Гульченко мысленно усмехнулся.
«Мировой парень» как раз был дома. И, в отличие от своей супруги, проявил полное нежелание пускать на порог «какого-то хмыря в белом халате», пусть он будет хоть главным врачом всего Сообщества. «Мы врачей не вызывали! — орал, надсаживаясь, он. — И ребенка своего я вам, сволочам, не отдам! Даже с санкции прокурора!»
Чтобы сломить сопротивление негостеприимного хозяина, Гульченко пришлось прибегнуть к парализатору. И, видимо, в этот момент «раскрутчик» был так страшен, что сестра Ромтина испугалась и безропотно разрешила «осветить» фонариком своего Димку…
Не слушая своего напарника, у которого, видимо, нервная разрядка проявлялась в безудержной болтовне, Гульченко вывел на экран комп-нота список носителей и стал аккуратно заполнять напротив фамилии Пихто графу «Сведения о ноо-матрице».
— Ну и кто там у него был? — вдруг осведомился Ромтин.
— В смысле? — не понял Гульченко.
— Я имею в виду, у Димки… Кто в нем
* * *
Пока ехали на Треугольный, Гульченко пришлось испытать небольшой стресс. Ничего профессионального. Небольшая разборка с женой. На этот раз — по средствам связи в виде коммуникатора. Оказывается, эта стерва позвонила не для того, чтобы помириться после вчерашнего. Наоборот, она усиливала прессинг и закручивала гайки. Причем под весьма уважительным предлогом. «Ты когда зарплату получаешь?» — спросила она. «Будто не знаешь, — буркнул Гульченко. — Пора бы уже за двадцать лет выучить наизусть…» «А ты мне не хами! — раздалось в трубке так, что пришлось ее прижать к уху, рискуя раздавить ушную раковину, чтобы Ромтин не слышал, как муштруют его напарника. — Мало того, что ничего по дому не делаешь, так еще и деньги не носишь!.. А детям, между прочим, надо обуваться-одеваться!.. У Витюши ботинки на ладан дышат, а Машеньке в лицее сказали, что если она завтра не принесет плату за два месяца, то может вообще не приходить больше!..» «Постой, постой, — ошеломленный таким напором, пробормотал Гульченко. — Мы же две недели назад ликвидировали все долги за лицей». — «А у них новые правила! — выкрикнула жена. — И деньги они теперь берут за два месяца вперед!.. В общем, так: без денег сегодня домой не приходи! Ты все понял?» И, прежде чем Гульченко успел что-либо сказать, бросила трубку.
До зарплаты оставалось несколько дней. Самое паршивое время для того, чтобы занимать деньги у товарищей по работе. Значит, остается два варианта: либо ограбить банк… с особым цинизмом, при исполнении служебных обязанностей, либо звонить в лицей и упрашивать директрису, эту мымру с замашками английской королевы, отложить исполнение угрозы хотя бы до следующего понедельника. Лицей был престижным, засунуть туда Машку стоило в свое время массу времени, денег и нервов, и поэтому терять его не хотелось. Витюшка-то перебьется… в крайнем случае заклею ему туфли каким-нибудь суперклеем…
Настроение было безнадежно испорчено.
А Ромтин пел. Гнусавил себе под нос что-то своим сиплым голосом, которым только малышей пугать по ночам. И настроение у него, чувствуется, было превосходное.
— Слышь, напарник, — неожиданно для себя сказал Гульченко. — Ты случайно «зеленью» не богат?
— Зеленью? — перестал зудить мотивчик Ромтин. — Ты что — решил вегетарианцем заделаться?
Тьфу ты, мысленно сплюнул Гульченко. Вот что значит — сюда еще не ступала ни одна нога человека. Ни левая, ни правая, ни обутая, ни босая…
— Я имею в виду «хруст»., — пояснил он сквозь зубы. — Деньги. Бумажки с портретом президента. Теперь дошло?
— А-а-а, — уяснил Ромтин. И, держа руль одной рукой, полез в карман за бумажником. — Тебе сколько надо-то?
