— Так это сделал Гейнор? — Уэлдрейк протянул руку, чтобы она могла опереться о нее, но она отказалась от его помощи. — Где же он сам?
— Там, где я, как он думает, не смогу его найти, — сказала она. — Но я должна его найти. — В голосе этой женщины слышалась усталая решимость, и Элрик увидел, что Коропит Пфатт вовсе не собирается обвинять ее в выпавших на его долю испытаниях — мальчик сунул свою ладошку в руку Розы, пытаясь утешить ее.
— Мы найдем его еще раз, моя госпожа, — сказал мальчик. Он повел ее назад — туда, откуда они пришли.
Однако Фаллогард Пфатт остановил их.
— Дунтроллин погиб?
Роза пожала плечами.
— Нет сомнения.
— А сестры? — пожелал узнать Уэлдрейк. — Гейнор нашел их?
— Он их нашел. Как и мы — благодаря Коропиту и его ясновидению. Но Гейнор… Гейнор как-то умеет влиять на них. Мы вступили в схватку. Он уже призвал Хаос на помощь. Он, несомненно, спланировал все до мельчайших деталей. Он дождался того момента, когда народ приблизится к мосту…
— Так он бежал? Куда? — Элрик уже предвидит ответ, и она подтверждает то, что он подозревал.
Она сделала движение рукой с выставленным большим пальцем в направлении края.
— Вниз, — сказала она.
— Значит, он в конечном счете нашел там смерть. — Уэлдрейк нахмурился. — Вот только в небытие он пожелал отправиться в максимально большой компании.
— Кто может знать, куда он отправился? — Роза повернулась и медленно возвратилась к краю, на котором сейчас зависла деревня; ее обитатели кричали и карабкались прочь от бездны, но никаких настоящих попыток спастись не предпринимали. Потом все это сооружение исчезло, провалившись в огнедышащее проявление Хаоса, которое вобрало в себя, поглотило его. — Я так думаю, что это знает только он.
За ней последовал Элрик, ведя за собой коня. В руке Розы все еще была ладошка Коропита. Элрик услышал, как мальчик сказал:
— Они все еще здесь, моя госпожа. Все они. Я могу их найти, госпожа. Я их чувствую. Идем.
Теперь мальчик вел ее, вел к самой кромке обрушившейся дороги, где они остановились, глядя в бездну.
— Мы найдем для тебя путь, моя госпожа, — пообещал объятый внезапным ужасом Фаллогард Пфатт. — Ты не можешь…
Но было уже слишком поздно, потому что женщина и мальчик без всякого предупреждения бросились в пропасть, в пульсирующую, сверкающую пасть, которая казалась такой голодной, такой охочей до душ, которые сотнями и тысячами падали в нее — в самое чрево Хаоса!
Матушка Пфатт снова закричала. Она издала долгий мучительный вопль — но на этот раз не обо всех гибнущих. Теперь это был крик личной боли.
Элрик подбежал к краю пропасти и увидел две падающие фигуры — они уменьшались в размерах, исчезая в жуткой красоте этого прожорливого чудища.
Пораженный смелостью и отчаянием, которые, казалось, превосходили его собственные, он сделал шаг назад, от удивления лишившись дара речи…
И он не смог предвидеть то, что сделает Фаллогард Пфатт, который, издав один долгий рев мучительного отчаяния, подтолкнул кресло-каталку со своей матерью к самой кромке пропасти, помедлил какую-то долю секунды, а потом вместе с цепляющейся за фалды его пальто племянницей прыгнул вслед за своим исчезающим сыном. Еще три фигуры, вращаясь в этих пульсирующих голодных красках, устремились в пламя Хаоса.
Элрик, едва сдерживая ужас, какого он еще не знал, вытащил из ножен Буревестника.
Уэлдрейк встал рядом с ним.
— Она погибла, Элрик. Они все погибли. Здесь тебе не с кем сражаться.
Элрик медленно кивнул, соглашаясь с ним. Он вытянул руку с клинком перед собой, потом поднес к своей вздымающейся груди и поместил вторую руку у кончика меча, на котором сверкали и мерцали руны.
