— Я делом занимаюсь: улучшаю изоляцию для трубопроводов.
— Положим, так. Но это уже сделано. Ты какие-то новые пахучие составчики готовишь. Люди зажимают нос, когда проходят мимо твоей берлоги под лестницей.
Колтухов ухмыльнулся.
— Помню, был такой случай со смолой, — сказал он. — В двадцать третьем году, я тогда в депо работал, бросили нас на лесозаготовки. И вот…
— Я твои случаи, Павел Степанович, знаю наизусть, — перебил его Привалов. — Ты эти случаи пускаешь в ход, когда боишься проговориться. Знаю я тебя, старый лис!
Колтухов тихонько засмеялся. Он считал себя великим хитрецом и любил, когда это признавали.
— Ну ладно, — сказал он, вставляя в рот новую папиросу. — Расскажу тебе про свою фантазию. Она у меня хорошая, не то что твоя… Как мы защищаем наши трубы и вообще стальные сооружения в море от коррозии? Покрываем их изоляцией. Дорогое дело и не всегда надежное: если в изоляции попадаются трещинки, то коррозия активизируется и разъедает сталь еще сильнее. Ну, сам знаешь. Другой способ — электрозащита. Тоже дорого и канительно: тяни линию, подводи к трубопроводу положительный заряд… Так вот, задумал я, братец ты мой, приготовить такую пластмассу, чтоб она служила изоляцией и в то же время имела электростатический заряд…
— Недурно придумано, — сказал Привалов. — Но моя фантазия все-таки лучше. Никаких труб, никакой изоляции…
— А! — Колтухов коротко махнул рукой. — В тебе, Борис, прочно сидит студент-первокурсник.
«Победа» въехала в институтский двор.
— Не знаешь, — сказал Привалов, вылезая из машины, — старик Бахтияр в городе сейчас?
— Кажется, в городе. А что?
— Думаю сходить к нему.
— Правильно, — одобрил Колтухов. — Сходи. Пусть окатит тебя холодным душем.
…Они сидели на балконе и пили чай. Помешивая ложечкой в стакане, Багбанлы задумчиво смотрел на россыпь городских огней, полукольцом окружавших бухту.
Член-корреспондент Академии наук Бахтияр Халилович Багбанлы, ученый с большой эрудицией и умелыми руками экспериментатора, двадцать лет назад был любимым институтским преподавателем Привалова. Многие его бывшие ученики и теперь захаживали к нему. Старик выслушивал их, консультировал, давал советы. Он всех помнил и запросто называл на «ты» и по имени. Бывшие же ученики, обращаясь к нему, называли его «Бахтияр-мюэллим», что означало: учитель Бахтияр.
У старика была крупная седая голова и черные брови. Серебряные усики лепились под крючковатым носом.
Вдруг он скосил на Привалова хитрый карий глаз, сказал:
— Слушал тебя, сынок, и ничего не понял. Слова твои смутны, как сон верблюда. Скажи толком: чего ты хочешь?
Привалов хорошо знал резкую манеру старого ученого и поэтому спокойно проглотил «верблюда».
— Попробую по порядку, — сказал он и отпил из своего стакана. — Мы приступаем к проектированию Транскаспийского подводного трубопровода.
Багбанлы кивнул.
— Но ведь трубопровод — не цель, а средство, — продолжал Привалов. — Цель — систематическая доставка нефти, верно?
— Так. Чем же плох трубопровод?
— Он не плох. Но каково назначение труб? Отделить перекачиваемую нефть от окружающей среды…
— Прекрасно сформулировано.
— Не смейтесь, Бахтияр-мюэллим. В технике транспортировки нефти через море и вообще жидкости через жидкость наблюдается застой мышления. Чем наши трубопроводы отличаются от древних? Прочностью труб, мощностью насосов. Принципиально — ничего нового. Конечно, трубопровод — это лучше, чем танкерная перевозка нефти: дешевле и море не загрязняет. Но понимаете…
— Понимаю: тебе не нравятся трубы. Чем ты хочешь их заменить?
— Вот что пришло мне на ум. — Привалов залпом допил чай и отодвинул стакан. — Я вспомнил опыт Плато. Возьмем масло с удельным весом, равным удельному весу воды, и выльем его в воду. Поверхность масла будет стремиться под действием поверхностного натяжения к минимуму и примет форму шара, верно? А что, если усилить поверхностное натяжение так, чтобы оно действовало не по трем осям, а по двум? Тогда одно сечение масла будет представлять собой круг, а другое… В общем, масло примет форму цилиндра. Сама поверхность масла или, скажем, нефти как бы станет трубой…
Багбанлы усмехнулся, покачал головой:
— Ловко придумал. Труба без труб, значит? Дальше?