Гульченко сказал.
Ромтин аж крякнул, но деньги все-таки дал. Отслюнявил тщательно бумажку за бумажкой.
— До получки, — торопливо пообещал Гульченко.
— До ближайшей или до следующей? — проявил заскорузлый юмор Ромтин.
Валенок — что с него возьмешь?
А ведь я мог бы и не отдавать ему этот должок, вдруг пришло в голову Гульченко, когда он, бормоча слова благодарности, прятал деньги во внутренний карман. Взять, например, его на кукан… Ведь к сестре своей он не ходил со мной, так? Так. А ведь, если разобраться, это грубейшее нарушение инструкции. За такое уволить, конечно, не уволят, но выговорешник схлопотать можно запросто. А там, глядишь, и ежемесячной премии «за напряженные условия труда» можно лишиться… И если пригрозить, что заложу его начальству, да намекнуть, что если он забудет о том, что я занимал у него «башли»…
Тут Гульченко спохватился и пресек дурацкие фантазии.
Лучше я вот что сделаю, подумал он. Приеду домой, выслушаю очередной концерт своей стервы, а потом швырну небрежно деньги на стол и демонстративно уйду из дома. Пить пиво в соседней забегаловке… Пусть ее совесть заест…
— Приехали, — объявил Ромтин, прерывая работу воображения своего напарника. — Как заказывали: Треугольный, очко…
— К-какое еще очко? — не сразу врубился Гульченко.
— То самое… карточное. Двадцать один… — расплылся в улыбке Ромтин.
По подъезду можно было предположить, что в пятой квартире обитают отнюдь не миллионеры. И даже не управляющие банком.
Стекло внутренней двери было разбито, и осколки хрумкали под каблуком. Ржавые почтовые ящики были исковерканы мощными ударами чего-то тяжелого, межпанельные стыки грозили обвалом штукатурки, а стены были украшены самодеятельной росписью, в основном на нецензурные темы.
«Второй этаж», прикинул Гульченко и решил не рисковать пробовать лифт на прочность.
— Кто там будет: мальчик или девочка? — хрипло спросил сзади Ромтин.
Он всегда почему-то этим интересовался. Как будто не все равно, какого пола носитель!..
— Анекдот слышал? — бросил, не оборачиваясь, Гульченко. — Грузину в роддоме говорят: «Поздравляем, у вас родился ребенок». — «Малчик?» — «Нет». — «А кто-о?!»
Они достигли площадки второго этажа, и тут их ждал сюрприз.
Дверь пятой квартиры была стальной. Возможно, даже пуленепробиваемой. Если не удастся уговорить хозяев открыть ее, то придется убраться несолоно хлебавши. Такую броню не выбьешь плечом с разбега, как иногда приходилось делать в других домах.
Гульченко застегнул халат на все пуговицы, достал фальшивое удостоверение санэпидемнадзора и позвонил три раза.
Дверь почему-то открыли сразу, даже не спрашивая, кто заявился.
Гульченко мысленно перекрестился и шагнул внутрь, без особой наглости, но и без лишней застенчивости оттесняя в прихожую молодую и довольно миловидную женщину, на которой почему-то ничего не оказалось, кроме весьма легкомысленного пеньюара.
— Постойте, постойте, — спохватилась она. — Вы кто такие?
Да уж наверняка не твой хахаль, захотелось сказать Гульченко, но он лишь вытянул перед собой руку с удостоверением и сообщил:
— Служба профилактики эпидемий, гражданочка. Где ваш ребенок?
Прихожая являла собой разительный контраст с интерьером подъезда. Блестящий от свежей мастики паркет, натуральные ковры, хрустальная люстра, мебель из дорогого дерева… Откуда-то из недр квартиры доносилось явно неумелое бренчание на пианино одной и той же унылой гаммы.
— Дома, — растерянно сказала женщина. — Музыкой занимается. С учительницей… А что такое?
