— Понятно, — сказала я. — Но почему ты не выбрал сочинителя любовных романов, раз уж у тебя такая специализация? К фантаске зачем-то пришёл. Это равносильно тому, как если бы мой муж с дипломом юриста заявился ко мне в провизорскую, а я бы припёрлась к нему в контору и начала рассуждать о юриспруденции.
Муз вдруг поблёк, осунулся и шмыгнул в кресло.
— Музы неизменны от рождения и до самой смерти, — тихо сказал он. — Зато творец может стать любым, каким захочет. Музы не выбирают творцов. Всё решает расстояние и сила желания творца творить даже сквозь кризис. Муз был нужен, муз пришёл…
— Зря пришёл, — буркнула я. — Тебя не звали. Повторяю ещё раз — если я до сих пор прекрасно обходилась собственными силами, то и дальше без лакеев справлюсь.
— Я не лакей! — тут же взвился муз. — Я — опора творчества.
— А я не калека, чтобы с протезом творить!
Муз едва не задохнулся от возмущения.
— Ты… Стерва злобная!!! Другие творцы годами музу ждут, а тебе сразу же, по первому требованию, пожалуйста, муз явился, и вместо благодарности…
— Я тебя не звала! Вали к тем, кто звал!
— Не могу, — обречённо сказал муз. — Пока не будет создано произведение, я должен быть при тебе неотлучно.
Мне стало нехорошо. Это получается, что муз станет торчать в квартире до тех пор, пока не будет написана книга, от которой ещё и первой главы нет? И на работу за мной попрётся… Хорошо, если не в ванную… А муж что скажет?!
— Родственники творца меня не видят, — успокоил муз.
— Так ты ещё и мысли читаешь? — подскочила я.
— Разумеется, — удивился муз. — А как же тогда творческий процесс автору направлять?
В ответ на такое заявление я направила муза. Направление было указано хотя и мысленно, зато образно.
Даже очень образно. Муза от такого напутствия аж в судорогу скрутило.
А нечего было не в свое дело лезть. Можно подумать, без него я бы с собственной книгой не разобралась.
— Предлагаю компромисс, — сказал муз. — Вы пишете коротенький любовный рассказ, и я сразу же ухожу.
— Нет! — зарычала я. — Наглый агрессор! Вторгся на чужую территорию и ещё условия ставить будешь! Припёрся незваным, так и убирайся как пришёл — пустым. Фигу тебе, а не рассказ! Если так надо, сам пиши. Я тебе не секретутка, чтобы под диктовку по клавишам стучать.
Муз окаменел и онемел. Но, увы, быстро очнулся.
— Это тебе фигу, творчиня неблагодарная! Пока не будет рассказа, ты от меня не избавишься!
— Другие избавят, — пообещала я и метнулась в спальню, затрясла мужа за плечо.
— К нам в квартиру залез посторенний мужик и делает мне непристойные предложения!
— Что? — ошалело посмотрел на меня муж.
Я повторила.
Муж ворвался в зал как торнадо. Сгрёб муза за шиворот, выволок в коридор и смачно приложил мордой о стену. И тут же выпустил.
— Ты кто такой? — растерянно спросил муж. — Ты… Ты ведь не человек?
— Я муз, — ответил этот во всех отношениях невыносимый мифологический персонаж.
— Её? — кивнул на меня муж.
— А чей же ещё? — удивился муз.
На морде этого поганца, кстати, нет ни малейших повреждений. Стена больше пострадала, чем свалившаяся мне на голову мифологическая зараза.
— Вы не волнуйтесь, — улыбался мужу муз, — приставать к вашей супруге с сексуальными домогательствами я не буду ни при каких условиях.
С гневным рыком муж ещё раз впечатал его в стену.
Ничего не понимаю в мужиках. Сначала муж готов был убить за попытку посягнуть на мои прелести, теперь же собирается убить за отсутствие таких попыток. Вот и пойди разбери их хвалёную мужскую логику…
— Ваша супруга весьма привлекательная дама, — затараторил муз, — и я был бы только рад возможности пообщаться с ней поближе, но секс между творцом и музой невозможен физически. Как и между музом и творчиней. Вам не о чем волноваться.
Муж отпустил муза и вперил в меня прокурорский взгляд.
— Тогда чего ты жалуешься? Он тебя не трогал!
— Выкини его отсюда!!! — потребовала я.
Муж глянул на муза.