— Дальше, — увлеченно продолжал Привалов, — надо иметь поле. Представьте себе подводный энергетический луч, пропущенный по трассе. Определенная частота создаст поле, в котором нефтепродукт вытянется вдоль луча. Понимаете? Сплошная струя нефти сквозь воду, от западного берега моря до восточного…
— Так, — сказал Багбанлы. — Ты объяснил, как устроен паровоз. Теперь объясни, как он поедет без лошадей. Что заставит двигаться нефтяную струю?
— Может быть, сама энергия луча?.. Ведь движется в магнитном поле проводник, если пересекает силовые линии… Я еще ничего не знаю, Бахтияр Халилович. Я излагаю голый принцип.
— Голый и беззащитный, — добавил Багбанлы.
Помолчали с минуту. Привалов вытащил папиросы, закурил, беспокойно поглядывая на ученого.
— Ты ждешь моего ответа, сынок, — сказал наконец Бахтияр Халилович. — Сейчас я тебя разгромлю по трем пунктам. Первое. От западного берега моря до восточного примерно триста километров. Значит, грубо говоря, три градуса. А радиус Земли — шесть тысяч километров. Так?
— Ну, так.
— Теперь решим задачу для седьмого класса: радиус — шесть тысяч километров, центральный угол — три градуса. Чему равна стрелка дуги?
Привалов вынул из кармана маленькую счетную линейку.
— Один и восемь десятых километра, — сказал он, передернув движок и визир. — А к чему это?
Старый ученый удовлетворенно откинулся на спинку стула и затрясся от смеха.
— Значит, сынок, придерживаешься мнения, что Земля плоская? Может, она на трех китах смонтирована?
— Не пойму, отчего вы развеселились, Бахтияр-мюэллим.
— Смотри. — Багбанлы вынул авторучку и быстро набросал на папиросной коробке чертеж. — Стрелка трехградусной дуги — почти два километра, — продолжал он. — Наибольшая глубина Каспия — около одного километра. Источником твоего луча, а точнее — направленного поля, могут служить только колебания, распространяющиеся по прямой. Значит, твой луч, не пройдя и половины пути, упрется в дно.
— Ах, дьявольщина! — воскликнул Привалов. — В самом деле, забыл, что Земля круглая!
— Ничего, бывает… Это знаешь, как однажды спросили верблюда, почему у него шея кривая. «А что у меня прямое?» — ответил верблюд.
— А если придать полю свойство отклоняться под действием земной гравитации? — сказал Привалов, помолчав. — Тогда луч пойдет по кривой. Ведь, по Эйнштейну, при высоких энергиях пространство искривляется…
— Ты легкомысленно относишься, Борис, к земному тяготению. Его природа еще недостаточно изучена. Кое-кто считает, что гравитация — процесс, стоящий вне времени. Полагают, что поле тяготения имеет энергию прерывистого порядка, квантовую, что существуют некие гравитоны — элементарные частицы тяготения. Но не будем отвлекаться. Перейдем ко второму пункту. — Багбанлы встал и принялся расхаживать по балкону. — Ты говорил о поверхностном натяжении и ожидаешь, что в ответ старый Бахтияр усладит твой слух стройной концепцией. Не надейся, сынок. Поверхность вещества — одна из основных загадок современной физики. Видишь ли, поверхностное натяжение жидкости — зона проявлении особых свойств, присущих поверхности. Натяжение вызывает силы, всегда направленные внутрь. Чай в этом стакане напряжен. Его поверхность и сверху и на границах с дном и стенками давит внутрь с силой более десяти тонн на квадратный сантиметр. Поэтому жидкости трудносжимаемы. Еще недавно считали их вообще несжимаемыми. А твердые тела… Когда мы разрезаем ножом кусок глины, мы разобщаем целые миры и образуем новые поверхности. При этом высвобождается какая-то энергия…
Старый ученый остановился и через приоткрытую дверь заглянул в комнату. Там серебристо мерцал в темноте экран телевизора, перед ним сидели несколько женщин и детей.
— Что же все-таки находится под поверхностью? — спросил Привалов.
— Не знаю, сынок. И никто пока не знает. Как проникнешь под нее? Соскреби поверхность — под ней тотчас образуется новая граница вещества. Граница, на которой межатомные силы, скрепляющие элементы вещества, вступают во взаимодействие с окружающей средой и уравновешиваются особым образом. Почему? Еще не знаем. Но если мы познаем явление, то рано или поздно добираемся до сущности — ведь явление без сущности невозможно. Вот когда узнаем сущность, тогда и сможем использовать колоссальную силу, скрытую в поверхности.
— Значит, сейчас еще рано? — печально сказал Привалов.
Старый ученый не ответил. Стоя на пороге комнаты, он смотрел на экран телевизора.
— А третий пункт? — спросил Привалов.
— Иди-ка сюда, Борис. Посмотрим телевизор.
Привалов встал, взглянул на часы:
— Поздно уже. Пойду, Бахтияр Халилович. Извините, что отнял у вас время…
— Э, брось. Иди сюда, говорю. Картина старая, но есть там один эпизодик… Сейчас его покажут.
Он взял Привалова за локоть и повел в комнату.