— Мы должны обследовать вашего ребенка на икс-вирус, — сурово сказал Гульченко. — Процедура займет всего несколько минут…
— Но мы сейчас не можем, — возразила женщина. — Во-первых, ко мне вот-вот должны прийти гости, а во-вторых… Послушайте, а нельзя перенести эту процедуру на завтра? Мы даже можем сами прийти к вам в поликлинику… в любое время…
«Гости», усмехнулся про себя Гульченко. Интересно, каких гостей встречают в неглиже?
— Нет-нет, Ирина Витальевна, — поднял он руку. — Не будем торговаться, мы же не на базаре, правда? Если бы вы хотели, вы бы давно прошли эту проверку. Как все нормальные люди. Вам ведь присылали повестки, верно? Но вы не отреагировали… И нам ничего не осталось, кроме как посетить вас на дому. Что ж, по-вашему, мы зря ехали, что ли? А ведь, между прочим, у нас, кроме вас, еще полным-полно адресов…
Он двинулся решительно на женщину, но та осталась стоять на месте, и лицо ее застыло презрительной маской. Даже тот факт, что Гульченко назвал ее по имени-отчеству, никак не повлиял на нее.
— Вы русский язык понимаете? — спросила она. — Я же сказала вам, что сейчас у меня абсолютно нет времени…
— А вы нам и не нужны, — вмешался из-за спины Гульченко Ромтин. — Нам ваш мальчик нужен!
Остолоп! Молчал бы лучше в тряпочку!..
— Мальчик? — округлила глаза женщина. — Ах, вот оно что!.. Вы даже не знаете, что у меня — дочка, а не сын! Может, вы вовсе не врачи, а прохиндеи какие-нибудь? А ну, выметайтесь по-хорошему, пока я в ОБЕЗ не позвонила!..
— Звоните, — не двигаясь с места, посоветовал Гульченко, сжав зубы. — В ОБЕЗе вам вправят мозги на место. И не забудьте упомянуть, что вы числитесь в списках граждан, злостно уклоняющихся от выполнения предписаний закона!..
— Да как ты смеешь, скотина? — взвизгнула хозяйка. — Кто тебе дал право разговаривать со мной таким тоном?!. Да ты знаешь, кто мой муж?
— Кто? — хладнокровно осведомился Гульченко, нащупывая под халатом рукоятку парализатора.
— Прокурор города! — с вызовом сказала женщина. — И если вы немедленно не покинете мою квартиру, то вас завтра же уволят к чертовой матери!..
— Че ж ты врешь-то, гражданочка? — с укором просипел из-за спины Гульченко Ромтин. — Городского прокурора я знаю, и где живет он, я тоже знаю…
Гульченко незаметно, но ощутимо пихнул его локтем в живот, и Ромтин осекся.
— Мой напарник прав, Ирина Витальевна, — все тем же ровным тоном сказал Гульченко женщине. — Муж ваш, Кеворков Олег Иванович, — вовсе не прокурор, а владелец фирмы по пошиву женского белья, и в данное время он находится в другом городе, где ведет деловые переговоры с поставщиками… Поэтому не морочьте мне голову и не вздумайте оказывать сопротивления, поскольку по закону я имею право…
Внезапно входная дверь отворилась, ударив Ромтина в спину, и на пороге возник дородный мужчина лет пятидесяти, в дорогом костюме, с какими-то пакетами, свертками и огромным букетом роз. Он добродушно осведомился:
— Что за шум, а драки нет? Ируся, с кем ты тут так ожесточенно споришь?
— Пашенька, милый! — взмолилась женщина. — Разберись с этими коновалами!.. А то явились — не запылились: дайте им проверить ребенка на какой-то там вирус!.. И еще хамят!..
Толстяк нахмурился:
— Какие могут быть медицинские проверки на дому? Кто вы такие? Из какой поликлиники? Предъявите документы!
Гульченко почесал затылок.
Вообще-то, это был у них с Ромтиным условный знак. Если Гульченко чесал затылок, Ромтин, прикрываясь его спиной, доставал парализатор и стрелял по осмелившимся оказывать сопротивление проверке.
