— Жаль! — вне себя от ярости, рявкнул Завулон, покидая покои. И даже не заметил, как вслед за ним выскочил из-за портьеры старший евнух Исидар.
В коридоре каган-бек щелкнул пальцами, призывая стражу, и чуть задержался, выслушав не терпящий отлагательств доклад одного из слуг. Доклад касался положения дел в войске. Более чем скверного положения. Завулон и не думал, что дело зашло так далеко.
Воспользовавшись задержкой, старший евнух проскользнул в дальнюю часть дворца — в покои младших жен и наложниц.
— Кто здесь? — вздрогнула Халиса, услышав шелест портьеры. — Ах, это ты, друг мой. Садись.
— Некогда сидеть, моя госпожа! С минуты на минуту здесь будут воины каган-бека! Старая собака Самида обвинила тебя в измене. И, дело хуже, они уже успели пытать Залиму.
— Жаль, я ее раньше не убила. Ладно, теперь уходи.
— Но, повелительница! Пора бежать.
— Поздно, мой верный Исидар. — Халиса нервно усмехнулась, прислушиваясь к топоту ног снаружи. — Поздно. Уходи же! И помни, мы еще посмотрим — кто кого! Посмотрим… Нет, не в эту дверь. Иди через двор. И, если сможешь, предупреди Имата и ярла.
— Слушаюсь, моя госпожа. — Сложив руки на груди, евнух исчез за скрипнувшей дверью… И был тут же схвачен воинами каган-бека!
Сам же Завулон, словно дикий вепрь, ворвался к неверной супруге. Но та не дала ему сказать и слова:
— В твоем доме предательство, мой господин! — округлив глаза, прошептала Халиса, бросаясь на грудь мужу. — Боюсь, ты не поверишь… Самида…
— Что — Самида? — Каган-бек в ярости занес руку для удара.
— Ударь меня. Но прежде послушай. Или ты не хочешь знать правду?
— Говори! Да не вздумай лгать, иначе… Что, Самида тоже принимает по ночам любовников?
— Хуже, господин мой!
— Хуже?
— Она принимает посланцев кагана!
— Что?!
— Они приходили к ней каждую ночь, о чем-то шептались… я послала проследить Залиму, служанку… но ее что-то долго нет. Боюсь, они хотят убить тебя, шад! Я — чисто случайно — слышала, как Самида говорила, что кагану пора перестать быть лишь жрецом и взять наконец полную власть. А еще…
— О, подожди! — громовым голосом воскликнул Завулон, хватаясь за голову. — О боже, кому же верить? Эй, стража! Где начальник? Живо сюда!
— Звал, о великий?
— В башню всех!
— Кого, повелитель? Госпожу Халису?
— Ее тоже. Но главное, не забудь про старую Самиду.
— Так обеих в башню?
— Ну да, обеих. И отыщите приказчика и варяга.
Каган-бек Завулон обреченно махнул рукой и без сил опустился на ложе.
Приказчика Имата стражники схватили прямо в доме Вергела, связав, потащили с собой, на все вопросы отвечая стандартно: «Всё, что происходит, делается волею каган-бека!»
— Волею каган-бека! — задумчиво повторил Вертел. — Куда же втравил меня мой приказчик? Теперь, пожалуй, лишь одна надежда — на дочь.
С ярлом поступили хитрее — наслышаны были о его воинской доблести. Прислали записку — якобы от Халисы, — да там и взяли, внезапно навалившись толпою.
Обоих бросили в глубокую яму, накрыли сверху тяжелой решеткой — сидите пока, голубчики, а там посмотрим.
Закатное солнце пожаром зажигало небо. От башни почти до самого дворца протянулась длинная тень. На стенах и у ворот перекрикивалась стража, а над ямой, крича, кружили вороны.
Глава 17
ТЯЖЕЛ ТРУД ЗОЛОТАРЕЙ!
Декабрь 862 г. Итиль
А тут вот стой, хоть сгинь,
Но тьму глазами ешь,
Чтоб не пробрался вражеский лазутчик.
Сергей Есенин. «Пугачев»
После ареста ярла Ирландец с Никифором вынуждены были спешно покинуть постоялый двор Хакима. Знали — скоро придут и за ними и, конечно, не стали дожидаться, бежали и затаились, на время прекратив активные поиски пропавших Снорри и девушки.
