— Бен? Слушай, Бен, а ты меня не заложишь?
— Как? Кому?
— А вообще — никак.
— Хм-м… широкая постановка вопроса. Ладно, не заложу.
— Тогда налей. Так вот, я точно знаю, что этого марсианина не держат на игле. Я с ним разговаривала.
— Ведь чувствовал я, чувствовал, — присвистнул Какстон. — Бен, сказал я себе утром, отлови-ка ты Джилл. Она — главный твой козырь. Пей, лапа, пей. Можешь прямо из кувшина.
— Зачем же так быстро!
— Все, чего ни пожелаете. Позвольте, я разотру ваши бедные усталые ножки! Мадам, вам придется дать интервью. Каким это таким…
— Нет, Бен, ты же обещал. Только сошлись на меня, и я тут же полечу с работы.
— М-м-м… А как насчет «из заслуживающих доверия источников»?
— Страшновато.
— Да? Я, значит, помру от неудовлетворенного любопытства, а все мясо достанется тебе, ты так это планируешь?
— Да нет, я расскажу, только писать об этом нельзя. — Джилл в паре слов описала свой фланговый маневр.
— Прекрасно, — прервал ее Бен. — А еще раз сможешь?
— Что? Смогла бы, пожалуй, но не стану. Страшно.
— А нельзя провести меня? Слушай, я оденусь монтером — комбинезон, профсоюзный значок, сумка с инструментами, все дела. Ты передашь мне ключ и…
— Нет!
— Так уж и нет? Да ты подумай сама, это же самая потрясающая — во всяком случае, для публики — история с того времени, как Изабелла послушалась Колумба и снесла свои побрякушки в ломбард. Меня беспокоит одно — не нарваться бы на настоящего монтера…
— Единственное, что беспокоит меня, это я сама, — оборвала его Джилл. — Для тебя это очередной репортаж, а для меня — вся моя карьера. У меня отберут накидку и значок, а потом вываляют в смоле и перьях и вынесут из города верхом на жердине.
— М-м-м… не исключено.
— Какое там «не исключено»! Абсолютно точно.
— Мадам, позвольте мне предложить вам взятку.
— И большую? С шиком прожить остаток бренной своей жизни в Рио — на это же ой-ой сколько капусты надо.
— Ну… я, конечно, победнее, чем Ассошиэйтед Пресс или там Рейтер. Сотню?
— Молодой человек, за кого вы меня принимаете?
— Это мы уже выяснили, теперь остается договориться о цене. Полторы?
— Будь ласков, поищи в справочнике номер Ассошиэйтед Пресс.
— Капитолии десять-девять тысяч ровно. Джилл, выходи за меня замуж? Это самое большее, что я могу тебе предложить.
— Чего это ты там сказал? — пораженно переспросила девушка.
— Выходи за меня замуж. В каковом случае я встречу тебя у городской черты, сниму с упомянутой жердины, отскребу и отмою. Ты придешь в эту вот квартиру, будешь прохлаждать свои ножки в моей траве — в нашей траве — и быстро позабудешь свой позор и бесчестие. Только не забывай о главном — сперва тебе придется провести меня в эту палату.
— Что-то я не понимаю, ты что, всерьез? А я вот возьму сейчас и вызову сюда Честного Свидетеля. Ты и тогда повторишь?
— Вызывай своего Свидетеля, — вздохнул Какстон.
— Не бойся, Бен, — Джилл осторожно поцеловала его в лоб. — Я не буду ловить тебя на слове. Но на будущее учти — не стоит шутить со старой девой о замужестве. Плохие это шутки.
— Я не шутил.
— Не знаю, не знаю, и вопрос этот лучше замнем. Сотри со лба улику, потом я расскажу тебе все, что знаю, и мы подумаем, как бы сэкономить нашим согражданам смолу, перья и труды. Хорошо?
— Хорошо.
— И я уверена, что он не на седативах, — добавила Джилл, закончив подробное описание своей партизанской вылазки. — Равно так же я уверена в его здравом рассудке, хотя разговаривает этот марсианин странновато, а некоторые из его вопросов вообще ни в какие ворота не лезут.
— Знаешь, было бы очень странно, если бы он не говорил странно.
— Как это?
— Ты возьми в свою хорошенькую головку, что марсиане — не люди, это абсолютно точно, как бы мало мы о них ни знали. Вот представь себе, что тебя воспитали, скажем, дикари, которые и башмаков-то в жизни не видели. Ну и как, сумеешь ты поддерживать легкую светскую беседу? А ведь Смит жил среди народа, на сорок миллионов миль более чуждого нам, чем эти гипотетические дикари.