Однако на этот раз, вместо того чтобы уложить эту бабу в пеньюаре и ее любовника, напарник вдруг прошептал на ухо Гульченко:
— Уходим! Это действительно прокурор города!..
Но Владимир уже дошел до той стадии, когда сломить сопротивление пытающихся помешать ему становится делом принципа.
— А по мне — хоть генеральный прокурор! — громко объявил он. — Я думаю, что он не захочет, чтобы о его связи с чужой замужней женщиной узнала местная пресса… Не так ли, господин служитель закона?
Служитель закона опасно налился кровью и шумно задышал.
— Где девочка? — спросил Гульченко и сделал шаг вперед.
— Вот тебе! — Женщина сделала непристойный жест. — Я вам ее не отдам!..
А потом открыла одну из дверей, выходивших в прихожую, и крикнула:
— Гоша, иди-ка сюда!
В прихожую выбежал огромный ротвейлер с красными глазами и, оскалив желтые клыки, грозно рыкнул на Гульченко и Ромтина. Если бы женщина вовремя не перехватила его за ошейник, он бы сразу бросился на незнакомцев.
Гульченко замер.
Собак он не любил с детства. Больше того, он до сих пор их боялся, хотя тщательно скрывал этот позорный страх.
Остатками здравого смысла Гульченко прикинул расклад: на Ромтина уже надежды нет, а пока он сам будет выцарапывать парализатор из-под халата да пока нажмет курок, ротвейлер уже успеет сбить его с ног… И еще неизвестно, быстро ли подействует парализант на такую гору мяса и костей…
— Убирайтесь! — приказала женщина тоном, не терпящим возражений. — Вон отсюда, я сказала!..
«Раскрутчики» выдавились из квартиры задом, опасаясь повернуться спиной к жуткому оскалу Гоши.
Уже оказавшись за порогом, Гульченко попробовал последнее средство:
— Своим отказом вы ставите себя вне закона, гражданка Кеворкова! Ваша дочь может быть больна опасной болезнью, которая угрожает не только ей, но и другим детям!.. Вы что, не хотите ей помочь? И вам не жаль тех детей, которые могут от нее заразиться?"
— Моя дочь. — язвительно возразила хозяйка квартиры, — ничем не больна! А что касается других детей, то это ваша проблема!.. Вам за это деньги платят, в конце концов!
И захлопнула дверь.
До машины Гульченко шел молча. Сдерживал себя, не обращая внимания на Ромтина, который именно сейчас вздумал изливать вслух свое возмущение несознательностью отдельных граждан.
И только оказавшись в кабине, Гульченко повернулся к своему помощнику и прошипел:
— Заруби себе на носу, дубина, раз и навсегда!.. Когда я говорю: не встревай со своими идиотскими репликами, твоя задача — выполнять мои указания! И стрелять по моему знаку!.. Понятно?
— Да ты что, Володя? — оторопел Ромтин. — При чем тут я? Кто ж знал, что у этой стервы сам городской прокурор в любовниках ходит? И оН мог вспомнить в любой момент, что я работаю в ОБЕЗе, а не в «Скорой помощи»… Сам подумай: шум бы поднялся на весь город…
Гульченко взял его за грудки и сказал размеренно, чуть ли не по слогам, как дебилу:
— А мне плевать и на прокурора, и на шум, и на тебя тоже! Я вижу: ты не усек еще, в чем специфика нашей работы. А специфика такова, напарник: мы должны обследовать каждого носителя. Понимаешь? Каж-до-го!.. И если при этом потребуется нарушить любой закон, то мы его нарушим!.. Пусть эта сука в пеньюаре не радуется, что избавилась от нас! Потому что теперь мы начнем настоящую охоту на ее дочку и не оставим ее в покое до тех пор, пока не просветим реинкарнатором!.. Уяснил?
— Уяснил, — пробормотал Ромтин. Очень странным тоном пробормотал…
О чем он думал в тот момент, неизвестно. Но только на следующий день он не вышел на работу. Заболел. Высокая температура, кашель, насморк. Типичный грипп, в общем…
Не иначе заразился от Тормозина.