Не знаю, справился бы я с этой легкой на вид створкой, на поверку оказавшейся неимоверно тяжелой, но в последний момент в щель просунулись концы приставной лестницы. В ту же секунду лючок потерял весь свой вес и с грохотом откинулся, а я по инерции полетел в кучу сена к своим друзьям. Эти три сони дружно всхрапнули, но просыпаться и не подумали.
Когда я, выбравшись из сена, выпрямился, то увидел торчащую в проеме люка черную голову, накрытую темным капюшоном и торопливо озирающую плохо освещенное пространство чердака. Через секунду, не разглядев меня в царившем полумраке, голова тихо зашипела:
– Есть здесь кто бодрствующий?
– Есть… – прошипел в ответ я, и голова мгновенно развернулась бледным личиком в мою сторону. Это был, конечно, тот самый монах, который требовал у Портяты нашей выдачи.
– Давай, влезай сюда, – опять же шепотом предложил я голове, но она отрицательно помоталась и прошипела:
– Нельзя… Они могут лестницу убрать и запереть меня вместе с вами.
– А разве нас заперли? – удивился я почти во весь голос.
– А разве нет? – в свою очередь удивилась голова.
– Ну, вообще-то я не заметил… – задумчиво проговорил я.
– А что ж вы тогда не сбежали? – едко прошипела голова.
– Хм… Ну, во-первых, вроде как бы и незачем. А во-вторых, друзья мои уснули, будить их не хочется.
– Ничего, – злорадно пообещала говорящая голова, – Мал-то вернется, вас быстро разбудят… – И, помолчав, неизвестно к чему добавила: – Да будет поздно!
– Значит, считаешь, нам удирать надо? – неуверенно переспросил я.
– Конечно! – уверенно подтвердила голова. – И главное, удирать прямо к Епископу и отдаться под защиту Храма! Это ваш единственный шанс!
Меня очень удивило, что монах произнес слово «Епископ» так, словно оно было именем собственным, но выяснять этот вопрос не стал. Вернее, не успел. Нетерпеливо тряхнув капюшоном, голова снова торопливо зашипела:
– Только его святость сможет спасти вас от…
Но в этот момент с жутким воплем «А-й-й-я» голова исчезла из проема люка. Вместе с головой исчезли и торчавшие стойки приставной лестницы. А вот сам люк пока еще оставался открытым.
Я осторожно приблизился к зиявшему проему и заглянул в него. Лестница действительно исчезла. Во всяком случае, ее нигде не было видно. А вот монашек, вернее, черная ряса с торчавшими из нее кистями рук и ступнями ног была в наличии. Все, что осталось от монашка, совершенно неподвижно лежало точнехонько под люком. Голову не было видно – то ли он ее при падении как-то неловко подвернул, то ли она была очень плотно замотана в капюшон.
Внимательно осмотрев темнеющие внизу останки, очень похожие на небрежно брошенную на землю куклу, я жалостливо вздохнул, но в этот момент кукла шевельнулась, поскребла пальцами рук по утрамбованной земле и начала медленно и как-то неуклюже подниматься на ноги.
Я с невольным уважением наблюдал за героическим монахом, пролетевшим в свободном падении не менее шести метров и отделавшимся всего лишь легким испугом. Впрочем, «всего лишь легкий испуг» – это, конечно, явное преуменьшение. Налицо была тяжелая контузия, поскольку, поднявшись на ноги, монашек задрал вверх голову и, разглядев мою бороду в люке, поднял еще и руку. Затем своим визгливым фальцетом он грозно заорал:
– Прощай!.. Прощай и помни обо мне!..
Постояв еще мгновение в этой нелепой позе, он опустил и голову и руку и неторопливо двинулся к дороге, уже не опасаясь артобстрела.
Я снова направился было к своему окошку, но стоило мне отойти от люка, как крышка, снова всхлипнув, опустилась на место. И тут что-то остановило меня, и я, вернувшись, внимательно ее осмотрел. Деревянная крышка лежала меж досок пола, плотно утопленная в проем. Никаких колец или ручек она не имела, и открыть ее с нашей стороны было бы чрезвычайно сложно. Выходило, что монашья голова была права – нас действительно заперли.
Это обстоятельство меня встревожило, но не настолько, чтобы поднимать панику. Я медленно отошел к окну и принялся наблюдать за окрестностями.
