Тайные сигналы не остались незамеченными на площади, и одна из девушек неодобрительно поджала губы. Среди тер-ран существовала и третья фракция, притом далеко не маленькая, которая считала, что потерянное не вернуть. Они еще верили в Терру, иначе перестали бы быть терранами, но они верили в идеальную Терру, Терру из снов, «Град на холме», к которому всегда следовало стремиться и куда они попадут после смерти. Сама мысль о том, что они в реальности могут вернуться на Терру, казалась им греховной. Для них Конфедерация не была ни другом, ни врагом, но чем-то не стоящим внимания.
Человечек с крысиным лицом встал, прошелся по площади и нырнул в зазор между одноэтажной плетеной хижиной, в которой продавались хендифоны, и открытым навесом, где обнаженный мужчина в сварочной маске ремонтировал грузовик. Чуть повременив, Фудир последовал за ним.
Но стоило свернуть в проулок за салоном связи, как его схватили грубые руки, на голову набросили холщовый мешок. Шелковистый Голос захныкал, Внутренний Ребенок в панике закричал. Силач всего на миг перехватил контроль над конечностями человека со шрамами и стал отбиваться, но Фудир забрал его обратно и расслабился. Если они намеревались навредить ему, то уже прикончили бы. Они собирались куда-то отвести его и не хотели, чтобы он знал, куда именно. Фудир был в большой опасности, но она проявилась лишь тогда, когда мешок сняли и он обнаружил себя в уютной комнате с улыбающимися людьми.
— Хотел бы я увидеть цветущие равнины твоего родного мира, — сказал император после того, как Мeарана сыграла несколько песен с Восточных равнин Дангчао. — Нестись во весь опор за зверем Нолана с лассо и боло. Вести стадо на рынок в… как ты говорила? Порт-Куис-и-нао? Нет, Порт-Китч-и-нир. — Он тщательно выговаривал чужеродные звуки. — О, жизнь ковбоев, вольная жизнь под звездами!
Иногда Мeаране хотелось отвесить императору Утренней Росы затрещину. Он путал музыку с реальностью. Зверей Нолана не загоняют, так можно испортить мясо. И жизнь на равнинах под звездами, и сопровождение стад на оглушающие заводы для дальнейшей отправки на Ди Больд — это грязная, утомительная, тяжелая работа, отнимающая сон, здоровье и саму жизнь. Ковбои куда лучше выглядели в песнях, нежели на равнинах.
— Сыграй мне снова о Пыльном Шарме Заточке, — попросил император, попивая чай «Павлинья роза», и с плохим акцентом прощебетал: — Лу’шем погонсчике на’ех Высоких равнинах.
Пыльный Шарма действительно был погонщиком сто пятьдесят метрических лет назад, а Заточкой его прозвали потому, что он прятал нож за голенищем сапога. Историки говорили, что встреча с ним вряд ли сулила что-то хорошее, даже когда он не был пьян, но его имя оказалось настолько овеяно легендами, что за ними исчез настоящий человек.
И арфистка сыграла гянтрэй, разудалую песню, повествующую о том, что погонщики с Дангчао называли «Туда и обратно». О «горах огромных, тянущихся в небо, тучи трясущих, хладных, сухих да высоких». По крайней мере, это не вызывало сомнений у заплесневелых историков.
Когда с него стянули мешок, Фудир зажмурился от яркого света и обнаружил, что смотрит на семерых человек, восседавших на подушках за широким низким столиком. Поначалу Фудир был несколько озадачен, ведь при каждой его встрече с Семерыми на Иегове по меньшей мере один или двое «уходили с ветром» из-за разногласий с иеговянскими пасторами. Но терране Иеговы жили более опасной жизнью, чем здесь, где они держались обособленно. Фудир не сомневался, что йенлушские терране тоже проворачивали разные делишки, но, похоже, они меньше пересекались с жителями блеска.
