Магда хорошо знала таких мужчин.
Болтать они горазды.
А в постели – ничто.
Магда догнала Курта в коридоре, положила ладонь ему на плечо.
– Подожди!
Он обернулся. Прекрасное, прекрасное лицо! Юность и чистота. Волевой, всегда так сурово сжатый рот. Холодный взгляд прекрасных голубых глаз.
О, чего бы не отдала она ради того, чтобы эти глаза засветились нежностью – для нее! А губы сами попросили поцелуя!
И титул отдала бы.
И даже жизнь…
Для такого, как Курт, жизни не жалко!
Магда смотрела на него сияющими глазами. Потом чуть приподнялась на цыпочках и прижалась губами к его губам. Как всегда, его рот не сразу поддался поцелую, его губы не сразу раскрылись ее жадному, ищущему языку.
Краешком глаза Магда увидела массивную тень, упавшую на пол из-за поворота коридора. Тень чуть-чуть колыхалась… Но не двигалась.
Август! Подслушивает! Ну, и черт с ним. Ему же хуже. Все равно не побежит он Хельмуту докладывать… И никому не скажет. Не захочет, чтобы хоть кто-то знал о том, что Курт в который уж раз обошел дядюшку.
Курт вдруг прервал поцелуй и резко оторвал от себя Магду.
– Почему? – жалко всхлипнула Магда.
– Нам следует разойтись и хоть немного поспать.
– Ты не зайдешь ко мне? Ненадолго? Ну, еще хоть один раз… Пожалуйста, милый!
Она готова была на колени перед ним упасть, потому что уже чувствовала трепет, пробегающий по коже, и тяжесть в груди, и сладкие спазмы в низу живота. Она опять хотела его! И только он мог утолить ее желание! Никто другой… Она пыталась найти замену… Но никто не мог – так! Никто!
– Нет, Магда. Я хочу побыть один. Прости. Мне нужно подумать…
– О чем тут думать? Мы столько раз уже все проговаривали! Единственная новость – то, что нам наконец разрешили провести эксперимент в замке Карди!
– Да. Разрешили. И времени для принятия решения осталось очень мало. До завтрашнего утра. Завтра я должен сказать доктору Гисслеру…
От безжизненных интонаций в голосе Курта, Магде вдруг стало холодно. И даже страсть, мгновение назад сжигавшая все ее тело, вдруг сжалась до размеров орешка, спряталась где-то глубоко-глубоко. У Курта был такой странный взгляд…
– О чем ты хочешь сказать доктору Гисслеру? – прошептала Магда пересохшими губами.
– О том, что я хочу принять участие в эксперименте в качестве добровольца.
– Нет, Курт! – ужаснулась Магда. – Ты не можешь…
И тут же ей в голову пришло, что он, должно быть, шутит, и она рассмеялась – фальшиво и невесело.
– Ну, же, милый, скажи, что ты пошутил!
– Я не шутил. И не надо над этим смеяться. Это слишком серьезно.
– Вот именно! Это СЛИШКОМ серьезно! Я просто не допущу, Курт…
– От тебя, Магда, здесь ничего не зависит. Зависит от меня. От доктора Гисслера. И от того, существуют ли вампиры на самом деле. Доброй ночи, Магда.
Курт повернулся и четко чеканя шаг ушел в темноту коридора.
Сзади послышался тихий скрип половиц. Магда обернулась: массивная тень исчезла. Август убрался восвояси. Хорошо, хотя бы хватило осторожности не приставать к ней теперь, после того, что она услышала от Курта…
Магда прислонилась к стене и медленно съехала на пол.
Будь проклят одержимый Отто Хофер вместе со своими вампирами и своим замком!
То, что начиналось, как интересный эксперимент, или даже – как забавное приключение, теперь могло обернуться трагедией… Величайшей трагедией в ее жизни!
Потому что в Курте – вся ее жизнь.
И без Курта существование Магды потеряет всякий смысл.
В то, что после эксперимента Курт останется живым, хоть и изменившимся, Магда не верила.
Потому что она вообще не верила в вампиров…
Мария-Магда Хох, графиня фон Далау, родилась в деревне, в обычной крестьянской семье.
У Иоганна и Гертруды Хох росло восемь детей: шесть сыновей и две дочки.
Все рослые, крепкие, огненно-рыжие – в мать, и очень похожие на отца своими круглыми, красными, грубыми лицами типичных немецких крестьян.
Все, кроме Магды.
Она одна была красавицей.
Рыжеволосой и рослой – как мама.