— У меня нет выбора, — сказал он. — Я готов к любым испытаниям, лишь бы уйти от судьбы, которую мне обещал мой отец…
И с этими словами он выкрикнул имя своего покровителя — Герцога Ада — и вместе с боевым мечом прыгнул в эту адскую бездну; на его бескровных белых губах замерла немыслимая, безумная песня…
Уэлдрейк увидел напоследок только малиновые глаза своего друга, в которых светилось какое-то жуткое спокойствие, а потом император-чародей с безжалостной неизбежностью исчез в разверстой огненной пасти этой адовой пропасти…
Глава первая
ПОСЛЕДСТВИЯ НЕПРОДУМАННОГО СОГЛАШЕНИЯ
СО СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫМ; НЕКОТОРЫЕ НЕУДОБСТВА
НЕЧЕСТИВЫХ СОГЛАШЕНИЙ
Элрик падал через столетия боли, через тысячелетия человеческих несчастий и ошибок, но и в падении в нем не было ни капли смирения. Меч, зажатый в его руке, был как маяк и вызов Хаосу, в цветистое сердце которого он летел. А вокруг него царило смятение, какофония звуков оглушала, мелькали лица, города, целые миры, искаженные и обезумевшие, перекошенные и меняющие форму — в неуправляемом Хаосе все претерпевало постоянные изменения.
Он был один.
Вдруг все остановилось. Его ноги коснулись твердой почвы, хотя она и представляла собой всего лишь каменную площадку, плавающую в огненном свете квазибесконечности — вселенные, громоздясь на вселенные, перемешались друг с другом, каждая отражала свет своего спектра, каждая грань являла собой отдельную реальность. Он словно бы стоял в центре кристалла невообразимо сложной структуры, и его глаза, не желая видеть то, что было перед ними, в конечном счете стали слепы ко всему, кроме этого яркого, смещающегося света, чьи цвета были ему незнакомы, но чьи запахи были полны чего-то знакомого, чьи голоса звучали до невыносимости страшно и до невыносимости утешительно, но не были голосами смертного. И тогда принц-альбинос разрыдался, он чувствовал себя побежденным и беспомощным — все силы оставили его, меч, оттягивающий его руку, превратился в обыкновенный кусок железа, и откуда-то из-за огней до него донеслась тихая насмешливая песня, а затем он стал различать слова:
— Ах, сколько же в тебе мужества, милейший из моих рабов! Неугомонный воитель изменчивости, где душа твоего отца?
— Я не знаю, господин Ариох.
Элрик почувствовал, что его собственная душа замерла и может вот-вот исчезнуть, и тогда будет навсегда уничтожено то, кем он был и кем мог бы стать, не останется даже воспоминания. Но Ариох понял, что Элрик не лжет. Смертельный холод отступил. Элрик вздохнул свободнее…
Еще никогда его покровитель, Герцог Ада, не проявлял по отношению к Элрику такой нетерпимости.
«Что же так встревожило богов?» — спрашивал себя альбинос.
— Смертное ничтожество, ты мой самый дорогой и возлюбленный, мой сладкий…
Элрик, которому была знакома переменчивость Ариоха, слушал зачарованно и с замиранием сердца. Большая его часть любой ценой желала заслужить одобрение Герцога Ада. Большая его часть хотела только одного — навсегда отдаться на милость Ариоха, какова бы уж ни была эта милость, принять все те мучения, что определит ему покровитель, — такова была сила воздействия на Элрика этого божества, которое подчиняло его себе, улещивало, хвалило или благословляло, владея абсолютной властью над жизнью и смертью его вечной души. И тем не менее в самых потаенных глубинах своего мозга Элрик ощущал решимость в один прекрасный день избавиться от этого мира богов — если только его жизнь не будет отнята у него в следующее мгновение в соответствии с нынешним настроением его покровителя. Здесь, в своей родной стихии, Ариох был полным властелином, и любой договор, когда-либо заключенный им с каким-либо смертным, становился бессмысленным. Здесь было его царство, здесь он не нуждался ни в каких союзниках, не соблюдал никаких соглашений и под угрозой муки или уничтожения требовал безусловного подчинения от всех своих рабов, смертных и сверхъестественных.
— Говори, мой сладкий, что привело тебя в мое царство?
— Я думаю, простая случайность, владыка Ариох. Я упал…
— Ах, ты упал! — В этом слове было заключено нечто большее, чем его обычное значение. — Ты упал.