Мужчину в центре — бледнокожего, белобрысого, остроносого — называли Бваной. На нем были только замшевые шаровары с бахромой по швам. Он сидел на больших подушках, украшенных вычурными зелеными, черными и красными узорами. Будь у Закутка правительство и президент, он бы считался президентом, а остальные шестеро — правительством.
— Ах, Бвана, — произнес Фудир, поклонившись со сложенными перед грудью руками. — Могу ли я представить свою скромную особу?
Но Бвана ответил ему на непонятном диалекте, напоминающем старую тантамижскую лингва франка. Даже Фудиру пришлось напрячь слух, чтобы разобрать сказанное.
— Известны вы нам, о Фудир, как человек обещания. Обещали вы мемсаиб Иеговы, обещали вы фэнди Ди Больда, обещали вы возвратить нам Терру. Так было молвлено. Сие обещание гилди летело от Закутка к Закутку потаенными шепотами. Хатт, хатт, от Гатмандера до Малой Ганзы. Но много лет минуло с той поры, и, — он развел руками, — нет Терры.
Фудира поразило, что чем дальше разлетался слух, тем более пылко его воспринимали. Мемсаиб и фэнди не приняли его обещание и поражение близко к сердцу. Ключ к успеху крылся в малых ожиданиях.
— Инструмент, который я надеялся использовать, — сказал он, — оказался слишком опасным. Большой дхик, сахбы. Кинжал с двумя лезвиями можно вонзить и в того, кто его держит. Поэтому моя надежда изначально была ложной, и никто не лил слез горше, чем я.
— Но есть иные сказы, — продолжил Бвана. — Что ты не кто иной, как агент Конфедерации, что гнетет Старую Терру. Опровергни.
— Бвана, я лишь скажу, что это давно в прошлом. Многие терране работали на Названных — поскольку они держат Старую Терру в плену. Давным-давно человек по имени Донован взял у них монетку, и когда-то я был тем человеком. Он передавал им сведения, касавшиеся Лиги, — а что ты или я должны Лиге? Мы в ней, но не из нее, — но он никогда не доносил на Братство и не вредил интересам терран. А затем, спустя некоторое время, Имена усыпили его, дабы пробудить, когда возникнет необходимость. И в то время он позабыл о них, хотя они о нем — нет.
Тут вмешался Донован, не позволив Фудиру сболтнуть лишнего. Фудир согласился, что это не для всех ушей, но все равно возмутился самоуправству Донована. Крупица доверия не помешала бы. Но Донован только рассмеялся, ведь он не протянул бы так долго, доверяя кому попало, даже себе самому.
Бване показалось, будто Фудир просто закашлялся. Он забарабанил пальцами по столу, взглянул на Совет, понял их вердикт и покачал головой. Затем дважды хлопнул в ладоши.
— Хлеб и соль! — воскликнул он. — Хлеб и соль нашему гостю!
Фудир облегченно вздохнул. Внутренний Ребенок всхлипнул от радости, но Силач остался недоволен из-за потерянной возможности подраться. Донована и Ищейку позабавила их реакция, а остальные разозлились. Облегчение, радость, разочарование, веселье, злость. Энзимы и гормоны смешались, от противоборствующих эмоций так закружилась голова, что человек со шрамами едва не свалился на пол. Бвана нахмурился и спросил, все ли с ним в порядке, но Фудир лишь отмахнулся.
Слуги внесли серебряные подносы с исходящими паром лепешками, только что из тандыра, и маленькими чашами с морской солью. Имел место и кувшин с кофе, и Бвана собственноручно обслужил человека со шрамами.
Когда все было съедено, а внимание Фудира вновь обратилось на Семерых, Бвана устроился поудобнее на подушках и промолвил:
— Теперь поведайте нам, Фудир, почему вы искали Братство. По какому праву взываете вы к Терре?