Бежать им неожиданно помог Езекия. Парень вовремя просек арест Хельги-ярла и Имата — слухи по городу распространялись быстро, и, когда на следующее утро Ирландец и Никифор пришли в дом купца исполнять обязанности охраны, именно Езекия информировал их обо всём, как впоследствии выяснилось, не столько по доброте душевной — хотя и это присутствовало, — сколько в своих корыстных интересах: необходимо было срочно вывезти сукно, на скорую руку перепрятанное в одном из амбаров бен Кубрата. Старый купец быстро поправлялся, и не за горами были его вопросы относительно того, что там такое, в кипах. А на нет и суда нет. Спросит купец про кипы, можно будет легко отпереться — какие такие кипы? Не видал никто здесь никаких кип, если что и было, так это наше, давнишнее…
В общем, от сукна нужно было поскорее избавиться. Не в убыток себе, естественно. А для успеха такого непростого дела необходимы были три вещи: канал сбыта, повозки и надежные люди. Правда, хотелось бы еще и удачи, ну да насчет нее Езекия рассуждал совершенно правильно: если будут все три вещи в наличии, да плюс его опыт — придет и удача, никуда не денется.
Итак, первое. Канал сбыта. Реализовать такое количество левой ткани весьма не просто в Хазарин, с ее развитым чиновничьим аппаратом. Тем более здесь, в столице, да еще зимой — когда все съезжаются в город после летних кочевий. Впрочем, и Езекия, несмотря на молодость, всё же не в лесу найден. Нельзя реализовать по-крупному — невыгодно для торговцев, потому как можно попасться, — поди потом объясняй чиновникам-тудунам, откуда сукно. Но ведь вполне можно пустить ткань мелким оптом, как раньше и предполагалось, до всех этих страшных событий. Так что же мешает сделать это теперь? Страх? Полноте — какая ж торговля без риска? Скорее, отсутствие времени.
Впрочем, если сидеть сложа руки, никакого времени не хватит. Езекия быстро прикинул, кому можно срочно пихнуть сукно без всякой предварительной договоренности. Пусть даже по самой мелочи, то есть как раз по самой мелочи и придется. Ребе Исаак? Нет, вот этот как раз с мелочью связываться не будет и крупную партию тоже не возьмет — труслив. Значит, Исаак отпадает. Тогда — его банщики… ну да, банщики, кто же еще? Им ткань нужна. На лавки, на портьеры, да и так — клиентам постелить под ноги. И не так уж мало они могли бы взять, особенно если цену сбавить. Вот только согласятся ли провернуть все тайком от хозяина? Ха — не вопрос! Конечно же согласятся. И черный Мехмет, а особенно Войша — тот ради прибыли на что угодно пойдет, все знают — на баню копит. Эти возьмут, точно возьмут. Считай, около трети товара уйдет. По кочевьям можно проехаться, вон сколько кибиток да шатров разбито близ городских стен — не у каждого в Итиле есть дом или шатровое место. И стражники к ним не сунутся, особенно ближе к ночи.
Значит, можно считать, со сбытом всё в порядке.
Теперь второе — повозки. Вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд. Хотя бы пару у кого взять на время. Свои-то трогать нельзя — бен Кубрат живо проведает. Походить по шатрам, поспрашивать? Опасно. Не нужен такой риск. А вот если напрячь тех же печенегов?! Замечательная идея! В конце концов, они же должны быть заинтересованы в скорейшей распродаже товара, деньги-то им Езекия так еще и не вернул полностью — только за половину рассчитался. Вот и пускай подмогнут хотя бы с повозками. Где только разыскать их подрядчика, Сармака? Кажется, его когда-то видали в бане у Исаака… И вроде Имат с ним неплохо знаком… Вернее, не сам Имат, а его знакомый, как его? Истома. Да, именно так — Истома. Если, конечно, его не до конца прибил варяжский ярл. А живет Истома где? Да там, где все пришлые живут, — где-нибудь на постоялом дворе. Найти его — вот пусть и сведет с Сармаком. А к печенегам за повозками можно варягов отправить, дружков схваченного ярла, тем более что они всё равно — ха-ха! — ни на варягов, ни на славян не похожи — чернявые оба, волоокие, ни дать ни взять «белые хазары», как любят именовать себя знатные тарханские роды. Кажется, это надежные люди, по крайней мере, с конкурентами точно не связаны. Правда, их могут искать. Так попробуй найди, в этаком-то людском муравейнике, в который превращался Итиль каждую зиму. Если на одном месте не сидеть — никто и не сыщет, ну, может, случайно только.