С белоснежной кожей, изящными чертами лица и грациозной фигурой, унаследованной ею от отца… От отца-аристократа.
Рождение Магды Хох было результатом супружеской измены.
Единственной измены, которую позволила себе двадцатилетняя Труди Хох, тогда уже – мать двоих сыновей и покорная жена.
Иоганн Хох всегда отличался скаредностью и никогда не упускал возможность извлечь выгоду: изо всего, из чего ее можно было извлечь. Когда Иоганн узнал, что жена помещика фон Литке, чью землю Хохи арендовали уже семьдесят лет, скончалась от родильной горячки, оставив новорожденную дочь, – он сразу же сообразил: фон Литке понадобится здоровая кормилица. Труди тогда как раз кормила их второго сына Готфрида, и молока у нее было в избытке. Да и выглядела она чудесно: здоровая, цветущая, ну просто – кровь с молоком. Вот он и велел жене одеться в праздничное платье – стилизованное под народный костюм, с корсажем на шнуровке и низким квадратным вырезом, в котором вся грудь ее, белая и пышная, как перина, видна была, как на витрине! – после чего сам отвез Труди в поместье. Протестов относительно того, что Готфрида слишком рано отнимать от груди, Иоганн слушать не желал. Лишь бы взяли Труди кормить новорожденную дворяночку… А мнимый вред для собственного сына вполне окупится той прибылью, которую вся семья получит от богача фон Литке!
Расчет Иоганна Хоха оказался правильным. После скрупулезного врачебного осмотра, Труди приняли кормилицей к новорожденной Луизе фон Литке. Малышка была слабенькой и доктор строго-настрого запретил кормилице отлучаться от нее, а старая нянька, вырастившая еще покойную госпожу фон Литке, строжайшим образом блюла запрет доктора. Так что домой Труди впервые сумела вырваться только через пол года – да и то всего на полтора часа! Она не знала, что после ее отъезда, четырехмесячный Готфрид две недели орал не умолкая, потому что не желал признать рожок с коровьим молоком – достойной заменой материнской груди. И даже привыкнув к коровьему молоку, еще три месяца страдал сыпью и поносом. Впрочем, даже если бы Готфрид умер, Иоганн все равно бы жене об этом не сообщил до тех пор, пока не закончилась бы ее служба у фон Литке. Уж как-нибудь нашел бы способ умолчать. А то ведь женщины – существа глупые: еще начнет грустить, плакать и молоко перегорит! А молочко-то – на вес золота! Вдовец фон Литке хорошо платил кормилице. Да еще и подарки делал.
О том, что фон Литке делал Труди подарки не только из благодарности за здоровье своей новорожденной дочери, прибывающее не по дням, а по часам, – но еще и потому, что пышногрудая Труди очень привлекала его, как женщина, – Иоганн Хох узнал, когда было уже слишком поздно. Впрочем, узнай он своевременно – наверное, ничего бы не изменилось. Он всегда умел пожертвовать собственной гордостью, лишь бы выгоду соблюсти. А так – получилось наилучшим образом: обманутый муж узнал, что он обманут, только когда получил назад свою жену. Труди была не шестом месяце беременности и привезла домой такое значительное денежное вознаграждение, какого Иоганн не мог себе представить даже в самых смелых своих мечтах.
В доме Альбрехта фон Литке Труди прожила полтора года. Малышку кормила год и месяц – пока, собственно говоря, не забеременела сама, и девочка не перестала брать у нее грудь. Альбрехт фон Литке был добрым и мягким человеком, он баловал свою любовницу и Труди искренне горевала, расставаясь с ним: она уже привыкла к комфорту и богатству помещичьего дома, она уже совсем отвыкла от тяжелой крестьянской работы и грубого мужа! Но Альбрехт фон Литке собирался жениться на некоей почтенной и богатой вдове. И он был слишком деликатен, чтобы привезти молодую жену в дом, где все еще живет его любовница.
Иоганн Хох пришел в ярость, узнав об измене жены. Даже пересчитав полученные от фон Литке деньги, он не мог успокоиться. Принялся было колотить Труди, но потом опомнился и испугался даже – не причинил ли вреда ребенку? Ведь с помощью этого ребенка он сможет «доить» фон Литке еще долгие годы!
Действительно: фон Литке оказался настолько порядочен, что выплачивал своей внебрачной дочери весьма значительное ежегодной содержание. И каждый год Иоганн Хох запрягал повозку, сажал туда наряженную Труди и вез ее в поместье – за деньгами. А вечером того же дня он бил Труди смертным боем – за измену.