— Это мне понятно, — кивнула Джилл. — Потому-то я и не стала обращать внимания на его странные разговоры. Так что не считай меня за дуру.
— Умница ты, умница. Для женщины.
— Хочешь, я вылью этот стакан тебе на голову?
— Милль пардон. Женщины гораздо умнее мужчин, и жизнь ежесекундно эту истину подтверждает. А тебе там и выливать-то нечего, давай налью.
— Знаешь, Бен, — заметила Джилл, с великодушием победителя принимая стакан, — а ведь это полное идиотство, насчет не пускать женщин. Никакой он не маньяк.
— Они просто не хотят подвергать его слишком многим потрясениям сразу.
— Никакого потрясения и не было. Он просто… ну, заинтересовался. Он смотрел на меня совсем не так, как мужчины на баб.
— Неизвестно, чем бы все кончилось, удовлетвори ты его просьбу.
— Не думаю. Он, вероятно, слышал уже, что бывают мужчины, а бывают женщины, вот и захотел посмотреть, в чем же разница.
— Vive la difference![3] — возгласил Бен.
— Фу, мистер Какстон.
— А почему это «фу»? Я же со всем почтением. Возношу хвалу Господу, что не родился марсианином.
— Кончай треп.
— В жизни своей не говорил серьезнее.
— А тогда просто заткнись. Он вел бы себя тихо и благопристойно. Ты не знаешь, ты не видел его лица, а я видела.
— И что же у него за лицо такое?
— Не знаю, как это и описать… — нерешительно замялась Джилл. — Ну, вот ты, Бен, ты видел когда-нибудь ангела?
— Да, вот прямо сейчас и вижу. Других не видел.
— И я тоже не видела, но если они есть, то выглядят в точности, как он. Совершенно безмятежное, полное какой-то неземной непорочности лицо и мудрые, древние глаза.
Воспоминание заставило Джилл зябко поежиться.
— Неземной, — кивнул Бен. — Очень подходящее к случаю слово. Хотелось бы посмотреть.
— А для чего они его заперли? Он же и мухи не обидит.
Какстон задумчиво сложил кончики пальцев.
— Ну, во-первых, для его же защиты. Всю жизнь провести на Марсе — он же, небось, хилый, как цыпленок.
— Большое дело — недоразвитая мускулатура. Миастения гораздо опаснее, так и то врачи справляются.
— А еще, чтобы не подхватил какую-нибудь заразу. Он же вроде этих лабораторных кроликов из Пастеровского института, в жизни не видал ни одной здешней бактерии.
— Да, конечно. Никаких антител, никакого иммунитета. Только я слышала в столовой, что доктор Нельсон — врач с «Чемпиона» — с этим уже разобрался. По пути с Марса нашему лабораторному кролику сделали несколько переливаний, у него теперь почти вся кровь новая.
— Во, интересный факт. Хоть это-то можно использовать?
— Только на меня не ссылайся. И ему сделали кучу прививок от всего, что бывает и не бывает, кроме разве что воды в колене. Да и где же это видано, чтобы автоматчики охраняли человека от микробов?
— М-м-м… Джилл, я нахватал тут кое-какую информацию, наверняка тебе не известную. Использовать ее я не могу — информанты больно трепетные, ну прямо как одна моя знакомая медсестра, но тебе, если хочешь, расскажу. Только — чтоб никому.
— Никому, так никому.
— Рассказ будет длинный. Налить?
— Нет, сперва бифштекс. Где там кнопка?
— Вот тут.
— Так нажми.
— Я? Это же ты готовишь ужин.
— Мистер Какстон, да я скорее лягу тут и умру с голода, чем буду вставать и нажимать кнопку, расположенную в шести дюймах от вашего пальца.
— Ну, как знаешь. — Упомянутый палец ткнул упомянутую кнопку. — Только не забывай, кто приготовил ужин. Так вот, насчет Валентайна Майкла Смита. Во-первых, неизвестно еще, Смит он или не Смит; на этот счет существуют очень серьезные сомнения.
— Как это?
— А вот так. Твой дружок-приятель — первый в истории плод космического прелюбодеяния.
— Брешешь!