Впрочем, наблюдать было особо не за чем. У местного населения шли обычные трудовые будни. Вернулись женщины, доившие коров, прибавилось народу на огородах, причем по величине фигурок я понял, что на борьбу за урожай вышли ребятишки. Еще пятеро мужиков на скрипучей телеге выехали за пределы деревни, так что, по моим прикидкам, в данном населенном пункте жителей практически не осталось. Если не считать девушек. Их по-прежнему не наблюдалось, но, по логике вещей, они должны были где-то быть!
Жеребец Портяты продолжал стоять у изгороди, возле хатки, а самого дружинника не было видно. Меня это несколько удивило – кавалерист, предпочитающий ходить пешком.
Таким образом прошло довольно много времени, но вот за моей спиной раздалось слабое кряхтенье. Оглянувшись, я увидел, что из кучи сена на карачках выползает маленькая фигурка, и понял, что пробудился мой гениальный друг. Он выбрался на свободное от сена место, еще немного покряхтел и наконец распрямился. Повертев головой в густом полумраке, он странным тоненьким голоском задал вопрос окружающим:
– Что, уже ночь?
А я приглядывался к нему, и меня стремительно наполняло чувство странной настороженности. Что-то с ним явно было не так! И голос этот писклявый и…
Однако на заданный вопрос требовался ответ, и я негромко буркнул:
– Нет, день в самом разгаре, только здесь окошки маловаты и темноваты.
Паша повернулся в мою сторону, заметил меня у окна и довольно скучно промямлил:
– А, Серый… Все колдуешь?
– Да нет… – в тон ему ответил я и, снова повернувшись к окну, добавил: – Просто наслаждаюсь свежим воздухом и прекрасным видом.
Паша направился в мою сторону, попискивая про себя:
– Занятие истинного философа.
Подойдя к окошку, он неласково отпихнул меня в сторону и, высунувшись в него, принялся рассматривать окружающее. А я с изумлением рассматривал его.
Надо сказать, что Пашенька никогда не был особенно высок. Во мне было без малого сто девяносто сантиметров, и он был мне где-то по плечо. Но поскольку Паша был худощав и предпочитал обувь на высоком каблуке, он всегда выглядел достаточно высоким. А теперь рядом со мной топталась довольно упитанная фигура явно ниже полутора метров. Это не могло быть следствием отсутствия каблуков, а другой причины столь резкого уменьшения его роста или увеличения объема я никак не мог подобрать. И кроме того, у меня возникло непреодолимое желание подергать его за паричок – это произведение парикмахерского искусства выглядело до неприличия натуральным. Я уже протянул руку, но в этот момент Паша надышался свежим воздухом и повернулся ко мне лицом.
Я чуть не охнул!
Нет, это безусловно был Паша Торбин, мой близкий и хороший друг. Но как он изменился! Куда девалась бледная, худощавая Пашина физиономия, так легко принимавшая выражение одухотворенного эстетства. На меня смотрела толстощекая, румяная рожа, готовая растянуться в улыбке от уха до уха!
Однако не растянулась. Видимо, после здешнего пива ей было не до улыбок. Наоборот, пристально взглянув мне в лицо, рожа брякнула:
– Чего уставился?! Хоббита не видел?!
«Хоббита!!!» – грохнуло у меня в голове. И вдруг нахлынула идиотская, но успокаивающая мысль: «Это ж не Паша, это ж – Фродо!» – и я широко улыбнулся.
– Чего лыбишься?! – тут же окрысился Фродо. – Я что, незаметно для себя анекдот рассказал?! Чем зубы скалить, лучше бы подсказал, где здесь выход? Мне отлучиться надо на пару минут… – И увидев, что я продолжаю улыбаться, гаркнул: – Пиво наружу просится!
– А выхода здесь нет, – успокоил я его, – нас заперли.
– Как это – заперли? – не понял Фродо. – Зачем?
– Хватит орать… – неожиданно пророкотало из кучи сена, а следом донесся короткий всхрап и тяжелое шевеление.
Мы совершенно забыли о наших отдыхающих товарищах и своими криками разбудили одного из них. Темная куча слегка приподнялась и из-под нее выползло нечто бесформенное, но огромное. Когда это огромное поднялось на ноги и выпрямилось, оказалось, что головой оно достает почти до крыши, хотя и стояло под самым коньком. Другими словами, если Паша здорово уменьшился в росте, то Элик, а это был без сомнения он, сантиметров тридцать прибавил. Правда, он здорово ссутулился, но зато раздался в плечах.
