Ну да, конечно!.. Для полного комплекта остается приплести сюда вездесущих инопланетян и успокоиться, потому что инопланетяне есть инопланетяне, цели их присутствия на нашей планете нам неведомы, а бороться с ними бессмысленно ввиду того, что у нас с ними разные весовые категории…
Но кто бы они ни были, все равно непонятно, почему бросили меня на произвол судьбы. Даже если реинкарнация за время моего отсутствия в этом мире стала обыденной практикой, разве так поступают с воскрешенными личностями истинные гуманисты? Будто бросили в воду не умеющего плавать: барахтайся сам, мол. выплывешь — молодец, а не выплывешь — значит, такова воля господа…
Нет, что-то здесь нечисто.
И самый лучший способ узнать правду — сообщить об этих подлецах в соответствующие органы. По велению долга добропорядочного гражданина, так сказать…
Действовать надо, Лен, а не медитировать на морально-нравственные темы. Под лежачий камень вода не течет, как гласит народная мудрость. Ох уж эти пресловутые «мудрости»! Ну на хрена, спрашивается, камню нужна эта вода? Тем более что другой народный постулат предупреждает: лежачего не бьют. Ну, хватит искать отговорки. Вставай, лежебока. Тем более что встать придется — хотя бы для того, чтобы посетить туалет.
Осторожно выхожу в темный коридор. Дверь в колонату «родителей» плотно прикрыта, но я все равно стараюсь двигаться бесшумно. Хорошо, что еще вечером я постарался запомнить расположение всех вещей в квартире, иначе столкновений с предметами сейчас было бы не избежать, а включать свет нельзя.
Коммуникатор у Королевых располагается в углу прихожей. Как и телевизоры, это старенький аппарат, подключающийся к линии связи с помощью провода, слишком короткого, чтобы коммуникатор можно было перенести в мою комнату.
Сердце мое бьется так, словно я вприпрыжку поднялся на вершину Эльбруса.
Знать бы, что меня ожидает впереди!.. А если за прошедшие пять лет мир стал совсем другим? Хотя, если судить по телепередачам, особых изменений не произошло, но кто знает?..
Подношу к уху холодную пластмассовую трубку. Ну, и что теперь? Кого осчастливить сообщением о моем воскрешении?
Первым в списке людей, достойных доверия, идет Слегин. Естественно, будем звонить ему на личный коммуникатор.
При первом же нажатии на кнопки я покрываюсь крупными каплями пота: оказывается, клавиши аппарата издают предательское пикание. Косясь на дверь «родительской» спальни, торопливо заканчиваю набор девятизначного номера и вдавливаю трубку в ухо, словно пытаясь приглушить длинные гудки вызова. Ну же, ну, давай быстрее!..
Однако вместо знакомого, чуть хрипловатого голоса я слышу совсем другой — женский, равнодушно-вежливый, и не живой, а явно смодулированный автоматом-ответчиком: «Абонент, номер которого вы набрали, в настоящее время недоступен».
С каких это пор Булат стал отключать свой коммуникатор? Он же по должности обязан быть всегда доступен — если не подчиненным, то хотя бы руководству…
Ладно. Попробуем другие номера… Для начала надо выяснить, где он сейчас: дома или на службе. Проще всего позвонить оперативному дежурному по Раскрутке…
Выуживаю из глубин памяти номер интервильской штаб-квартиры. На цифры у меня память почему-то всегда была лучше, чем на имена и фамилии.
Голос в трубке возникает после первого же гудка:
— Оперативный дежурный особого подразделения Общественной Безопасности Николай Юданов, слушаю вас…
— Как я могу связаться с господином Слегиным? — спрашиваю, прижав к губам микрофон. — У меня к нему очень важное и срочное дело…
Долгое молчание. Потом дежурный осведомляется:
— Мальчик, ты хоть знаешь, куда звонишь?
О господи!.. Начинается… Но, как говорится, взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— Я звоню в Раскрутку, дяденька, — не удерживаюсь от иронии я. — И мне срочно нужен ваш начальник, которого зовут Булат… э-э… — (Тут я обнаруживаю, что не помню отчества Слегина — как-то в ходе нашего общения обходился без него.) — …в общем, Слегин… Скажите только, где его можно найти — и все!..
В принципе, дежурный должен был пуститься расспрашивать не в меру любознательного мальчугана, откуда ему известны имя и фамилия руководителя Раскрутки (ни в одном справочнике эти данные никогда не фигурировали), а потом осведомиться, что у меня за важное дело среди ночи.
