— Я скажу, Джубал. А что это будет такое?
— Откуда мне знать? Ну, вот, вроде того, что ты только что делал… или вроде как оставаться под водой дольше, чем мы. Х-м-м… Дюк!
— Начальник, у меня руки заняты пленкой.
— Но язык-то у тебя свободен? Я заметил, что вода в бассейне мутная.
— Я насыплю сегодня осадителя, а утром вычищу дно.
— А как там показатели загрязнения?
— Все в порядке, эту воду вполне можно пить, мутноватая только, но это не страшно.
— Тогда ничего с ней и не делай. Почистишь, когда я скажу.
— Кой черт, начальник, неприятно же в таких помоях купаться.
— Кто шибко брезгливый, может позагорать на песочке. И вообще, кончай отбрехиваться. Пленки готовы?
— Еще минут пять.
— Хорошо. Майк, ты знаешь, что такое пистолет?
— Пистолет, — начал Смит, — это один из типов огнестрельного оружия. Он предназначен для метания снарядов посредством силы взрыва какого-либо взрывчатого вещества, чаще всего пороха. Состоит из ствола, представляющего собой трубу, закрытую с одного конца, где…
— Хватит, хватит. Ты его грокаешь?
— Я не совсем уверен.
— Ты видел когда-нибудь пистолет?
— Я не знаю.
— Ну как же, — удивилась Джилл, — конечно же, ты видел. Майк, вспомни еще раз тот случай, о котором мы говорили, в комнате с травяным полом. Только, ради Бога, не расстраивайся. Один человек меня ударил.
— Да.
— Потом другой направил на меня некую вещь…
— Он направил на тебя плохую вещь.
— Вот это и был пистолет.
— Я тоже думал, что это плохая вещь, может быть, называется «пистолет». Вебстеровский новый международный словарь английского языка, третье издание, выпущенное…
— Хорошо, хорошо, сынок, — поспешно прервал его Харшоу. — Так послушай, если кто-либо направит пистолет или еще что-то в этом роде на Джилл, что ты тогда сделаешь?
На этот раз Смит думал дольше обычного.
— Ты не рассердишься, если по моей вине пропадет пища?
— Нет. При подобных обстоятельствах никто на тебя не рассердится. Но я хотел бы узнать другое. Смог бы ты сделать так, чтобы оружие исчезло, а человек остался?
Идея показалась Смиту привлекательной.
— Сберечь пищу?
— Ну, я, собственно, не совсем об этом. Ты мог бы, чтобы пистолет исчез, а человек не пострадал?
— Джубал, он совсем не будет страдать. Я заставлю пистолет исчезнуть, а человека остановлю. Он не почувствует ни малейших страданий. Он просто развоплотится. И пища останется целой.
— Охотно верю, — обессилено вздохнул Харшоу. — Но можешь ты сделать так, чтобы пистолет исчез, а больше ничего не случилось? Не «останавливать» человека, не убивать его — вообще ничего с ним не делать?
Смит немного подумал.
— Это будет легче, чем делать и то и другое сразу. Но, Джубал, если я сохраню его в телесной форме, он может как-нибудь навредить Джилл. Если я не ошибаюсь, грокая.
Харшоу напомнил себе, что этот неискушенный младенец совсем не младенец и совсем не неискушенный. Напротив, он весьма искушен в культуре, далеко — непостижимо далеко — превосходящей человеческую. И что все эти наивные замечания исходят от супермена, если уж не совсем супермена, то в ближайшем приближении. Поэтому он ответил Смиту, тщательно подбирая слова — эксперимент предстоял весьма и весьма опасный.
— Майк… если наступит… «момент выбора»… когда Джилл окажется в опасности, делай для ее защиты все возможное.
— Да, Джубал. Я сделаю.
— И не беспокойся насчет пищи. Ни о чем таком не беспокойся, главное — защити Джилл.
— Я всегда буду защищать Джилл.
— Но вот если, скажем, кто-нибудь направил пистолет или даже просто взял его в руку. Если будет нужно уничтожить пистолет, не убивая человека, сможешь ты сделать такое?
— Думаю, я это огрокал, — на этот раз Майкл ответил почти без паузы. — Пистолет — плохая вещь. Но может потребоваться, чтобы человек остался воплощенным. — Он секунду подумал. — Да, я смогу это сделать.
— Хорошо. Майк, сейчас я покажу тебе пистолет. Пистолет — плохая вещь.