Ирландцу и Никифору идея Езекии пришлась по душе. Всё равно возвращаться обратно на постоялый двор им было нельзя — там вполне могла ожидать засада, — так уж лучше быть хоть при каком-то деле, к тому же сопряженном с передвижениями по городу и ближайшей округе. А там, кто знает, кого повстречать можно? Глядишь, и помогут чем ярлу. Правда, с этим пунктом Ирландец был не совсем согласен.
— Через дворец каган-бека надо действовать, — упрямо повторял он. — Там разного народа хватает, наверняка имеются и недовольные, и обиженные, и просто любители дармового серебришка.
— Так-то оно так, — соглашаясь, кивнул Никифор. — Да ведь во дворец вначале попасть надо, так? А как мы туда попадем?
— А и не надо нам туда попадать, — улыбнулся Ирландец. За последнее время узкое лицо его еще больше осунулось и побледнело, к тому же куда-то пропало накопленное за прошлые годы брюшко, что, надо сказать, пошло его фигуре только на пользу. — Не надо нам попадать во дворец, — повторил он. — Дворец сам попадет к нам. Ведь люди оттуда — воины, слуги и прочие — живут здесь, в Итиле. Ходят на рынки, в корчмы, в бани. Надо только увидеть их, выделить из толпы и…
— А для этого тоже нужны люди.
— Ты прав. Однако… вот мы сейчас займемся тайной торговлей с этим Езекией. И тут — глядишь, его люди пригодятся и нам. А выручать ярла надо. Хотя бы попытаться. Одни, без него, в Гардаре мы не много стоим. Это ведь его родственник конунгом на севере, а не наш.
Никифор молча кивнул.
Сверху, сквозь железные прутья решетки, тихо падал снег. Ночное, затянутое низкими тучами Небо было темным, почти беспросветным, если не считать далеких отблесков багровых зарниц где-то на западе, в той стороне, где в нескольких днях пути, на реке Бузан, высились белые стены Саркела, города, выстроенного не так давно для защиты от печенегов.
Темно было на улицах Итиля — лишь на острове посередине реки, где высился дворец кагана, жарко горели костры лариссиев да изредка, освещая путь факелами, проносилась приемистой рысью ночная стража. Копыта стучали о мерзлую землю так громко, что было далеко слышно, даже здесь, в глубокой яме — самом страшном узилище каган-бека Завулона. Хельги-ярл давно пришел в себя и теперь никак не мог согреться — хорошо, хоть руки развязаны, однако много не побегаешь — ноги стянуты тяжелой цепью, уходящей куда-то в темноту.
— Эй, есть здесь кто? — в который раз уже поинтересовался ярл. Ответом ему была тишина.
Однако Хельги мог бы поклясться молотом Тора, что в яме находился кто-то еще. По крайней мере, еще один человек — точно. Но почему тогда он молчит? Отрезан язык? Или просто не хочет говорить? Интересно… А вообще-то, по чьему приказу его, свободного ярла, бросили сюда? Явно по приказу самого каган-бека Завулона. А не много ли он на себя берет, этот Завулон? За такие дела можно и схлопотать под левое ребро острым клинком. Ну, Завулон…
Вообще-то, он в чем-то прав, этот незадачливый каган-бек. Еще вопрос, как бы сам Хельги поступил с теми, кто покусился на честь его супруги. Наверное, убил бы сразу, а этот, вишь, проявил милосердие — всего-навсего бросил в яму. А холодина, словно на льдине. Интересно, кто же здесь еще? Итак, если Хельги оказался тут из-за приставаний к жене каган-бека, почему не предположить, что его временный сосед попал сюда по той же причине? А раз так, то это, скорее всего, Имат. То-то он так сопит обиженно. Ну-ка, проверим!
— Хорошая девушка Халиса, — припомнил Хельги несколько хазарских слов. И тут же из дальнего угла полетел в него увесистый кусок твердой земли. — Что же ты кидаешься, Имат? Или не согласен со мной?
— Не позорь своим мерзким языком светлое имя, блудливая северная собака! — послышался приглушенный ответ. Глухой голос приказчика был полон ненависти и злобы.
Хельги задумался — как бы привлечь Имата на свою сторону? В конце концов, тогда и сидеть было бы веселее, и сбежать, в случае чего, легче. Вообще-то говоря, любой истинный викинг никогда не снизошел бы до общения с подобным существом, предпочел бы умереть молча или проклиная своих палачей, но… Но Хельги не был обычным викингом и вполне сознавал это. Он привык за последние шесть лет сначала хорошенько подумать, а потом уже действовать — что было, в общем-то, нехарактерно для большинства викингов.