— Фу, как говорит одна моя знакомая. Ты помнишь что-нибудь насчет «Посланника»? Четыре семейные пары, в их числе капитан Брант с супругой и доктор Смит с супругой. А твой марсианин с ангельским личиком появился на свет в результате, так сказать, перекрестного опыления. Сын миссис Смит от капитана Бранта.
— Да откуда твои информанты это знают? Они что, со свечкой стояли? И кому какое дело, чей он там сын? Дикое все-таки паскудство рассказывать сплетни про давно умерших людей.
— Отвечаем по порядку, сперва — насчет «откуда». Думаю, никто еще в истории не был так подробно обследован и описан, как эти четыре парочки. Полная биохимия крови, цвет волос, цвет глаз, все, какие есть, генетические заморочки — да ты в этом понимаешь гораздо больше меня. И вот, по всему выходит, что его мать — Мэри Джейн Лайл Смит, а отец — Майкл Брант. Отличная, кстати, у парня наследственность: у отца коэффициент интеллекта сто шестьдесят три, у матери — аж сто семьдесят, и тот и другая — выдающиеся специалисты.
— Теперь о том, «кому какое дело». Заинтересованных тут очень много, а потом, когда все выплывет на свет Божий, станет еще больше. Ты слышала такое название — «лайловский двигатель»?
— Конечно. Они стоят на «Чемпионе».
— И на «Чемпионе», и на всех современных кораблях. И кто же, ты думаешь, его изобрел?
— Не знаю… Подожди-ка, подожди… Это что, она…
— Молодец, возьми с полки пирожок. Именно она, доктор Мэри Джейн Лайл Смит. Она так и не увидела свое детище в железе, но успела запатентовать все основные элементы конструкции, вложила эти патенты в специально организованный траст — самый настоящий, не какой-нибудь там благотворительный, некоммерческий — и передала контроль над трастом вместе с текущими доходами «Сайенс Фаундейшн». В конечном итоге контроль перешел к правительству, но принадлежит траст твоему драгоценному дружку и стоит он многие миллионы, может быть, сотни миллионов, точно уж и не знаю.
Ужин был готов. Чтобы не портить лужайку, Какстон пользовался столиками, подвешенными к потолку, один из них он опустил на нормальную высоту, а другой — совсем низко, чтобы Джилл могла сидеть на траве.
— Ну и как? — поинтересовался хлебосольный хозяин.
— Феикаепно!
— Благодарю. И не забывай, что готовил я.
— Бен, — поинтересовалась Джилл, прожевав и проглотив очередной кусок, — так что же об этой, ну, незаконнорожденности Смита? Он что, теперь и не наследник?
— Он очень даже законнорожденный. Доктор Мэри Джейн жила в Беркли, а калифорнийские законы не признают понятия «незаконнорожденный», твой биологический потомок автоматически является твоим законным потомком. Капитан Брант — новозеландец, у них законы точно такие же. А вот в том медвежьем углу наших очень соединенных штатов, где повезло родиться доктору Уорду Смиту, мужу Мэри Джейн, разбираются совсем иначе: ребенок, родившийся у замужней женщины, — законный потомок ее мужа, никакие тебе биологии-генетики в расчет не идут. Так что, Джилл, марсианин этот — законнорожденный сын трех родителей враз.
— Как это? Подожди, Бен, тут какая-то ерунда. Конечно же, я не юрист, но все равно…
— Вот оно и видно, что не юрист, их-то такой мелочью не смутишь. С юридической точки зрения Смит — вполне законнорожденный, с той, правда, пикантной особенностью, что где-то у него один комплект законных родителей, а где-то — другой. Ну а по здравому смыслу он, конечно же, бастард, что не имеет ни малейшего значения: дела о наследстве решают юристы, решают по своим законам, а не по какому-то там здравому смыслу. Так вот, о наследстве. Как я уже говорил, мать оставила ему колоссальное состояние, но ведь и оба его папаши были далеко не нищими. Работая на лунной трассе, Брант получал просто непристойное жалование и все его вкладывал в «Лунар Энтерпрайзес». Ты слышала, наверное, как взлетели эти акции — компания только что объявила о выплате очередных дивидендов. Был у Бранта грешок, азартные игры; так ведь он не проигрывал, а регулярно выигрывал и выигрыши тоже вкладывал в ЛЭ. С Уордом Смитом дело проще — старые семейные деньги. И все это достанется твоему марсианину.
— Да-а!
— Но и это, лапа, только половина дела. Смит — наследник всей команды.
— У него что, четыре папаши?