— …в бездну между мирами, которую мог сотворить только один из Владык Высших Миров.
— Да. Ты упал. ЭТО БЫЛ МАШАБАК!
Элрик сразу испытал облегчение, почувствовав, что гнев Ариоха теперь направлен в другую сторону. И он понял наконец, что же произошло. Гейнор Проклятый служил заклятому врагу Ариоха — графу Машабаку…
— Народ цыган служил тебе, повелитель?
— Он принадлежал мне, этот шальной народец. Полезный инструмент — многие хотели контролировать это племя. Но Машабак, которому не удалось его подчинить себе, решил его уничтожить…
— По своему капризу, мой властелин?
— Нет, он послужил мелким целям одного существа, кажется…
— Его зовут Гейнор, повелитель.
— А, Гейнор. Так, значит, он в этом участвует?
Элрик почувствовал, насколько гнетущей была наступившая тишина — его покровитель погрузился в размышления. Элрик не знал, сколько времени прошло — год, или час, или миг, но наконец Герцог Ада, чье настроение изменилось к лучшему, пробормотал:
— Ладно, мой сладкий, ступай своим путем. Но помни, что ты принадлежишь мне и душа твоего отца принадлежит мне. И то и другое принадлежит мне. И то и другое, согласно древнему договору, должно быть доставлено мне.
— Куда мне идти, повелитель?
— В Улшинир, куда же еще, — там бежали от своего пленителя три сестры, и, возможно, они уже на пути домой.
— В Улшинир?
— Не бойся, ты отправишься в путь со всеми удобствами. Я пошлю вслед за тобой твоего раба.
Владыка Высших Миров отвлекся на другие дела. Не в природе Владыки Хаоса было подолгу задерживаться на одном вопросе, если только этот вопрос не был чрезвычайно важным.
Огни погасли.
Элрик стоял без движения на каменной площадке, но теперь она была вершиной большого холма, с которой он мог видеть неровную долину с торчащими там и здесь камнями, поросшую тощей травой. Над долиной змеилась снежная пороша. Воздух был морозный, промозглый, и Элрик с удовольствием вдыхал его, хотя ему и было холодно. Он принялся ожесточенно тереть свои голые руки и лицо, чтобы соскрести с них копоть ада. У его ног послышалось какое-то бормотание — он посмотрел вниз и увидел свой рунный меч там, куда он уронил его во время разговора с Ариохом. И снова подумал он об огромной власти своего покровителя, которую вынужден был признать даже Буревестник. Он чуть ли не с любовью поднял меч, держа его, как маленького ребенка.
— Мы с тобой нужны друг другу, — сказал Элрик.
Он убрал меч в ножны и снова посмотрел на долину. Ему показалось, что из-за ближайшего к нему холма поднимается струйка дыма. Отсюда он может начать поиски Улшинира.
Хорошо, что он надел сапоги, перед тем как броситься за Розой, потому что они очень пригодились ему — без них он бы не смог ступать по острым камням и предательской траве на склоне холма. Холоду он противопоставил энергию драконьего яда, который вызвал у Элрика привычные теперь для него мучения, и меньше чем через час он уже шел по узенькой тропке к небольшому каменному домику с крышей из торфа и соломы. От домика исходил запах земли, ощущение тепла и уюта. Это был первый в ряду нескольких подобных жилищ, составлявших неотъемлемую часть ландшафта.
В ответ на вежливый стук Элрика в выщербленную дубовую дверь появилась светлокожая молодая женщина. Она неуверенно улыбнулась ему, взирая на него с любопытством, которое пыталась скрыть. Она зарделась, показывая ему дорогу на Улшинир, и сообщила, что до города три часа ходьбы в направлении к морю.
Пологие холмы и неглубокие долины, дорога, выстланная белым известняком и идущая через сочную зелень, медь и красноту трав и вереска. Элрик шел с удовольствием. Ему хотелось на ясную голову подумать о требованиях Ариоха, поразмышлять, каким образом Гейнор потерял этих трех таинственных сестер. Еще он спрашивал себя — как ему найти Улшинир.
И еще он задавал себе вопрос — жива ли Роза.