— А чего тебе не нравится? Вполне приличный муз. Одет со вкусом и на морде интеллект виден.
— Ты что? — ошарашено пролепетала я.
— У всех писателей есть музы, — безапелляционно заявил муж. — Значит и у тебя должен быть. Конечно, я бы предпочёл, чтобы это была муза, а не муз…
— Невозможно, — пискнул у него из-за спины мифологический персонаж. — Творцы и музы бывают только противоположного пола.
— Видишь, лапка, — сказал муж, — по-другому никак нельзя. Так что вы попытайтесь как-нибудь наладить отношения.
— Ты что?! — возмутилась я. — Как ты можешь? Я твоя жена! Ты должен меня защищать!
— А разве он тебя обидел?
— Он лезет советовать как мне писать!
Муж смотрел озадаченно.
— Так на то он и муз.
— Я и без него справлюсь!
— Но ведь с музом-то будет лучше!
— Кому лучше?! — заорала я уже истерично.
Да как же им объяснить, что моё творчество — это только мой мир, вторгаться в который я не позволю никому. Даже мужу. Одно дело, когда человек, которому я всецело доверяю, читает уже готовую главу, и совсем иное — если даже он попытается влезть в сам творческий процесс. Такое посягательство сродни изнасилованию. И тем более невыносимо, если в моё творчество норовит вклиниться какой-то непонятно откуда приблудившийся муз.
Лучше я вообще писательством заниматься не буду, чем соглашусь терпеть в нём постороннее вмешательство. Мой мир и моё творение только для меня. Все прочие пусть или довольствуются его результатом, или проваливают прочь.
И ещё — если не можешь творить самостоятельно, то с подпоркой в виде муз тем более ничего не получится. Любой и каждый свою жизнь проживает только сам.
А тут заявился какой-то мифологический поганец и норовит отнять у меня мою жизнь, пытается превратить мою единственную и неповторимую личность в инструмент для воплощения его фантазий.
— Никогда! — зарычала я. — Никто! Никому!
Мужчины опасливо попятились.
— Я предлагал вам способ разойтись, — осторожно сказал муз. — Поверьте, это единственный выход. Вы пишете рассказ — совсем коротенький! — и я исчезаю. Вы обо мне тут же забудете!
— Ты слышал? — воззвала я к мужу. — Он же мне проституткой стать предлагает! По-скоренькому обслужить его фантазии, и тогда он оставит нас в покое!
— Да провались ты глубже Тартара! — завопил муз. — Можно подумать, мне наша связь нравится! У всех творцы как творцы, мне же свалилась на шею натуральная психопатка!
— Э-э, — тут же возмутился муж, — выбирай выражения!
Муз шмыгнул в зал и спрятался за кресло.
— Да ладно тебе, — смутился муж. — Просто будь немного повежливее.
Муз принялся заверять его в безусловном к нам почтении и вдруг замолчал на полуслове, осенённый внезапной идеей. Вылез из-за кресла и подошёл к нам.
— Ведь народная мудрость гласит, — сказал он моему супругу, — что муж да жена — одна сатана. Вы даже увидеть меня смогли, хотя и предназначен я только для своей творчини. Может быть, вы, — с надеждой посмотрел он на мужа, — и рассказик за жену напишете? Тогда я сразу уйду!
Муж задумался.
— Нет, — сказал он. — Если я и займусь когда-нибудь свободным творчеством, то это будет живопись. И чтобы никаких муз и музов поблизости! Мне и своих мозгов хватит, заёмные ни к чему.
— И впрямь — одна сатана, — обречённо вздохнул муз. — А мне-то теперь что делать?
Муж смотрел на него с сочувствием.
— Да, вляпался ты конкретно.
— Зайчик, — сказала я мужу, — ты ведь юрист. Самый лучший в городе. Придумай что-нибудь!
Муз смотрел на него с надеждой.
Муж думал.
— Ох, не знаю, — сказал он. — Ситуация сложная. Лапка, будь добренькой, сделай чаю.
Я пошла на кухню. Чай нам всем действительно не помешает. Да и муза кормить пора, ведь бедняга голодал с античных времён, так пусть у меня хоть немного отъестся.
— Ты не смотри, что она так взъярилась, — донеслось из коридора. — Вообще-то она хорошая девочка, хотя и со своими странностями. Но творческие натуры все со сдвигом, тебе ли это не знать. Зато как она готовит чай! Это что-то божественное! Да и сама по себе девчонка суперская, только подожди немножко, пока угомонится.