— Шутки шутками, но все восемь членов экипажа «Посланника» подписали джентльменское соглашение «Компании благородных искателей приключений», согласно которому выжившие становятся наследниками погибших. Выжившие и дети, каковых детей у них до рождения Валентайна Майкла Смита не было. Составлен контракт весьма тщательно, в полном соответствии лучшим образцам XVI–XVII веков, образцам, выдержавшим все попытки опротестовать их по суду. А состояла эта компания из весьма серьезных и обеспеченных людей. Кстати, среди наследства двух других семейных пар уйма акций «Лунар Энтерпрайзес», так что в сумме Смит может оказаться владельцем контрольного пакета или хотя бы самого крупного, ключевого.
Джилл подумала о младенчески невинном существе, превратившем глоток воды из стакана в такую трогательную церемонию, и почувствовала укол жалости.
— Вот бы заглянуть в вахтенный журнал «Посланника», — продолжал Какстон. — Ведь его нашли, но вряд ли кому покажут.
— А что там такого, Бен?
— Жуткая история. Кое-что я узнал, но потом информант протрезвел, пожалел о своем длинном языке и заглох. Доктор Уорд Смит сделал своей жене кесарево сечение, и она умерла на операционном столе. Судя по всему, наш хирург знал расклад — не теряя ни минуты, тем же самым скальпелем он перерезал горло капитану Бранту, а затем и себе. Прости, маленькая.
Джилл зябко поежилась.
— Я медсестра, у меня к таким вещам иммунитет.
— Врунья ты моя, вот ты кто. Знаешь, Джилл, я целых три года работал в отделе криминальной хроники и все равно не сумел к такому привыкнуть.
— А что произошло с остальными?
— Может статься, мы никогда этого не узнаем, если не вырвем вахтенный журнал из цепких лап бюрократов. Вырвать его необходимо, во всяком случае, так считает сидящий перед тобой молодой, полный романтического идеализма газетчик. Секретность — мать тирании.
— Бен, а может, и лучше будет, если это жулье отнимет у него наследство. Он же такой… ну, не от мира сего.
— Во-во, опять очень точное и к месту слово. Да ему, в общем, не шибко-то и нужны все эти деньги, уж как-нибудь Человек с Марса без куска хлеба не останется. Десятки правительств, тысячи университетов и прочих организаций с восторгом возьмут его на свое обеспечение.
— Ну вот, видишь. Так что лучше ему подписать отказ и дело с концом, и голова не болит.
— Если бы с концом. Джилл, ты слыхала о знаменитом процессе «„Дженерал Атомикс“ против Ларкина и прочих»?
— Это что, ларкинское решение? Конечно знаю, ты что, считаешь, я и в школе не училась? Только при чем тут Смит?
— А ты вспомни, как все было. Первый корабль на Луну послали русские, и он разбился. Второй, который послали мы вместе с Канадой, сел успешно, но никого на Луне не оставил. И вот, пока Соединенные Штаты и Британское Содружество готовились — при спонсорстве Федерации — послать корабль с колонистами, а Россия занималась тем же самым в одиночку, всех их обогнала «Дженерал Атомикс», арендовавшая для старта один из принадлежавших Эквадору островов. Одним словом, когда на Луну сел корабль Федерации, а чуть не сразу за ним и русский, ребята из Джи-Эй успели уже уютно там обосноваться.
— А затем «Дженерал Атомикс» — компания, зарегистрированная в Швейцарии, но находящаяся под американским контролем, набралась наглости объявить Луну своей собственностью. И ведь Федерация никак не могла сказать им: Луна наша, а вы идите куда подальше — обязательно вмешались бы русские. Тогда Верховный суд мудро решил, что такое абстрактное понятие, как «юридическое лицо», не может владеть небесным телом, и настоящие собственники Луны — люди, ее колонизовавшие, то есть Ларкин и его товарищи. Эту компанию признали суверенной нацией и приняли в Федерацию, члены Федерации получили обещание доли в будущих доходах, а «Дженерал Атомикс» и ее филиал «Лунар Энтепрайзес» — концессии. Многие страны недовольно морщились, к тому же в те времена Верховный суд Федерации не был еще таким всемогущим, как сейчас, но ничего лучшего никто не придумал. Побочным результатом стали законы колонизации планет, долженствующие прекратить кровавые драки; все эти законы базируются на ларкинском решении. И ведь они работали — Третья мировая не была связана с космическими спорами. Так что ларкинское решение — закон и вполне применимо к Смиту.