Борис Иванович сразу узнал фильм: «Плата за страх».
…Грузовики везут нитроглицерин. Огромный камень, свалившийся с горы, загородил дорогу. Камень решили взорвать. В нем выдолбили шпур. Но как налить туда грозную жидкость, которая взрывается даже от взбалтывания?
Затаив дыхание, человек смачивает нитроглицерином стебель пальмового листа. Потом вставляет его в шпур и пускает сверху струйку нитроглицерина. Струйка обволакивает смоченный стебель и спокойно стекает по нему…
Багбанлы потянул Привалова за рукав, и они вернулись на балкон.
— Видел, как поверхностное натяжение работает? — спросил ученый.
— Африканцы таким же способом переливают воду в скорлупу страусового яйца. Ливингстон об этом писал, — сказал Привалов. — А у Жюля Верна — помните? — чтобы успокоить волнение, с корабля выливали в воду китовый жир. — Борис Иванович снова воодушевился. — А теперь знаете как поступают в морской практике? Вывешивают за борт брезентовые мешки, набитые пенькой и залитые маслом. В мешках проколоты дырки, и масло стекает по борту в воду…
— Что и говорить, огромная сила, — задумчиво сказал Багбанлы. — Может показаться невероятным: масляная пленка толщиной в одну молекулу гасит колоссальную энергию волны… — Он опять прошелся по балкону, заложив руки в карманы. — Но Шулейкин в «Физике моря» приводит пример: громадная кинетическая энергия курьерского поезда при внезапном торможении поглощается тончайшим поверхностным слоем соприкасания колес и тормозных колодок — и это не кажется невероятным…
Привалов не спускал глаз с ученого, напряженно слушал.
— Допустим, — говорил тот, — нам удастся усилить натяжение поверхности и…
— Согласны, Бахтияр-мюэллим? — почти закричал Привалов.
— Не торопись. Я допускаю возможность. Но только в принципе, а не в действительности.
— Почему?
— Потому что твоя нефтяная «колбаса» — если удастся ее создать, — двигаясь в толще воды, встретит огромное сопротивление. Трение, голубчик! Оно тоже одно из свойств поверхности. Поверхностные слои отстанут от внутренних, и струя, расплывется. Вот тебе мой третий пункт.
— Прекрасно, — сказал Привалов. — Значит, добавляется еще одна задача: снизить трение.
Багбанлы повалился на стул и долго, с удовольствием смеялся.
— Ты молодец, Борис! — сказал он, вытирая платком глаза. — Тебе ни трение, ни земное тяготение нипочем. Даже вещество ты готов вывернуть наизнанку…
— Пойду, Бахтияр Халилович, — со вздохом сказал Привалов. — Спасибо за консультацию.
— Знаешь что? — Старый ученый пристально посмотрел на него. — Бери меня в компанию. Попробуем из любопытства — чем черт не шутит? Только уговор: не зарываться. Думаем только над принципиальным обоснованием идеи, не более!
Собственно говоря, каждому эксперименту сопутствует своя великая минута, только она проходит прежде, чем успеешь ее заметить.
Очень странны результаты изучения реликтов:
Не потомок обезьяны наш лохматый Бенедиктов.
Он — гибрид, соединенье электрического сома
С дикобразом. Вот обида для исходной хромосомы!
Он не физик, не биолог, он не рыба и не мясо,
Он — электроихтиолог промежуточного класса!
— Чье произведение? — спросил он, обведя сердитым взглядом притихшую аудиторию.
Поднялась тоненькая белокурая девушка и, смело глядя на Бенедиктова карими глазами, любезно сообщила:
— Мое.
Не сказала, а именно любезно сообщила.
— Благодарю вас, — медленно, немного в нос сказал Бенедиктов, сунул рисунок в карман и принялся дочитывать лекцию.
Потом, когда они поженились, Бенедиктов признался Рите, что в тот момент, когда она сказала «мое», он вдруг ощутил, будто его горячей волной окатило…
В том же году Рита окончила университет и стала преподавать биологию в школе, а Бенедиктову дали лабораторию в научно-исследовательском институте. Он продолжал увлеченно работать, исследуя биотоки. Молодые супруги жили весело. Ходили в кино и театры, вместе читали книги и спорили о них, и дом их всегда был открыт для многочисленных друзей.
Полгода назад Бенедиктов получил квартиру в новом доме, и тут при переезде произошло странное событие, с которого и начались все беды.
Решено было старый хлам не тащить в новую квартиру, и поэтому Бенедиктов запротестовал, когда Рита сунула в чемодан старенькую цветочную вазу с искрошенными краями и потемневший от времени железный брусок.
— Рита, ты нарушаешь уговор. Выбрось-ка эту дребедень!
Вазу Рита выбросила, но с бруском расстаться не пожелала, заявив, что это семейная реликвия.
— Матвеевские реликвии, — засмеялся Анатолий Петрович. Он взял брусок, повертел его в руках, встряхнул…