Магда – как, впрочем, и остальные дети – привыкли к этому обряду: совместная поездка родителей куда-то – затем папа колотит маму – а в ближайшие выходные все едут на ярмарку или просто в город, и покупают все, что нужно для хозяйства. Поскольку дети видели это с младенчества, они не удивлялись. И даже не пытались расспрашивать родителей. Впрочем, скорее из страха, чем по причине отсутствия любопытства: Иоганн Хох был скор на расправу, а детей воспитывал исходя из принципа «кто жалеет розги, тот губит своего ребенка». Иоганн не желал погибели детей и порол их еженедельно. Поэтому они не задавали лишних вопросов, чтобы не напрашиваться на внеочередные побои. И Магда очень долго не знала, что отцу она – не родная…
Хозяйство было крепким, Хохи никогда особенно не бедствовали, но и роскошествовать не приходилось. Работали все. Много и тяжело. Пожалуй, Магду отец щадил больше других – после того, как стало ясно, что она вырастет красавицей. Были у него в отношении ее особые планы.
Когда Магде исполнилось тринадцать лет, ее родной отец – Альбрехт фон Литке – скончался. Не оставив никаких письменных распоряжений относительно своей внебрачной дочери. Когда Иоганн и Труди в очередной раз отправились в поместье за деньгами – их попросту выгнали. Таким было распоряжение вдовы покойного. В тот раз, вернувшись домой, Иоганн поколотил Труди сильнее обычного – так, что даже сломал ей руку и несколько ребер. Пришлось вызывать врача, что повлекло за собой непредусмотренный траты, что разозлило Иоганн еще сильнее… Тот год стал трудным для семьи Хохов. Труди все время хворала. Было ли это результатом побоев или просто так совпало – никто не знал. Но случались дни, когда она совсем не могла встать с постели, и даже мужнины пинки не помогали.
Но уже на следующий год, когда Магде исполнилось четырнадцать, Иоганну повезло.
Вдова фон Литке поселила в поместье своего любимого младшего брата. А брат частенько приглашал гостей и устраивал многодневные шумные торжества, требовавшие дополнительной прислуги, которую нанимали в близлежащих деревнях. На эти торжества всегда приезжал один и тот же человек: богатый промышленник Пауль Штюрмер. И где-то после третьего его визита в поместье фон Литке, по окрестностям поползли нехорошие слухи… Из уст в уста передавалось, что Штюрмер питает противоестественную страсть к девочкам-подросткам, всегда пристает к ним, пытается напоить и обольстить, или даже подкупить деньгами. Крестьяне перестали отпускать в поместье своих юных дочерей. Ходили только девушки постарше: к ним Штюрмер был безразличен. А прочие гости – разве что по заднице хлопнут или за грудь щипнут. Так взрослая девка всегда врезать обидчику может… Если захочет. Если шлепок за обиду сочтет. То есть серьезного убытка для взрослых девок не наблюдалось.
Другие родители дочерей не пускали, а Иоганн Хох решил, что время пришло получить от Магды новую прибыль. И во время подготовки к очередному празднеству, отослал в поместье Магду с наказом вести себя хорошо, знатным господам ни в чем не отказывать, чтобы не обиделись, и постараться заработать для семьи немного денег. Труди даже не пыталась возражать – боялась, что Иоганн снова изобьет ее до полусмерти. Впрочем, в то время она окончательно расхворалась и почти ко всему сделалась безразлична.
Естественно, Пауль Штюрмер, при виде ослепительно-прекрасной, пронзительно-юной и абсолютно непорочной четырнадцатилетней Магды, сразу же потерял голову и предпринял все, чтобы соблазнить ее. Впрочем, понадобилось немного: ласковые слова, которых девочка дома не слыхала, чудесные пирожные, которых ей не приходилось пробовать, и несколько бокалов сладкого вина. От вина Магду сморило и она почти не чувствовала, что вытворял с ней Штюрмер. Только очень удивилась наутро, проснувшись голой в богатой комнате для гостей, на одной кровати с храпящим голым стариком. Возможно, у другой девочки в такой ситуации приключилась бы душевная травма, от которой она не смогла бы оправиться до конца дней своих. Но Магду мучило похмелье, болела голова, тошнило, так что было не до душевных травм. А Штюрмер нежно заботился о ней, дал ей еще вина, потом – горячей вкусной еды, и похмелье отступило. Так что, когда он в очередной раз попытался ею овладеть, Магда и не подумала сопротивляться.