Однако Юданов не оправдывает моих ожиданий. Смущенно кашлянув, он произносит изменившимся голосом:
— Дело в том, малыш, что начальником Раскрутки сейчас является другой человек. А Слегин, про которого ты спрашиваешь… он погиб, мальчик.
От неожиданности я лишаюсь дара речи. Машинально интересуюсь:
— Давно это случилось?
— Примерно пять лет назад. А зачем…
Я не дослушиваю дежурного. Нажав клавишу отбоя, застываю с трубкой в руке, уставившись на светящееся табло коммуникатора.
Значит, взрыв был таким мощным, что погибли все: и я, и Дюпон, и те «раскрутчики», которые штурмовали с воздуха плавучую базу главаря «Спирали». И Слегин тоже погиб, унеся с собой на тот свет информацию, которой обладал он один…
Значит, обращаться в ОБЕЗ нет смысла. Только Слегин мог бы поверить, что я — это я, а не пятилетний любитель розыгрышей, откуда-то узнавший про «Спираль», Слепых Снайперов и прочих персонажей давнего дела.
У меня есть единственный выход. Не очень приятный, но что поделаешь? Ради восстановления справедливости придется забыть о своих личных симпатиях и антипатиях.
И я решительно набираю другой номер, который запечатлен в моей памяти не хуже таблицы умножения.
На этот раз ждать приходится долго — видимо, человек, которому я звоню, дрых мертвецким сном и вдобавок спросонья туго соображал, что за трезвон его вернул к гнусной реальности.
Наконец в трубке слышится недовольный голос:
— Алло? Говорите же, я слушаю!
Осознав, что уже почти минуту я не дышу, я с облегчением выдыхаю воздух из легких. Голос мне знаком, и, как бы там ни было, его обладатель может помочь мне.
— Здравствуйте, Игорь Всеволодович, — бормочу скороговоркой я. — Ради бога, извините, что разбудил вас среди ночи, но, поверьте, мне срочно нужна ваша помощь!..
Шепотин пытается что-то сказать или спросить, но я перебиваю его:
— Вы, конечно же, можете мне не поверить и наверняка меня не узнаете, но я хочу вам сообщить сногсшибательную новость…
На секунду умолкаю. Мне показалось, что где-то в квартире скрипнула дверь. Но вокруг по-прежнему тихо, и я продолжаю:
— Это Лен Сабуров… Помните такого?
— Сабуров? — переспрашивает Шепотин и надолго замолкает.
Наконец я слышу:
— Вообще-то, я не имею обыкновения разговаривать с дезертирами, тем более — среди ночи. Но, полагаю, у вас случилось нечто серьезное, раз вы вспомнили обо мне после стольких лет молчания…
— Правильно полагаете, Игорь Всеволодович. Серьезнее не бывает. Сплошной форсмажор. И только вы можете мне помочь..
— Что это у вас с голосом? — перебивает меня он. — Простуда? Или искажения на линии?
— Нет-нет, связь здесь ни при чем. Послушайте, Игорь Всеволодович, наверняка то, что я сейчас скажу, покажется вам глупой шуткой или бредом сумасшедшего, но я хотел бы, чтобы вы выслушали меня…
Он лишь скептически хмыкает, и я торопливо продолжаю:
— Дело в том, что пять лет назад я погиб. Не буду вдаваться в подробности, как и где это произошло, сейчас не в этом дело. А теперь я вернулся, Игорь Всеволодович. Произошла реинкарнация, и теперь я живу в теле пятилетнего мальчика Саши Королева. Кстати, звоню я вам из квартиры его родителей. Город, по-моему, называется Дейск. Улица Озерная, дом пять, квартира сорок семь…
Зная своего шефа, я готов поклясться, что мне придется выдержать долгий допрос с пристрастием и привести массу доказательств в пользу того чуда, которое со мной произошло. Однако Шепотин проявляет невозмутимость, достойную настоящего инвестигатора.
Ничуть не удивившись моему заявлению, он задает всего один вопрос:
— И вы можете это доказать?
— Спрашивайте что угодно, — предлагаю я. — Но учтите, что я не могу долго говорить…
К счастью, мой бывший начальник еще не утратил навыка мгновенно врубаться в любую ситуацию, даже если его подняли с постели посреди ночи.