— Ты напрасно сердишься на меня, Имат, — на языке ильменских славян произнес ярл. Знал — приказчик его хорошо понимает. — Нет, не кидайся больше, лучше послушай, не будь ишаком. — Ага… Кажется, притих. Ну, слушай… — Знай, Халиса никогда не будет моей, а вот твоей — вполне может быть.
— Опозоренная тобою, ублюдок!
— Ну, тогда уж и каган-беком тоже. Им — гораздо больше, чем мной. Тебе что нужно — добродетели Халисы или она сама?
— Чтоб тебя разорвали бешеные рыжие псы!
— Благодарю, я всегда знал, что ты добрый юноша. Да не шипи ты змеей! Как думаешь, Халису тоже схватили?
В ответ послышался стон.
— Вот и я так полагаю, — грустно сообщил в темноту Хельги. — И что с ней сделает каган-бек?
— О, не мучай меня, рыжий варяжский пес.
— Ну, не такой уж и рыжий. — Ярл помолчал. — А между прочим, мы могли бы помочь Халисе бежать, — немного погодя сообщил он. — Если б, конечно, сами смогли выбраться.
В темноте презрительно хмыкнули, но больше уже не ругались.
— Интересно, до этой решетки никак нельзя добраться?
Имат загремел цепью. Хельги усмехнулся:
— Давай я заберусь тебе на плечи и…
— Давай лучше я заберусь.
— Ладно. Давай, забирайся. — Хельги с готовностью подставил спину. — Только не особенно шуми, снаружи наверняка стража.
— Сам знаю… — буркнул Имат, но так и не сумел дойти до ярла — сковывающая ноги цепь оказалась слишком короткой. Хельги также не удалось приблизиться к приказчику. Зато он добрался до начала цепи, пощупал рукой и присвистнул — цепь уходила куда-то вверх, видимо, была прикована к какому-нибудь пруту. Осторожно перебирая руками, ярл повис на цепи, подтянулся, почувствовав, как ноги отрываются от земли.
— Ну, что там? — спросил Имат. Ага, больше не злишься? То-то…
— Лезь по цепи вверх, — тихо сказал ему Хельги. — Там посмотришь — что.
Некоторое время в яме слышалось лишь сосредоточенное сопение. Сопел приказчик, ярл всё делал бесшумно, как и полагается викингу. Перебирая руками и стараясь не очень звенеть цепью, властелин Бильрест-фьорда добрался наконец до поперечной балки, расположенной на высоте в два человеческих роста. Примерно столько же оставалось и до верхнего края ямы. Именно к этой балке и был прикован конец цепи. Прикован крепко — не оторвешь, да и неудобно здесь. А вообще — зачем было забираться на эту балку? Ведь достаточно просто расшатать любое из звеньев. Хельги еле подавил накативший на него приступ хохота… И вдруг услышал звук падающего вниз тела. Видно, незадачливый приказчик не смог удержаться на балке.
— Ты там жив ли? — как можно любезнее поинтересовался ярл.
— Тихо вы, не шумите! — прикрикнул на погонщиков Езекия.
Он всё-таки добрался до Сармака через болеющего Истому и выпросил целых три повозки, запряженных парой волов каждая. Вполне достаточно, если сделать несколько рейсов. Истома вначале кочевряжился, говорил, что не знает никаких печенегов, короче, всячески набивал себе цену. При других обстоятельствах Езекия, конечно, с ним поспорил бы, поторговался, но сейчас совсем времени не было. Пришлось без лишних слов выложить Истоме дирхем. Тот попробовал его на зуб, покачал перевязанную тряпкой руку:
— Знаешь, где платаны растут густо?
— Ну.
— Там и найдешь Сармака… Да постой, не знает он тебя. Сам с тобой схожу, но… Еще одна ногата, чай, для такого дела найдется?
Езекия со вздохом раскрыл висевшую на поясе калиту.
Договорившись с печенегом о повозках, ушлый племянничек бен Кубрата воспрянул духом. Сказавшись золотарями, нанятыми для вывоза содержимого городских уборных — запах при этом был соответствующий, самый настоящий, — погонщики беспрепятственно проникли в город через главные ворота. Стражники не то чтобы не придирались, а, зажав носы, отошли подальше и замахали руками — проезжайте, мол, да побыстрее. Незаметно стоявший поодаль и контролировавший всю операцию Езекия был доволен. Его идея смазать оси повозок настоящим дерьмом сработала, да еще как!