— Я ищу совсем немногого, Бвана. Всего-навсего уста, готовые поведать о делах, происходивших на Чертополоховом Пристанище. Тебе ведомо, что у терран большие уши, но немые рты.
— Как и надлежит народу в нашем положении. А даете ли вы обещание, что сие не касается священной Терры?
— За исключением кое-чьих слов, что это может расстроить Конфедерацию, но то не более чем шепот предположения.
— А всем нам ведома цена допущений! Ха-ха! Что же за дела тебя интересуют?
— Те дела касаются Своры, Бвана, и о них не следует упоминать.
Лицо Бваны окаменело, а щеки вспыхнули багрянцем.
— Есть такая малость, как вопрос доверия, Фудир. Свора — не враг, не друг, но они и не терране. Цените ли вы их более, чем собственную кровь?
Фудир снова почувствовал опасность. После подношения хлеба и соли Братство не причинит ему вреда, но в Закутке полно терран, которые принадлежат Братству, и одно слово, сказанное в определенное ухо, могло очень осложнить его уход.
— Я поведаю столько, сколько вам будет безопасно знать, братья. Но вы должны дать большую клятву, что слова не покинут этих стен. Я хочу знать о делах Гончей бан Бриджит, пока она была здесь. Люди должны поговорить со мной, открыв сердца.
Бвана внимательно посмотрел на него, размышляя. Потом опять хлопнул в ладоши и воскликнул:
— Книгу!
Остальные неловко переглянулись. Одна из Семерых поднялась и пробормотала:
— Лучше мне не слушать.
Бвана щелкнул на нее пальцами, после чего встали двое других, поклонились Бване и Фудиру и торопливо вышли из комнаты.
Вскоре принесли книгу. Это был увесистый фолиант в древнем переплете с завитками тантамижского письма. Печатные буквы поистерлись, некоторые из них покрывали бурые разводы. Из заголовка Фудир сумел разобрать только «Гость — это Бог», но даже от этих слов его сердце екнуло. Они были написаны архаичными буквами, а их произношение уходило корнями в седую старину.
Фудир поднялся на ноги. Его пальцы еще лежали на книге, словно он ощущал переплет, обложку и страницы, которые навсегда останутся непрочтенными под пластиком. За свою жизнь он дал немало клятв и некоторые даже исполнил. Эта же стала первой, которая показалась ему священной.
Поэтому он поведал Семерым, что мать арфистки исчезла и дочь отправилась за ней в безнадежный поиск, а он пришел как ее проводник и защитник. Терране знали все о безнадежных поисках, поэтому приняли историю близко к сердцу. Они разрешили ему отправиться в Закуток, чтобы расспросить людей. Это не вызовет особых сложностей, ведь Фудир готов заплатить за информацию из глубоких карманов Своры.
— Да, есть еще кое-что, — сказал он, достав из сумы позаимствованную у Мeараны цепочку. — Это может быть ничем, а может и всем. Гончая купила это здесь, на Чертополоховом Пристанище, или получила в подарок. Где-то тут есть торговец или перекупщик диковинок, который помнит это и, возможно, помнит, откуда оно.
Бвана и его советники поочередно изучили медальон.
— Он мне незнаком, — произнес Бвана. — Если это черто-полохова работа, то из дальнего блеска. Но мы видим на своих базарах товары даже из Огня Надо Льдом, самого далекого из четырнадцати государств, и ничего похожего я не встречал. Перед уходом зайдите к Мвере Нг, дабы она приготовила свои цельнограммы. Я разошлю образец по ювелирам и поставщикам, и пусть удача направляет ваше любопытство.
Прошло несколько дней. Мeарана играла песни Периферии и вела светские беседы с императором, а Фудир вынюхивал в терранском Закутке и иных закоулках городка, расспрашивая о деятельности бан Бриджит и происхождении медальона. Путешествие в тысячу лиг начинается с первого шага, но арфистке казалось, что ни она, ни Донован не продвинулись в поисках ее матери даже на этот шаг. Она словно застряла в мире грез. Дни различались лишь песнями, которые она играла, а Фудир каждый вечер неизменно возвращался ни с чем.