— Всего два вопроса. Кто у нас вел «дело вундеркиндов» и что такое «инфодрог»?
Ответы слетают с моего языка с той же быстротой, с какой мощный компьютер выдает любознательному пользователю информацию, хранящуюся в его базе данных.
— Примо: инвестигатор Бойдин Константин Андреевич, он же — Костя-Референт, — бодро рапортую я. — Секундо: понятие «инфодрог» вошло в обиход Инвестигации после мапряльских событий и обозначает оно все возрастающую потребность гомо сапиенс в информации. В переводе на нормальный русский язык это — «информация-наркотик». — Не удерживаюсь от шпильки в адрес собеседника: — Могли бы придумать что-нибудь потруднее, Игорь Всеволодович… К примеру, я постоянно забываю номер вашего кабинета: не то двадцать — сорок пять, не то двадцать — пятьдесят четыре. В любом случае находится он на двадцатом этаже Конторы… [Во-первых (лат.). Во-вторых (лат.). ]
— Ну-ну, — ворчит Шепотин. — Не юродствуйте, пожалуйста, Владлен Алексеевич. Я уже понял, что это действительно вы… В общем, так. Родители у этого Саши имеются?
— Полный комплект. Между прочим, обычная среднестатистическая семья…
— Они знают, что вы?..
— Ну что вы, Игорь Всеволодович! Я же — старый шпион…
— Это хорошо. Меньше проблем будет… Ладно. Какие у вас планы на ближайшее время?
— А какие у меня могут быть планы? — усмехаюсь я. — Овсянка на завтрак, возня с игрушками и посещение детского сада. Родители-то мои работают, а оставить дома меня одного они не пожелают…
— Хорошо, мы подумаем, как вас эвакуировать… Но от вас тоже кое-что требуется, Владлен Алексеевич. Никому ни слова о том, что с вами произошло. И не вздумайте качать права перед взрослыми! Это усложнит нашу задачу. Надеюсь, вы еще не забыли основной принцип нашей работы?
— Конечно, нет! «Сенсации нам не нужны»…
— Вот именно.
— А у меня к вам тоже есть просьба, Игорь Всеволодович, — неожиданно для себя говорю я.
— Слушаю вас, — откликается он.
Я задумываюсь, пытаясь получше сформулировать свои пожелания.
Как ему объяснить, что я не хочу быть подопытным кроликом? Тем более — для своих бывших коллег… А он, наверное, уже прикидывает, кого бы послать за мной, кто будет ответственным за психологическую «обработку объекта» и так далее.
— Не поручайте это дело никому из наших, — говорю я. — Приезжайте за мной сами, Игорь Всеволодович, хорошо?
Однако ответ Шепотина услышать мне не суждено. В прихожей вдруг вспыхивает, ослепив меня, яркий свет, и я невольно зажмуриваюсь.
Одновременно звучит сердитый женский голос:
— Сашут! Что ты тут делаешь? Ты зачем с коммуникатором балуешься? И почему ты до сих пор не спишь?
Разлепив веки, вижу перед собой заспанную Татьяну в одной ночной рубашке, босиком, с разлохмаченной головой.
Не дожидаясь от меня ответа, она решительно вырывает из моих рук трубку и швыряет ее на рычаг. Потом гневно шипит:
— Ну, завтра ты у меня получишь, негодный мальчишка! А сейчас — марш в кровать!
Я плетусь в свою комнату, не говоря ни слова. А в спину мне летят обидные своим несоответствием моему действительному статусу фразы:
— Ишь, чего удумал, безобразник ты этакий! Скажи еще спасибо, что отец тебя не застукал у коммуникатора — он бы тебе всю задницу ремнем исполосовал!.. Мне что — к кровати тебя на ночь веревками привязывать? Завтра привяжу, не сомневайся!..
Мелькает мысль дать вздорной бабе достойный отпор, но я вовремя сдерживаюсь.
Когда, как камень, мелочный упрек
тебе в лицо несправедливо брошен,
не опустись до сдачи тем же грошем
обидчику; поверь: настанет срок,
и тот, кто был безжалостен и строг,
отравлен будет злобы тяжкой ношей!..
Молча добираюсь до кровати и ложусь, укрывшись с головой.
Татьяна умолкает, присаживается на краешек моего ложа и совсем другим тоном спрашивает:
— Сашут, ну что с тобой, сыночек? Кому ты собирался звонить? С кем хотел поговорить?
