— Слушаю, — произнес я.
— Русаков Петр, — констатировала трубка приятным уверенным голосом. Голосом человека, который хорошо знает свое дело.
— Да, это я.
— Говорит Тимур Тяжевский, — сообщила трубка и вежливо оставила мне паузу на размышления.
— Кто-кто?
— Тимур Тяжевский. В «Fire Mission» я бьюсь под ником Бригадир…
— Бригадир? — изумился я. — Сам? Обалдеть. Привет, Бригадир! Что-то тебя неделю уже не видно! Нас без тебя даже теснить стали из района, меня вот сегодня какая-то сволочь…
— У меня были дела, — веско перебил Тимур, и сразу стало ясно, что у такого человека действительно бывают дела. — Ты можешь сегодня встретиться?
— Сегодня… — удивился я. — А ты из какого города?
— Мы все из одного города. И ты, и Фокус, и Берта.
— Ты знаешь Фокуса и Берту? — удивился я.
— Сегодня всей бригадой познакомимся. В полдень буду ждать вас у почтамта. Есть дело.
— А что за дело?
— Правое дело. Тебе понравится. Надень удобные ботинки, придется много бегать.
— А куда бегать-то? — я недоуменно качнул ногой, и кресло повернулось. — Мне сегодня вообще-то во второй половине дня надо успеть съездить…
— Всюду успеешь, — ответил Тимур. — В двенадцать жду у почтамта.
Я выключил пиликающую трубку, задумчиво потянулся, прошелся по комнате взад-вперед. Ныли занемевшие мышцы. Я остановился перед грушей и ударил несколько раз — с левой, с левой, с правой, а затем с локтя.
***
Снова прихватил морозец, и черные «бегинсы» хорошо скользили по льду. В наушниках-клипсах ревели зашкаливающие электрогитары «Muse». Я разбегался, бросал обе подошвы на тротуар как на сноубрд и катился несколько метров, балансируя руками и объезжая редких прохожих. Разбегался снова — и опять катился. Холодок забирался под кожанку и был таким бодрящим, что тело просило хоть разок броситься на тротуар, сгруппировавшись, перекувырнуться, перекатиться плечом по этому ледку, засыпанному тонким снежком, чтобы в следующую секунду вскочить и бежать дальше. Но вокруг шли медленные серьезные прохожие, и я стеснялся.
Так и добежал до почтамта. Здесь никого не было, лишь на крыльце топталась древняя серенькая старушка, пытаясь опустить письмо в синий почтовый контейнер. Ее рука в замызганной варежке дрожала, и уголок письма никак не мог нащупать щель. Письмо она сложила военным треугольником — я и не знал, что до сих пор почта принимает такие. Наконец конверт вошел в щель, звонко лязгнула железная заслонка, и треугольный конверт ухнул на дно ящика — судя по звуку, он сегодня было в ящике первым. Старушка тяжело вздохнула, скрипнула снежком под подошвами, а может пукнула, и вразвалочку заковыляла со ступенек вниз, подволакивая короткие ноги в седых валенках.
В пронизывающих аккордах «Muse» я провожал ее взглядом, пока на крыльцо передо мной не запрыгнул толстенький румяный паренек примерно моего возраста, ну, двадцать — максимум. Одет он был в пуховик, а в руке держал массивный кожух фотоаппарата. Вместо шапки на белобрысой голове сидели массивные наушники, из которых вовсю гремел «Rammstein». Я уважал эту группу за жесть и бьющий нерв, но слушать не мог, потому что хорошо знал немецкий и понимал, куда именно и насколько нелепо этот нерв крепится. Зато я не знал английского, а поэтому обожал «Muse». Оглядевшись, толстяк заметил меня, и лицо его расползлось в улыбке.
— Терминатор2000? - Он сдвинул на затылок левый наушник и уверенно протянул руку.
— Фокус! — Я приветливо пожал пухлую ладошку и хлопнул его по плечу. — Ну, здорово, боец! Вот ты, значит, какой.
— Ага! — кивнул Фокус. — Тебе тоже Бригадир звонил? Клевая идея, собраться всей неубиваемой бригадой!
— Неубиваемая, факт, — подтвердил я. — Они все сынки перед нами. Кстати, слушай, а что за поселок в квадрате R118? Меня там грохнули сегодня.
— Меня там вчера грохнули, — кивнул Фокус. — А Берту позавчера.
— Кстати, Бригадир сказал, что Берта придет тоже! Прикинь? Интересно посмотреть на нее.
— Интересно, — кивнул Фокус. — Только готовься, что это будет не она.
— А кто?!
— Он.
— Да ладно тебе! — обиделся я. — С чего ты взял?
— А с того. Сильный боец и беспощадный. Девки так не воюют.
— Ты че, много видел, как девки воюют?