— Пистолет плохая вещь. Я его исчезну.
— Только не делай этого сразу.
— Нет?
— Нет. Я начну направлять пистолет на тебя, но не должен успеть — ты сделаешь, чтобы он исчез. Только при этом не останавливай меня, не убивай меня, не причиняй мне вреда, не делай со мной вообще ничего. Не нужно, чтобы пища пропадала зазря.
— Нет, — взволнованно пообещал Майкл, — этого я ни за что не сделаю. Я очень надеюсь, что после твоего, брат мой Джубал, развоплощения, мне будет позволено съесть часть тебя, возлюбляя и восхваляя каждый разжеванный кусочек… пока я не огрокаю тебя во всей полноте.
Перспектива не вызывала у Харшоу особого энтузиазма, но он взял себя в руки и ответил с подобающей случаю торжественностью:
— Спасибо, Майк.
— Это мне следует благодарить тебя, брат мой, а если будет так, что я буду избран прежде тебя, надеюсь, ты сочтешь меня достойным огрокивания. Ты и Джилл, вы поделитесь мной. Вы поделитесь мной? Ты обещаешь?
Подняв глаза, Харшоу увидел на лице Джилл серьезное, невозмутимое выражение и подумал, что опытную, всякого в жизни повидавшую медсестру, не так-то просто вывести из себя.
— Мы с Джилл поделимся тобой, — все так же торжественно. заверил он Майка. — Но я очень надеюсь, что в ближайшее время никто из нас не станет пищей.
Харшоу открыл ящик стола и вынул старый, полицейского образца револьвер.
— Ну, Майк, готовься. Давай.
Он вскинул оружие… Оружие? В руке ничего не было.
— Великолепно! — констатировал Джубал, с трудом уняв внезапную дрожь. — Ты уничтожил револьвер, не дав мне прицелиться.
— Я очень счастлив.
— Я тоже. Дюк, а это будет на пленке?
— Ага.
— Прекрасно. Ну, ладно, детки, — вздохнул Джубал, — пока что все. Бегите, порезвитесь на травке.
— Начальник? — заговорила молчавшая до этого времени Энн. — Ты расскажешь мне, что там на этих пленках?
— А ты что, не останешься посмотреть?
— Нет, ни в коем случае. Я не могу. Во всяком случае, те их части, где я была Свидетелем. Но все-таки интересно знать — съехала у меня крыша или нет.
— Ладно, расскажу.
13
— А что это у тебя морда такая кислая? — поинтересовался Харшоу у Дюка, когда остальные ушли.
— Ничего не кислая, мне просто хотелось бы знать, долго ли нам придется терпеть общество этого упыря?
— Упыря? Он — упырь, а ты — чурбан неотесанный.
— Хорошо, пусть я чурбан неотесанный. Может, наш Канзас и глухая дыра, но уж людоедством-то там никто не занимается. Пока этот тип не уберется, я ем на кухне.
— Вот так вот, значит? — хищно процедил Харшоу. — Чек Энн выпишет за пять минут, еще десять минут на сборы. Этого более чем достаточно, чтобы сложить твои комиксы и запасную рубашку.
— Что? — Дюк чуть не выронил проектор. — Это же совсем не значит, что я отказываюсь от работы.
— Для тебя не значит, а для меня значит.
— Но… А кому, собственно, какое дело, что я никогда на кухне не ел?
— При совершенно иных обстоятельствах. Я не могу допустить, чтобы человек, живущей под крышей моего дома, отказывался есть за моим столом, заявляя, что ему не нравятся некоторые из моих сотрапезников. Я — представитель почти исчезнувшего племени ветхозаветных джентльменов. Иначе говоря, я могу быть абсолютным сукиным сыном, когда у моей левой ноги возникнет такое желание. Вот оно у нее и возникло, я никогда не позволю, чтобы какой-то там невежественный, полный предрассудков раздолбай говорил мне, кто достоин есть за моим столом. Я обедаю с мытарями и грешниками, и это мое личное дело. Но я никогда не преломлю хлеба с фарисеями.
— Врезать бы тебе за такое, — с ненавистью выдавил Дюк. — Ну точно врезал бы, будь ты помладше.
— А ты не стесняйся, не стесняйся. Возможно, я и не такая развалина, как тебе кажется. А если нет, тогда будет шум, и народ сбежится. Как ты думаешь, справишься ты с Майком?