Через пять дней праздник кончился. Магда вернулась домой. Иоганн Хох ее встретил мрачным взглядом. С порога потребовал деньги. Пересчитал – сумма была очень внушительной… Честным путем столько денег не заработать. Иоганн потребовал, чтобы девочка немедленно рассказала ему, что случилось с ней в поместье и за что она получила столько денег. Грозился страшными карами за ложь. Испуганная Магда рассказала… Иоганн удовлетворенно кивнул – и отвесил ей мощную оплеуху! А после выволок на двор и принялся хлестать вожжами, обзывая ее всеми самыми грязными словами, призывая Бога и соседей в свидетели своего позора. Потом, оставив полубесчувственную Магду на руках у матери, запряг лошадь и поехал в поместье. Там он опять ругался, кричал, грозился полицией. Он хорошо все рассчитал: гости еще не разъехались и Штюрмер, во избежании развития скандала, дал «разгневанному отцу» еще денег.
Следующие три месяца стали для Магды самыми страшными в ее жизни.
Во-первых, отец беспрестанно оскорблял и ее, и ее мать, и на улице она просто появиться не могла, чтобы не вызвать шквала насмешек и перешептываний. Хорошо еще – начались каникулы и Магде не нужно было появляться в школе. Так она и сидела дома целыми днями. В деревне обычным делом было, что девушка шла под венец будучи беременной или имея ребенка… А то и двоих, причем от разных отцов, – а замуж выходила за третьего! Плодовитые даже больше ценились, и дурнушки старались забеременеть, чтобы наверняка выйти замуж – пусть даже не за отца своего ребенка, а за другого, соблазнившегося именно плодовитостью избранницы. Но это – взрослые девушки, и решение отдаться они принимали самостоятельно! А девочка, обесчещенная развратным стариком, вызывала всеобщее насмешливое презрение. Насмехались над ней и дома: сестра и братья, ненавидевшие Магду за то, что она – красивая, а значит – особенная… А главное – за то, что отец всегда загружал ее работой меньше, чем других!
Во-вторых, Магда узнала, что отцу она не родная. Что мать прижила ее от богатого любовника – помещика фон Литке. Иоганн не преминул рассказать Магде всю историю грехопадения Труди, причем с самыми грязными подробностями, им же самим придуманными. А Магда вспоминала Луизу фон Литке – хрупкую белокурую девочку, надменную и нарядную, которая ей, Магде, всегда казалась настоящей принцессой, далекой, недосягаемой… А оказалась – ее родной сестрой!
А в-третьих – и это было самым ужасным – Иоганн Хох склонил падчерицу к сожительству. Или, правильнее сказать, он регулярно насиловал Магду. Причем ее внешняя красота и юность были для него далеко не главным соблазном. У него была цель… И этой цели он вскоре добился: Магда забеременела.
Чтобы наверняка установить беременность, Иоганн Хох свозил Магду в город к акушерке. Прямо там, в кабинете, услышав «страшное известие», он придавался громкому отчаянию. Акушерка предложила заявить в полицию на совратителя «бедной малышки». Иоганн пообещал, что так и сделает. После чего отвез рыдающую Магду в поместье фон Литке. Где устроил очередной скандал.
Обезумевшая фрау фон Литке вызвала телеграммой Штюрмера: пусть сам платит за свои «шалости».
Штюрмер приехал через день. Настоял на том, чтобы Иоганн позволил ему поговорить с Магдой наедине. Иоганн допустил это с величайшей неохотой и только тогда, когда Штюрмер пригрозил ему судебным преследованием за шантаж. Иоганн прекрасно понимал, что на самом деле для него, крестьянина Хоха, обращение в полицию ничего хорошего не принесет: богатый Штюрмер всегда сумеет противостоять всем обвинениям, а то и его же, Иоганна, засадить за решетку! Иоганн делал ставку на нечистую совесть Штюрмера, действительно соблазнившего Магду… Хотя и не ответственного за ее беременность. Но случилось то, чего Иоганн Хох боялся больше всего: во время разговора со Штюрмером, смягчившись от ласкового обращения и далеко не показного сочувствия, Магда принялась рыдать и, рыдая, рассказала Штюрмеру всю правду. Включая и то, что городская акушерка становила срок беременности – восемь недель. Так что Штюрмер отцом ребенка никак быть не мог. Будь на его месте более жестокий человек – или менее дальновидный – и это могло бы обернуться против самой Магды. А так – пострадал только Иоганн Хох. Штюрмер даже не дал ему увидеться с Магдой. Просто объяснил, что девочка во всем созналась, и теперь Хоху лучше уносить ноги… А о «бедной малышке» позаботится он, Пауль Штюрмер.