Муз что-то тихо ответил. Слов я не разобрала, но голос звучал мрачно и безнадёжно.
— Всё разрулится, — успокоил муж. — Я обещаю.
— И его обещаниям можно верить, — добавила я.
Чай мы пили в кухне, болтали обо всякой всячине. Пока дело не доходило до писательства, муз был вполне приятным гостем — эрудированным, остроумным и вежливым.
Кстати, о вежливости.
— Извини, — сказала я, — это ужасное свинство, но ведь я так и не спросила твоё имя.
— А у меня его и нет, — ответил муз.
— Как нет? — не поняла я.
— Музам имена ни к чему.
— Подожди, но ведь были Терпсихора, Мельпомена и прочие.
— Они и сейчас есть, — усмехнулся муз. — Только ни для кого другого, кроме Аполлона, не работают. Вот он и снабдил их именами, чтобы все видели, какой он крутой творец.
— Если ты не против, — сказал муж, — мы будем называть тебя Игорь. А то неудобно разговаривать с безымянностью.
— Как вам угодно, — пожал плечами муз.
Ни радости в голосе, ни обиды, зато явственно слышится какое-то напряжение и даже некоторая виноватость. С чего бы только?
Ночевать муз, разумеется, остался у нас. Я постелила ему в зале на диване, дала новую зубную щётку и полотенце, снабдила мужниным банным халатом и тапочками.
А сама решила в подробностях расспросить супруга о причинах его внезапного сочувствия к античному приблудышу.
Муж долго увиливал, но всё же разговорился.
— У меня есть брат, лапка. Младший. Точнее — был брат. Со вчерашнего дня о нём можно говорить только «был». Он наркоман, лапка. Давний наркоман. Он… Там даже на человека ничего похожего уже не осталось, настолько всё… Никаких отношений ни со мной, ни с родителями он не поддерживал года четыре, не меньше. Поэтому я ничего тебе о нём и не говорил. Знаешь, когда мы ещё совсем детьми были, Игорёха под лёд провалился. Тогда я его вытащил. А вот сейчас не смог, — муж запнулся, вытер слёзы. — Днём из милиции позвонили. Завтра надо идти опознавать тело. Менты сказали — передоз. Лапка, я не хочу, не могу видеть и знать, что Игоря больше нет. Этот твой муз… Он очень похож на моего брата. И точно так же тонет в полынье. Только теперь я могу его вытащить. И… Ну не виноват Игорь ни в чём! Он не дурак и не слабак, как все о нём говорили. Просто ему не повезло. А мне не хватило сил. И… Я не хочу знать, что мёртвое, прогнившее от наркотиков тело в морге — это мой брат! Игорь не должен был умирать раньше меня. И тем более, так умирать!
Муж закрыл лицо ладонями, застонал. Я обняла его, стала утешать. Сначала словами, а после и действиями.
Когда муж заснул, я тихонько скользнула на кухню и достала с антресоли выбивалку для ковров. Зашла в зал.
Муз свернул из одеяла плотный кокон, и определить, где голова, а где ноги, было невозможно. Да и неважно, где что, главное — задница совершенно точно посередине. Я половчее перехватила выбивалку и приступила к воспитательной акции.
Прыгучесть у муза оказалась прямо-таки олимпийская, взвился он под самый потолок.
Едва муз приземлился, я приложила его ещё разок, покрепче.
«— Телепат хренов! — рычала я. — Убью!!!»
Рык был мысленным, но громкость получилась не хуже, чем от голосового крика.
Муз зажал уши и спрятался за кресло.
«— А что мне оставалось делать? — возопил он плачуще. — Если творец отвергает музу, это означает смерть. И подыхать в мучениях придётся вовсе не творцу!»
«— И ты решил спасти свою шкуру за счёт мучений моего мужа. Порву гадёныша!»
Муз удрал в ванную и заперся изнутри.
«— Я буду хорошим братом, — пообещал он. — Клянусь Олимпом и Парнасом! Ну сама подумай, зачем твоему мужу такая боль? А так, сдох какой-то наркоман и сдох. Зато брат вылечился, наркотики не употребляет, работает. С их родителями я тоже всё улажу. Никто ничего и не заметит. Если, конечно, ты правду доказывать не примешься».
«— Да что ты там наработаешь?» — возмутилась я.
«— На сытый прожиток хватит, — ответил муз. — Я очень хороший штукатур и кафельщик, обои клеить умею».
