара. В общем, хорошо еще — всё вот так удачно кончилось. Правда, Хакон лишился раба, но это небольшая потеря по сравнению с тем, что могло быть. Тут мой друг Истома прав — платить за поступок раба пришлось бы тебе, Хакон. Так давайте же подождем Лейва и выпьем за удачу.
Альв устало прикрыл глаза. За удачу и в самом деле стоило сегодня выпить. Чтоб она была. А ведь как ловко было задумано: глупый невольник якобы по своей воле насилует красивую невольницу, потом его за это казнят, а потерявшую невинность рабыню можно было б использовать по прямому назначению, всё равно ценность невелика. Вот и использовали бы. Сначала наверняка сам Истома, затем уступил бы Альву с Лейвом. А может, не уступил бы, может, проиграл бы в кости, всякое бывает. Так-то он эту рабыню на кон не ставил, осторожен был, берег. Знал — та того стоит. А вот ежели б была потеряна девственность, тогда… тогда б другой разговор был. Что ж, не удалось, так не удалось. Скоро Итиль. А мало ли в Итиле на людских рынках молодых да красивых девок? Не девственниц, разумеется, а таких… за сходную цену. Альв Кошачий Глаз распахнул полог шатра и, вдохнув полной грудью холодный ночной воздух, вполне философски взглянул на звездное небо.
Глава 10
НАБЕГ
Сентябрь 862 г. Итиль-река
Еще на выжженных полянах,
Вблизи низинных родников
Виднелись груды трупов странных…
Николай Заболоцкий. «Рубрук в Монголии»
По смолистому стволу сосны шустро скользнула вниз белка, маленькая, рыжевато-серая, с длинным пушистым хвостом. Встав на задние лапы, посмотрела на горящий костер, затем — вопросительно — на сидевших вокруг костра людей. Не перепадет ли от них что съедобное? Хоть уже и осень, и в лесу полно вкусных орехов, и сделаны запасы на зиму, а вот ведь всё мало. Маленький зверек белка, но жадный. И вредный — до чрезвычайности. Одно слово — грызун. Такой же, как полевая мышь или крыса, только что мех у белки пушистый, да и то не летом, а зимой. А поскольку до зимы еще далеко, то и стрелу на белку тратить зазорно. Снорри почесал за ухом, нагнулся и швырнул в зверька первый попавшийся под руку камень. Белка ловко уклонилась и проворно юркнула в буровато-красные заросли высоких папоротников. Только пушистый хвост мелькнул. Устыдившись своего ребячества — как-никак восемнадцать годков уже, — Снорри исподтишка осмотрелся — нет, вроде никто не заметил его дурацкого поступка, все — Хельги-ярл, послушник Никифор (бывший раб Трэль), Радимир, Ирландец — молча хлебали аппетитное дымящееся варево. За ними, ближе к ладьям, горели костры гребцов и слуг.
Хазарский купец Вергел к вечеру почувствовал себя не очень хорошо и залег пораньше в шатер, выпив на сон грядущий горького отвара из сушеных трав. Отвар тот, как хвастал Вергел, помогал ему ото всех болезней. Ну, а раз не было у костра Вергела — не было и Халисы, и Имата. Халиса скучала в своем шатре в одиночестве, коря себя — вот же, дура, не догадалась взять с собой служанку или подыскать по пути какую-нибудь сметливую рабыню.
Имат тем временем, исполняя важное поручение купца, тщательно подсчитывал оставшиеся товары. Через три дня — Итиль-город, стольный град великого кагана хазар. Дом. А что толку в таком доме? Кто он, собственно говоря, такой, Имат? Честно признать, человечишка роду незнатного, к знати-тарханам не принадлежащего, бедного. Даже, стыдно сказать, до сих пор еще не принял Имат иудейскую веру, которую каган считал исконно своей, а многие хазарские орды — особенно в степях, далеко от Итиля — вовсе и не признавали, оставаясь по-прежнему поклонниками множества местных богов, из числа которых они всё более возвеличивали небесного бога Тенгри. Имат же слишком долго прожил в стольном граде Итиле, чтобы не понимать: если хочешь чего-то достичь — следует стать иудеем. А достичь хотелось много, и прежде всего — богатства и власти. Одно с другим связано неразрывно.
Вот, к примеру, взять Вергела-купца. Вроде бы чем не жизнь? И богат, и дочь красавица, и наложницы из разных стран, на любой вкус. Ан нет! В любой момент может быть Вертел лишен всего по первому же слову кагана-бека, истинного правителя Хазарии. Ведь кто такой каган? Это персона священная, озаренная божественным светом. Дело ли его — вникать в пустые земные дела? Конечно, нет, у кагана дела поважнее — быть заступником хазар на небе и охранителем их от всякого зла. Делами земными каган-бек занимается, или шад, как его тоже иногда называют. И у самого кагана, и у каган-бека, родичей полно — вот они, родичи-то, всю власть и имеют. Жаль только, что Имат по отношению к ним… даже не седьмая вода на киселе. Вот и крутись, как хочешь. Да еще, того гляди, заподозрят в связях с людьми халифа багдадского, которые спят и видят, как бы отобрать у хазар все цветущие города — Саркел, Семендер, Итиль.