— С этим? Да я его одной левой.
— Вполне возможно, если только дотянешься этой самой левой.
— Чего?
— Ты видел, как я вскидывал на него револьвер? Найди этот револьвер, а потом расскажешь мне снова, как ты будешь его одной левой. Но сперва найди револьвер.
Дюк снова занялся установкой проектора.
— Да хрень это собачья, фокусы какие-то. На пленке все будет видно.
— Дюк, — остановил его Харшоу, — кончай возиться с этой штукой. Посиди немного. Вот распрощаемся, и я займусь ей сам.
— Чего? Джубал, ты бы уж лучше не трогал проектор, он у тебя всегда ломается.
— Садись, тебе говорят. Пусть эта хреновина хоть десять раз ломается. Я не могу пользоваться услугами человека, заявившего, что он не желает у меня работать.
— Слушай, чего ты там лепишь? Я же совсем не отказывался от работы — это ты вдруг чего-то взвелся и уволил меня, не понимаю даже за что.
— Ты, Дюк, все-таки сядь, — терпеливо повторил Харшоу, — и позволь мне, пожалуйста, сделать попытку спасти твою жизнь, а если не желаешь садиться, мотай отсюда, как можно скорее. Вещи не собирай, на это просто нет времени.
— Ни хрена я что-то не понимаю.
— А тут и понимать нечего. Не будем, Дюк, спорить, ты ли уволился, я ли тебя уволил, это не имеет никакого значения.
В тот момент, когда ты объявил, что не станешь есть за моим столом, всякие деловые отношения между нами закончились. Но мне будет очень неприятно, если ты будешь убит на моей территории. Поэтому сядь, и я постараюсь что-нибудь с этим сделать.
Окончательно ошарашенный Дюк неуверенно присел.
— Ты стал братом Майка по воде?
— Чего? Еще чего. Слышал я, как про это чесали языками, по моему мнению — чушь собачья.
— Это совсем не чушь, а мнения твоего никто не спрашивал; ты недостаточно компетентен в данном вопросе, чтобы иметь какое-то там мнение. Так вот, Дюк. — Джубал слегка нахмурился. — Честно говоря, мне совсем не хочется тебя увольнять, ты хорошо справляешься с техникой, избавляешь меня от утомительной возни со всей этой механической мутотенью. Но мне просто необходимо позаботиться о твоем скорейшем и безопасном отъезде, а затем выяснить, кто еще не побратался с Майком. Буде таковые найдутся, пусть исправят упущение, либо тоже уезжают. — Джубал задумчиво пожевал нижнюю губу. — Можно, конечно, взять с Майка обещание не причинять никому вреда, без моего на то разрешения. М-м-м… да нет, слишком уж тут публика резвая и шуточки у нее дурацкие, Майк обязательно что-нибудь не так поймет. Вот, скажем, если ты — вернее Ларри, тебя-то здесь не будет, — если Ларри схватит Джилл и швырнет ее в пруд, мы и глазом не успеем моргнуть, как он окажется там же, где это мое старье тридцать восьмого калибра. А потом Майк узнает, что Джилл ничего не угрожало, и очень расстроится. Нельзя допустить, чтобы по моей безалаберности Ларри погиб во цвете лет. Конечно же, я верю, что каждый человек — хозяин собственной судьбы, но это еще не значит, что нужно давать младенцу боевую гранату.
— Куда-то тебя, начальник, не туда заносит, — покачал головой Дюк. — Майк, он же никому ничего не сделает. Ну да, от людоедских этих разговорчиков мне и вправду блевануть хочется, но я же все понимаю, что он просто дикарь, и у них там такие понятия. А так он — чистый теленок и в жизни пальцем никого не тронет.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Прекрасно. В твоей комнате лежат ружья. По моему мнению Смит опасен. Так что объявляем сезон охоты на марсиан открытым. Бери ружье, иди к бассейну и пристрели его. Насчет полиции и суда можешь не беспокоиться, с этой стороны ничто тебе не грозит, это уж я гарантирую. Ну давай, действуй.
— Джубал… ты же не всерьез.
— Нет. Во всяком случае, не совсем всерьез. Потому что ты не сможешь его пристрелить. При первой же попытке твое ружье окажется в компании моего револьвера, а если ты попробуешь застать Майка врасплох, то и сам туда же отправишься. Дюк, ты даже и представления не имеешь, что такое Майк, он совсем не теленок и тем более не дикарь. Сильно подозреваю, что это мы дикари. Выращивал когда-нибудь змей?