Он с удивлением отметил про себя, что его волнует ее судьба. Он объяснил это себе тем, что хочет узнать до конца ее историю.
Улшинир был портовым городом, застроенным домами с крутыми крышами и тонкими шпилями. Они были припорошены снежком, и запах дыма от очагов, плывущий в осеннем воздухе, немного успокоил Элрика.
В поясе у него все еще оставалось несколько золотых монет, которые давно уже всучил ему Мунглам, и Элрику оставалось только надеяться, что в Улшинире золото имеет хождение. У города был явно знакомый вид, он походил на любой из северных городов Молодых королевств, и Элрик подумал, что эта плоскость мироздания находится недалеко от его родной, по меньшей мере является частью той же сферы, а возможно, даже и того же мира. И это тоже слегка утешило его. Тем немногим жителям, которых он встретил на вымощенных булыжником улицах, его наружность казалась странной, но настроены они были миролюбиво и с удовольствием показывали ему, как пройти к гостинице. Гостиница была скромной — этим она напоминала подобные заведения в его собственном мире, — но теплой и чистой. Он с удовольствием выпил крепкого, сваренного с пряностями эля, съел пирог, запил его бульоном. За постель он заплатил вперед, и, пока хозяйка отсчитывала ему сдачу — изрядную сумму серебром, он спросил, не слыхала ли она о других гостях в городе, а точнее, о трех сестрах.
— Темноволосые, белокожие красавицы с такими замечательными глазами — по форме, как твои, мой господин, хотя у них они такие синие-синие, чуть ли не черные. А уж какие одежды, какие вещи! В Улшинире нет ни одной женщины, которая не приходила бы посмотреть на них хотя бы мельком. Они вчера сели на корабль, а куда отправились — об этом мы только можем гадать. — Она снисходительно улыбнулась своим собственным слабостям. — Легенды говорят, что они пришли из-за нашего Тяжелого моря. Ты их друг? Или родственник?
— У них есть одна вещь, принадлежавшая моему отцу, — небрежно сказал Элрик. — Они случайно взяли ее с собой. Я даже не уверен, знают ли они, что эта вещица у них. Так они сели на корабль, ты говоришь?
— Да, в порту. — Она указала в окно на серую полосу воды между двумя длинными пристанями, каждая из которых заканчивалась маяком. Там на якорях стояли одни рыбацкие лодки. — Этот корабль называется «Онна Пирсон». Он регулярно сюда заходит с грузом всякой галантереи, как правило, из Шамфирда. Капитан Гнарех пассажиров обычно не берет, но сестры, насколько нам известно, предложили ему столько, что он был бы глупцом, если бы отказался. Но вот куда они направились…
— А капитан Гнарех вернется?
— На следующий год — точно вернется.
— А что лежит за этими берегами, моя госпожа?
Она покачала головой и рассмеялась так, будто никогда не слыхала подобных шуток.
— Сначала островные рифы, а за ними — Тяжелое море. А есть ли что на другой стороне Тяжелого моря — если только у него есть другая сторона, — об этом нам неведомо. Ты довольно невежествен, мой господин, если позволишь мне так сказать.
— Позволяю, моя госпожа, и извиняю тебя. Меня недавно немного заколдовали, и у меня до сих пор в голове туман.
— Тогда тебе нужно отдохнуть, мой господин, а не отправляться на край света.
— На какой же остров могли они отправиться?
— На любой, мой господин. Если хочешь, я найду тебе старую карту — она у нас должна где-то быть.
Элрик с благодарностью принял ее предложение, и скоро карта была уже в его комнате. Он склонился над ней, надеясь, что чутье привлечет его внимание к нужному острову. Проведя в таких размышлениях полчаса, он не стал ни на йоту умнее и уже собирался было улечься спать, когда услышал внизу чей-то громкий голос, показавшийся ему знакомым.
Душа Элрика, который думал, что никогда больше не увидит этого человека, возрадовалась, он бросился на лестничную площадку, чтобы выглянуть в главный вестибюль гостиницы, где маленький рыжеволосый поэт в сюртуке и брюках, жилетке и галстуке, у которых вид был такой, словно они побывали в огне, декламировал какую-то оду, надеясь купить этим себе возможность переночевать или хотя бы заработать тарелку супа.