«— Ты что, серьёзно?»
«— Клянусь Олимпом и Парнасом. Чтобы сохранить рабочую форму, музы должны время от времени жить человеческой жизнью. Иначе невозможно создать достоверное художественное произведение. А в человеческой жизни надо как-то зарабатывать на питание, жильё и одежду».
«— Ну не знаю, — сказала я. — Как-то это всё…».
«— Твой муж будет рад возвращению брата. Он действительно очень любит своего младшенького. И винит себя во всех несчастьях этого тупого, эгоистичного, донельзя избалованного недородка. Я… Ты не бойся, творчиня, я не подведу того, кто подарил мне имя. Я буду очень хорошим братом».
«— А своя семья у тебя есть?»
«— Я что, чем-то похож на человека?» — зло спросил муз.
«— Извини», — смутилась я.
Муз немного помолчал.
«— Мне можно выйти?» — спросил он осторожно.
— Выходи, — сказала я вслух.
Муз скользнул на диван, завернулся в одеяло. Лицо грустное, обиженное.
И как будто моложе, чем было утром. Да, лет на десять моложе.
— А… — начала было я.
— Ерунда, — ответил муз. — Возраст нашей внешности легко варьируется от семи лет до ста семи. Творцы разные бывают, кто-то хочет получать помощь от умудрённых сединами старцев и стариц, другие ищут истину в устах ребёнка. Сейчас я в возрасте твоего деверя.
— Ты действительно на него похож? — усомнилась я.
— Не совсем. Но сказал же — внешний облик можно варьировать. К утру поменяются и черты лица.
— Зачем тебе это? Только из-за рассказа? Да напишу я тебе его, чёрт с тобой!
— Нет! — вскинулся муз. — Не надо. — И прошептал беспомощно: — Пожалуйста.
Я забралась в кресло, прикрыла думками замёрзшие ноги.
— Почему хочешь остаться? — спросила его. — Земная жизнь, она ведь тяжёлая. А там у вас Парнасы, Олимпы, Парадизы…
— Я долго был один, понимаешь? — проговорил муз. — Все только или выгоняют, или используют как вещь. На Парнасе тоже невесело. Там каждый видит только себя. Почему, думаешь, у меня имени не было?
Мне стало его жаль.
— Тебя никто и не гонит, — сказала я. — Только пообещай, что когда тебе надоест земная жизнь, ты уйдёшь так, чтобы не причинить боли моему мужу.
Муз отвернулся.
— А тебе на мой уход плевать… Ещё и порадуешься… Я без обид, все вы, творцы, одинаковы, и с этим ничего не поделаешь. Те, кто может нас слышать, не хотят слушать, а те, кто хочет слушать, не способны слышать. Все, кто смог зажечь в себе искру творения, присутствия муз на дух не переносят. Едва на порог сунешься, поганой метлой гонят. Те же, кто норовит творить без искры, вцепляются в нас мёртвой хваткой и выжимают до капли. Я до тебя у одной творчини был… Жуть какая до музов охочая. Все наши от неё стоном стонут. Дама детективы с элементами любовного романа строчит. Продуктивность конвейерная. Но в довесок к такой расторопности воображение крольчихи, помноженное на львиные амбиции и полное отсутствие чувства языка. Без музов этой творчине и строчки не написать. Но она нас не слышит! Точнее, слышать-то слышит, но не понимает. Когда наши слова проходят через её уши и мозг, они искажаются в такую низкопробщину, что от обиды за разрушенный замысел в петлю впору. В принципе, детектив — не мой профиль, однако сейчас в моде смешение жанров, и я очень старался… Пережёг себя в этом замысле не хуже феникса. Но знала бы ты, во что она превратила мой сюжет!
— Во что превратила, мне неинтересно, — сказала я. — Но первоначальный вариант послушаю.
— Ты скажи ещё, что будешь его записывать.
— Сам не безрукий, — ответила я.
— Что? — не понял муз.
Я вскочила с кресла и включила компьютер.
— Иди сюда. Садись. Вот это твоя папка, вот файл. Сохраняются изменения вот так… А так создаются новые документы…
— Да знаю я! — огрызнулся муз. — Компьютером пользоваться умею.
— Тогда и вопросов нет. Садись и пиши. А вздумаешь влезть в мой текст — убью. Дай-ка я свои папки для надёжности запаролю. Всё, компьютер к твоим услугам.