Время от времени, просто чтобы напомнить, куда их занесло, мир шевелил плечами и земля дрожала. Однажды Мeарана проснулась посреди ночи от тряски, потом долго не могла заснуть, а наутро обнаружила, что на улицу Великих Небес упало большое дерево.
Поскольку Восстанавливающиеся Службы нашел ее игру расслабляющей, он попросил ее присутствовать на полуденных собраниях и плести нежные сунтрэи, пока он изучал доклады, которые конная полиция привозила из отдаленных районов, префектур и от окружных чиновников. Таким образом, ей досталась роль музы на встречах руководящего персонала.
Ни одно решение в блеске Йенлуши не считалось окончательным без одобрения императора: ни смертный приговор убийце в Вустершау, ни фестиваль в Ксампстедшау, ни список кандидатов на прохождение имперских экзаменов. Шесть министров тщательно изучали каждое дело и представляли выводы, распечатанные в трех экземплярах.
Сунтрэй должен был усыплять слушателей. Мeарана удивлялась, почему император счел это необходимым. Само рассмотрение дел могло повергнуть в кому.
Выводя заученные мелодии, девушка узнала, что у каждого чиновника имелась квота на отклоненные решения. Число могло возрастать для особо нерадивого чиновника, но сокращаться — никогда. «Если все решения будут приниматься, — объяснил Морган Чен-ли, провожая ее из дворца, — чиновники станут превышать свои полномочия, определенные правом рождения и экзаменами. Поэтому совет может отклонить какой-нибудь проект просто ради урока смирения».
Сам Восстанавливающиеся Службы несколько раз отклонял решения совета, как Мeарана сочла, по тем же причинам. Как-то раз император поставил запрет на «привилегию инь» для дочери министра Всего Естественного. «Инь» была привилегией уклонения от экзаменов на получение места в иерархии. Судя по всему, она существовала для детей чиновников, поскольку на лице министра промелькнуло раздражение.
Гранд-секретарь заметил это и отрывисто бросил:
— Пять ударов! Сыновняя непочтительность!
Пристав, стоявший у стены с длинной палкой, вытянулся по стойке смирно, но Восстанавливающиеся Службы, оторвавшись от чтения очередного доклада, произнес:
— Отставить, пожалуйста. Императорское помилование.
— Я испугалась, — призналась арфистка Фудиру, когда сей достойнейший явился из терранского Закутка слегка униженный, но сильно просветленный, — по крайней мере, чуть-чуть.
Они встретились в номере Фудира в отеле «Сердитая гора». Мeарана сидела на удобном диване, пока человек со шрамами разглядывал свое лицо в зеркале.
— Кого? Твоего юного императора? — Фудир наложил пластырь на порез над левым глазом, поморщившись от жжения.
— Не столько его, сколько за него. Каждую его прихоть тут же выполняют. Во что это может превратить душу человека? Все пресмыкаются перед ним. Человеку не идет на пользу, когда перед ним пресмыкаются.
— Вероятно, ему лучше, — заметил Донован, — чем тем, кто должен пресмыкаться.
— Там было столько докладов… Ты знал, что вторая, независимая иерархия существует только для того, чтобы следить за поведением простых чиновников и составлять отчеты о любых «негармоничных словах и действиях»?
Фудир потрогал другие порезы.
— Бюро Теней, — произнес он. — Могло быть хуже.
— Куда уж хуже!
— Они могли бы следить за простыми людьми. Если правительство собирается вести слежку, то может сначала следить за своими членами. Систему можно отточить до совершенства, если первой группе чиновников ограничить возможность слежки за второй. Когда ты собираешься закончить эти полуденные встречи?
Мeарана вытянулась в струнку. Что-то в голосе Фудира…