— Н-нет.
— А вот я в детстве выращивал. Как-то во Флориде я поймал коралловую сверташку. Видел их когда-нибудь?
— Я не люблю змей.
— Еще один предрассудок. По большей части змеи безвредны, полезны и их очень интересно держать дома. А коралловая сверташка — это же просто чудо, ярко-красная, с черными и желтыми полосками, очень мирная и послушная, лучшего домашнего животного даже не придумаешь. Эта красавица очень ко мне привязалась. Я уже умел обращаться со змеями, знал, что с ними можно делать, а. чего нельзя, чтобы они не боялись и не кусались. Мало приятного, если тебя укусит змея, пусть даже не ядовитая. Эта лапочка была моей гордостью, я часто брал ее с собой на прогулку и всем показывал — держал за затылок, а она обвивалась вокруг запястья.
Как-то я познакомился с серпентологом из тамошнего зоопарка, привел его к себе домой, чтобы продемонстрировать свою коллекцию, и начал, конечно же, с той самой красавицы. Он чуть в обморок не шлепнулся — это была совсем не коралловая сверташка, а молодая коралловая змея. Самая опасная из ядовитых змей Северной Америки. Ты понимаешь, о чем я сейчас говорю?
— Что держать змей в доме опасно? Так я и сам это знаю.
— Опасно! У меня были и гремучие змеи, и даже мокасины. Ядовитая змея ничем не опаснее заряженной винтовки — просто и та и другая требуют определенной осторожности. А моя змея и вправду была опасной, потому что я не знал, на что она способна. Если бы в своем невежестве я обошелся с ней как-нибудь не так, она цапнула бы меня зубами совершенно беззлобно, ну, скажем, как обиженный котенок, и отправила на тот свет. То же самое и с Майком. С виду он вполне обычный парень, довольно хилый, неуклюжий, дико невежественный, но при этом очень сообразительный, послушный и удивительно жадный до учения. Но не стоит обманываться его внешностью, как мне не стоило обманываться невинной внешностью своей любимицы. Майк гораздо опаснее коралловой змеи, особенно если ему покажется, что кто-то хочет причинить вред одному из его братьев по воде, скажем, Джилл или мне.
— Можешь поверить мне на слово, — покачал головой Харшоу, — если бы ты не сдержался и шарахнул меня и если бы в этот момент на пороге появился Майк — ты бы не просто умер, тебя бы вообще не стало, и настолько быстро, что я не успел бы ничего сделать. А потом он начал бы сокрушаться, что «попусту извел пищу» — твой, значит, вонючий труп, — не испытывая при этом ни малейшей вины за само убийство, во-первых, вынужденное, а во-вторых, не имеющее почти никакого значения — даже для тебя. Дело в том, что Майк верит в бессмертие души.
— Чего? Какого хрена, я же тоже верю, но все равно…
— Веришь, говоришь? — довольно равнодушным голосом поинтересовался Харшоу. — Вот уж никогда бы не подумал.
— А чего тут и думать! Ну, в церковь-то я хожу довольно редко, но воспитывали меня по всем правилам. У меня есть вера.
— Рад за тебя. Я-то лично никогда не понимал, как это Господь мог понадеяться, что люди сами, на основе одной только веры, выберут из множества религий единственную истинную. Довольно легкомысленный подход к управлению вселенной. Как бы там ни было, если ты веришь в бессмертие души, нам не стоит особенно волноваться, что предрассудки могут привести тебя к преждевременной кончине. С трупом-то что делать, если таковой останется, — закопать или кремировать?
— Не понимаю, Джубал, тебе что, обязательно нужно меня достать?
— Ни в коем случае. Просто я никак не могу гарантировать безопасность человека, упрямо считающего коралловую змею невинным ужом. Любая твоя ошибка может оказаться последней. Но ты не волнуйся, я не позволю Майку тебя съесть.
У Дюка отпала челюсть. Затем он ответил — очень громко, очень непристойно и не очень членораздельно.
— Ладно, — брезгливо поморщился Харшоу. — Стихни малость и разбирайся с Майком, как тебе заблагорассудится. Я хочу просмотреть эти пленки, — добавил он, наклоняясь над проектором, и буквально через секунду возмущенно заорал: — Эта подлая штука не хочет слушаться!