При своей невероятной комплекции Душегуб двигался совершенно бесшумно. Вот только что он располагался в дальнем конце чердака, а через мгновение оказался рядом с нами. И при этом ни одна дощечка достаточно хлипкого настила даже не скрипнула.
– Ну, – навис над нами здоровенный тролль, посверкивая малюсенькими красноватыми глазками, – чего разорались? Кто кого запер?
Голос его звучал грубовато, но удивительно тихо.
Фродо, совершенно не обративший внимания на коренные перемены во внешнем виде Душегуба, возмущенно воскликнул:
– Ты представляешь, Душегубушка…
Но в ту же секунду огромная, покрытая густым мехом ручища тролля, спокойно свисавшая почти до его колена, метнулась вверх, и широкая ладошища полностью накрыла круглую мордашку Хоббита.
– Орать не надо… – все так же негромко пророкотал Душегуб. – Эльнорду разбудишь… А малышке надо отдохнуть.
Затем, слегка встряхнув Фродо для пущего внушения, он снял свою длань с его рожицы. Фродо с всхлипом втянул воздух, выдохнул, снова втянул и наконец опять заговорил. Теперь уже гораздо спокойнее и тише:
– Я говорю, что Серый говорит, что нас здесь заперли. А мне очень надо наружу, потому что… ну ты сам знаешь почему.
Тролль наклонил свою огромную башку набок и, с секунду подумав, подтвердил:
– Да… Знаю… Мне тоже наружу надо…
– Ну! – мотнул головой Фродо. – А Серый говорит, что нас заперли.
– Кто? – Душегуб перевел свой светящийся взор на меня.
– Хозяева, – усмехнулся я в ответ.
– Зачем? – Душегуб, похоже, стал еще более немногословен.
– Наверное, чтобы нас задержать, – предположил я.
– Ага… – Тролль склонил голову набок и несколько секунд размышлял. Потом, ни слова не говоря, он развернулся и пошел в глубь чердака, внимательно глядя себе под ноги. Скоро он обнаружил закрытый люк.
Присев рядом с крышкой на корточки, Душегуб попытался поддеть ее ногтями, но, судя по его недовольному ворчанию, это ему не удалось. Тогда он встал рядом с люком на колени и, опершись левой рукой на настил, навис над крышкой. Мы внимательно наблюдали за манипуляциями нашего товарища, не догадываясь о его намерениях. А тролль, коротко размахнувшись, опустил правый кулак на крышку люка. Та слабо хрюкнула и… вывалилась наружу.
Мы с Фродо изумленно переглянулись, а Душегуб, не обращая на нас внимания, что-то пристально рассматривал внизу. Впрочем, его наблюдения длились недолго. Через пару секунд он пробормотал что-то вроде:
– Ох-хо-хо, – и несколько неуклюже вывалился вслед за крышкой.
Мы мгновенно бросились к люку, но, выглянув, никого под ним не обнаружили – Душегуб пропал. Только расщепившаяся на две половины крышка люка валялась на утрамбованной земле. Усевшись рядом с отверстием, мы ненадолго задумались.
Нет, придумать что-нибудь мы вряд ли смогли бы, а думали мы недолго просто потому, что вскорости под нами появился довольно улыбающийся Душегуб. Он посмотрел на нас снизу и пророкотал:
– Ну вот, все в порядке.
Потом, пару раз мигнув и почесав затылок, он спросил:
– А чегой-то вы там сидите? Вылезайте…
Фродо лег перед люком на живот, свесил голову в проем и едко поинтересовался:
– Вылезать? Ты что, не видишь, сколько здесь лететь надо? Я тебе хоббит из рода Мохноногов, а не летучая мышь из отряда вампиров. Я планировать не умею. Ты что, дылда, хочешь, чтобы я ножки себе поломал?
– Да ладно, прыгай, я тебя поймаю. – добродушно предложил тролль и встал прямо под люком. Расстояние, которое требовалось пролететь, и вправду здорово сократилось.
Фродо недоверчиво посмотрел на Душегуба и, громко вздохнув, принялся выбираться наружу. Ногами вперед. Когда его мохнатые ноги повисли над бездной, он жалостливо посмотрел на меня и пропыхтел:
– Помоги мне, а то я сорвусь…
Мне было непонятно, что значит сорвусь, если он и так собирался наружу, но я все-таки уцепился в остатки его желтой рубахи. Фродо, кряхтя, перевалился через край люка и повис, зацепившись короткими пальчиками за край настила.
– Ну давай, прыгай! – подбодрил его снизу Душегуб.
– А ты меня правда поймаешь? – жалобно пропищал хоббит.