Недаром каган-бек так ненавидит поклонников Магомета. За все их подлости именем великого кагана велено срыть в Итиле-городе все мечети, а муэдзинов и мулл предать позорной смерти. Ох, как обрадовались этому решению раввины из синагог Итиля! Жаль, нет у Имата знакомого раввина, не успел еще обзавестись нужными связями: как приехал из степей, из захудалого своего рода, к дальнему родственнику, Вергелу, так всё по его купеческим делам и ездил по стране — от Итиля до Семендера, что на другом конце великого южного моря, тянущегося до самой Персии. Ничего-то нет у Имата — ни связей, ни влиятельных родичей, один Вергел-купец, который, конечно, помогает, но возможности его не так велики, как хотелось бы. Вот и приходится крутиться самому. Иногда так запаришься — думаешь, бросил бы всё да и вернулся в родные степи… но — Халиса…
Халиса! Как только увидел ее впервые Имат, так почувствовал, как защемило сердце. Искра любви в душе его, раз вспыхнув, горела с такой силой, что Имат, понимая, что он и Халиса вряд ли когда-нибудь будут вместе, даже был готов отправиться в самую далекую торговую экспедицию, вот хоть в землю склавинов-русов. Может быть, хотя бы в разлуке сердце забудет образ любимой? Нет… В этот далекий поход Вергел взял с собой и Халису. Халиса…
Всё чаще замечал Имат, как ищет красавица хазарка встречи с молодым варяжским ярлом. Попадается тому на глаза, будто случайно, проходит мимо, покачивая бедрами и бросая томные взгляды… Для Имата взгляды эти — нож в сердце. А ведь у варяга есть все шансы завладеть Халисой. Говорят, он знатного рода, а если так, то вполне может стать главным охранителем священной особы кагана. Лишь только примет иудейскую веру, и тогда… И тогда станет желанным зятем Вергела! А он, Имат? Приказчик заскрежетал зубами и, достав плеть, яростно хлестнул одного из рабов, недостаточно быстро убравшегося с его пути.
А Хельги-ярл всё так же сидел у костра в компании друзей-приятелей, и ничто его, кажется, не интересовало.
— Добрий ночи, кынязь, — услышал вдруг он за спиной приглушенный голос. Обернулся — один из старых слуг, почтительно стоя поодаль, делал призывные знаки.
— Что такое?
— Хозяйка Халиса желает видеть тебя, кынязь.
— Халиса? — Хельги улыбнулся. — Что ж, веди.
Она встретила его, как и всегда, полулежа. Распахнутый халат, алый, шелковый, расшитый золотыми узорами, открывал любопытному взору плоский живот красавицы, стройные бедра, затянутые в зеленые шальвары из полупрозрачной паволоки, узкий лиф — не поймешь, чего там больше, ткани или золота и драгоценностей?
— Расскажи мне про свою страну, Хельги-ярл, — попросила Халиса, указывая вошедшему на место подле себя. — Ты обещал, помнишь?
Хельги сглотнул слюну, чувствуя рядом с собой близость горячего бедра хазарской красавицы. А та томно потянулась, и красный шелк халата словно бы невзначай сполз с ее смуглого плеча вниз.
Хельги рассказывал, не сводя с девушки глаз, а та придвигалась всё ближе и ближе…
Ярл говорил о белых снегах Халогаланда, о синих фьордах и бурном волнующемся море, о смелых мореходах-викингах, о буре и о славных конунгах. Халиса слушала, и в черных глазах ее вспыхивали золотистые искры. И ни он, ни она не знали, что в кустах вереска, рядом с шатром, притаился терзаемый ревностью старший приказчик Имат. Уши его слышали приглушенный голос Халисы, глаза видели пред собой не ночь и звезды, а нечто совсем иное — смуглое девичье тело в руках счастливого соперника, руки сами собой судорожно сжимали кинжал. О, как было бы сладостно сейчас ворваться в шатер и вонзить холодное лезвие в спину ненавистного варяга! О Тенгри, сделаешь ли ты эту мечту явью?
Не в силах больше вынести того, что происходило в шатре, вернее, того, что сам себе напридумывал, Имат с бьющимся сердцем приподнял полог…
Парочка скромно сидела. Но! Рука Халисы лежала в руке варяга!!!
— Скорей! — ворвавшись в шатер, закричал Имат. — Там! Там! — Он указывал куда-то в сторону леса.
— Что случилось? — С обнаженным мечом Хельги выскочил из шатра.
— Там, в лесу… Я видел там всадников! — Приказчик наконец придумал, что сказать.
— Сколько и где именно? — спрашивал на бегу ярл.