Я стоически храню молчание, и тогда она всхлипывает:
— Горюшко мое луковое, если б ты знал, как ты меня пугаешь своими выходками!.. Неужели тебе меня не жалко, а? Я же тебя с таким трудом выпросила у господа бога! Часами в церкви перед иконами на коленях стояла, поклоны била, чтоб господь послал мне дитятко! Я ж тебя так ждала, глупыш мой маленький, а ты…
Она продолжает говорить бессвязно и горячо, и, отвернувшись, я крепко закусываю палец, потому что каждое ее слово, как раскаленная игла, впивается в мое сердце.
…Она очень хотела ребенка, но судьба запретила ей эту радость. Врачи сказали, что беременность теоретически возможна, но потребуется сложнейшая операция. Татьяна согласилась не раздумывая. Операция прошла успешно, но через некоторое время возникли непредвиденные осложнения. И опять — больничная койка, долгое сражение с невыносимыми болями и страшными мыслями о том, что ничего из ее затеи не выйдет. Виктор уговаривал: «Не надо нам, Танюш, никакого ребенка, ты лучше себя пожалей…» Но она себя не жалела. Собрав в кулак всю свою волю, выкарабкалась из пропасти, куда ее спихивала старуха с косой. Более того — восстановила здоровье так, что все вокруг ахали…
Роды были трудными. Врачам пришлось помучиться, чтобы спасти хотя бы новорожденного. О жизни матери речь уже не шла — все считали ее покойницей. Но и на этот раз Татьяна одержала верх над смертью. Не потому, что была такая здоровая. Ее вытащило из комы сознание того, что ребенку обязательно нужна мать…
Когда Саше исполнилось полтора годика, очередные анализы показали: внешне здоровый и нормальный ребенок на самом деле тяжко болен. Спасти его может только срочное переливание крови. Всей, до последней капли… И основным донором стала опять Татьяна: группы крови у нее и у мальчика совпадали. Врачи предлагали воспользоваться имевшимися запасами кровезаменителя, но Татьяна настояла, чтобы мальчику досталась именно ее кровь. Так что она с полным правом могла его называть: «Кровиночка моя…»
— Ты уже спишь, сынок? — спрашивает Татьяна, прерывая свое повествование, явно не рассчитанное на понимание ее «кровиночки».
Я не отвечаю ей. Боюсь, что дрожащий голос выдаст меня. Ребенок не может воспринимать близко к сердцу рассказы взрослых о жизненных невзгодах. И не потому, что дети изначально черствы и жестоки по своей натуре. Просто они живут одним настоящим, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Этакие прелестные мыслящие одуванчики…
— Ну, спи, роднуля, — вздыхает Татьяна.
Наклоняется, чтобы чмокнуть меня в щеку, и мою макушку щекочет прядь ее душистых волос. Потом она заботливо подтыкает под мои бока одеяло.
Черт возьми, приятно, когда за тобой так ухаживают. Сразу становится так уютно, что тянет в сон… Если бы еще не эта навязчивая мысль, которая гонит прочь дремоту!
Не опрометчиво ли я поступил, позвонив Шепотину?
Глава 4. ПОХИЩЕНИЕ
Я полагал, что мои бывшие коллеги объявятся на следующий же день, но они почему-то не спешили. Прошел день, второй, а вестей от Шепотина не было.
Все это время я маялся, не в силах принять окончательное решение. Разумом я понимал, что поставить Королевых перед фактом трансформации их Саши в бывшего сотрудника Инвестигации было бы самым честным и, наверное, единственно правильным выходом. Но что-то удерживало меня от этого. Я давно отвык доверять самым простым и прямым путям к достижению целей. К тому же я сознавал, какое горе доставит этот факт матери Саши, перенесшей столько страданий ради того, чтобы подарить жизнь своему единственному ребенку.
Тем временем я постепенно обживался, если можно так выразиться, в детском теле. И, с одной стороны, мне это нравилось. Лишь тот, кто дожил до возраста, когда каждый новый день приносит все больше болячек. способен понять, как это здорово — испытывать давным-давно забытые ощущения легкости, энергии, все увеличивающихся сил, которые порой некуда девать; когда не напоминает о себе язва желудка со стажем, не ноет бедолага-печень, не скрипят суставы, зашлакованные отложениями солей, не болят к непогоде шрамы от ран и места переломов.