– Правда, правда, – уже несколько раздраженно заверил тролль.
– Ты меня нежно лови, – попросил хоббит, – а то, если ты меня грубо поймаешь, я описаюсь…
Ни я, ни, похоже, Душегуб не поняли, что он имел в виду под словом «нежно», а переспросить не было никакой возможности, поскольку сразу вслед за сказанным Фродо разжал пальчики и со свистом пошел вниз.
Фродо напрасно беспокоился. Поскольку Душегуб в своей прошлой жизни был регбистом, поймать в воздухе маленького хоббита для него не представляло труда. Так что через мгновение хоббит крепко стоял на своих мохнатеньких ножках.
Недолго стоял. Едва ощутив под собой твердую землю, он, даже не поблагодарив своего поимщика, бросился к кустам на берегу речки. Душегуб насмешливо покачал головой и пробормотал:
– Эк как приперло беднягу…
Потом он поднял голову и предложил:
– Теперь ты давай.
Однако вместо того чтобы сигать в дырку, я, наоборот, отодвинулся от нее.
Снизу донеслось насмешливое:
– Чего, старче, боишься?
Наклонившись над проемом, я спокойно ответил:
– Нет, Душегубушка, просто у меня здесь еще дела есть…
Оставив тролля размышлять о том, какие такие дела задерживают меня на чердаке, я поднялся на ноги и двинулся в сторону кучи сена. Там по-прежнему царил мрак, лишь слегка разбавленный отсветом из открытого мной окошка и проломленного троллем люка. Подождав, чтобы глаза привыкли к отсутствию освещения, я тихо позвал:
– Машеус…
Темная куча сена ответила молчанием. Я позвал погромче:
– Машеус…
И снова молчание.
Тут я вспомнил, какими из этой кучи выползли хоббит с троллем, и с легкой запинкой произнес:
– Эльнорда…
И сено сразу зашевелилось, зашелестело, а затем из нутра кучи донеслось сонно-недовольное:
– Ну, чего надо?
– Эльнорда, пора вставать, – погромче и построже произнес я. – Хватит дрыхнуть!
– Ничего не хватит! – капризно ответили из ку-чи. – И вообще у меня сегодня нет первых двух пар!
Я даже не сразу сообразил, что девчонка имела в виду, но потом вспомнил, что она студентка, а каникулы коротки.
– Эльнорда! – Я намеренно сделал особое ударение на имени. – Вставай, нам пора уходить!
– Ой! – ответили из кучи встревоженно, и сено энергично зашевелилось прочь от меня. Потом раздался глухой стук и тихое шипение. Сено зашевелилось в другую сторону, и, наконец, из него показалась белокурая голова.
Эльнорда огляделась спросонья и выпрямилась. Я заметил, что в руке у нее был зажат длинный зеленый узел. В отличие от предыдущих персонажей, покинувших ту же кучу сена, в Машеусе не было заметно каких-либо существенных изменений.
Эльф между тем окончил осмотр помещения и тревожным шепотом поинтересовался:
– А где остальные?
– Они уже покинули сей гостеприимный приют, – высокопарно ответил я.
– Вот как? – удивилась Эльнорда.
– Сейчас его покинешь и ты, – тут же пообещал я и, взяв ее за руку, повел к светлевшему в настиле проему.
Заглянув в него, мы увидели две физиономии, с явной тревогой наблюдавшие за люком. Фродо уже успел вернуться из своего путешествия к прибрежным кустикам и выглядел вполне удовлетворенным. Увидев нас, оба мифических существа радостно заулыбались, а Душегуб призывно вытянул вверх руки. Однако Эльнорда не поняла его приглашения и растерянно поинтересовалась:
– А как же мы спустимся без лестницы?
– Да просто прыгнем вниз… – беспечно ответил я.
– Прыгнем вниз?! – В ее голоске зазвучало привычное изумление.
– Да, – подтвердил я, – прыгнем вниз, а Душегуб нас поймает.
Эльнорда зачарованно посмотрела вниз на улыбающуюся физиономию тролля, а когда она снова перевела глаза на меня, я увидел, что они из серо-голубых стали ярко-зелеными. Даже – изумрудными. Их уголки приподнялись и слегка оттянулись к вискам, а все ее округлое личико вытянулось, его черты утончились. И румянец со щек пропал, уступив место какой-то матовой бледности. А когда она протянула мне свой узелок, я был поражен изысканной грацией ее движения. Передо мной стоял самый настоящий эльф.