— Не знаю. Но не так.
— А чего сильный боец станет девкой подписываться? Это девка и есть. Только некрасивая — клянусь «Fire Mission».
— C чего ты взял, что некрасивая?
— А красивые девки никогда такую фотку красивую журнальную не ставят на юзерпик. Чтоб все придурки начали клеится? К красивой девке и так по жизни все клеятся. У нас на курсе есть одна девка красивая, у нее в блоге знаешь что за фотка? У нее там дерево. Прикинь! Просто дуб красивый сфоткан и никого больше. Кто в курсе — тот в курсе. А остальным незачем. А у Берты, мало того, что лицо из журнала, так там еще шея голая и кусок сиськи виден! А так в интернете только уродины делают, чтоб кто-нибудь купился. Я однажды чуть не купился.
— Да какая сиська, дурак что ли? — возмутился Фокус. — Это плечо в кофте!
— Расскажи мне, ага! А то я сисек не видел.
— Значит, не видел.
— Сам ты не видел!!!
— Я специально под увеличением изучал по пикселям — это плечо, дятел. Клянусь «Fire Mission»!
Я почесал в затылке.
— Ну, не знаю. Посмотрю дома под увеличением, что там у нее.
— У него, — усмехнулся Фокус.
— У нее!
— Спорим? — Фокус выкинул ладошку.
— Спорим! — Я принял вызов.
— На десять жизней и пять аптечек?
— На десять жизней и пять аптечек! Кто разобьет?
— Я разобью, — раздался голос, и снизу вдруг взметнулся тупой носок ботинка, больно разбивая наши сцепленные руки.
Перед нами стояла девушка странной и дикой красоты. Лицо у нее было в точности таким, как на той крохотной фотке в инфе игрока. И это был не кадр из какого-то фильма и не снимок из модного журнала — действительно ее настоящее лицо: огромные печальные глаза, острый и тонкий нос с горбинкой, надменно взлетевшие брови и копна черных волос до плеч — тонких, пушистых и запутанных, словно их взбили воздушным миксером. Не смотря на морозец, одета она была в черную кожанку, из-под которой выглядывала пышная грудь, туго обтянутая майкой камуфляжной расцветки. Из черных полуперчаток хищно торчали голые пальчики — тонкие и красивые, с такими длиннющими, выкрашенными черным лаком ногтями, что становилось ясно, почему она носит именно полуперчатки. Пальцы одной руки сжимали длинную сигарету, пальцы другой — жестянку с двенадцатиградусным тоником. Стройные ноги обтягивали черные кожаные штаны, туго закатанные под коленками, оставляя чуть-чуть для полоски розового тела, которая сразу скрывалась в шнуровке высоких ботинок — таких же мужских «бегинсов», как у меня. На вид ей было лет семнадцать, не больше.
— Обалдеть, какая красивая… — выговорил Фокус.
— Пойди подрочи, мальчик! — Берта с вызовом уставилась ему в глаза, и Фокус отвел взгляд.
— Да лан те, че ты ругаешься? — примирительно сказал я, все еще потирая отбитую ладонь.
— Нефиг про меня гадости говорить.
— Извини пожалуйста, — пробурчал Фокус.
— Сцуки. Товарищи боевые. — Берта отвернулась. Впрочем, без особой ненависти. — Два года каждый день вместе воевали, друг другу спины прикрывали. Жизнями делились, аптечки дарили.
— Прости пожалуйста, — пробубнил я. — Мы ж не со зла.
— Ладно, забыли. — Берта глотнула из своей жестянки и протянула мне. — Угощайтесь. Ты Терминатор2000?
— Я. А это — Фокус.
— Догадалась. А где Бригадир?
— Сами ждем.
Словно в ответ за спиной призывно загудела машина. Мы резко обернулись и увидели черную «Волгу» с синим стаканом мигалки на крыше. Распахнулась передняя дверца, оттуда выглянул мужик лет двадцати трех и кратко махнул рукой, приглашая нас внутрь.
Я залез на переднее сидение, Фокус и Берта назад.
— Дверь плотнее! — сказал Тимур. — Поехали…
Мы долго тащились по центральным улицам. Тимур сосредоточенно крутил баранку, изредка бросая косые взгляды в зеркала. Двигались только глаза — голову он держал прямо, не поворачивая ни на миллиметр. Глаза у него были серые и пронзительные. Красивое волевое лицо слегка портил давний шрам — словно со щеки содрали широкий лоскут кожи, а затем положили обратно, но чуть криво, внатяжку, отчего правый глаз казался слегка прищуренным.
— Бригадир, как ты узнал мой номер? — спросил я чтобы нарушить затянувшуюся паузу.
— Подумай, Петька.
— А как узнал мое имя?
— Еще подумай. Мне в бригаде не нужны идиоты. Как я мог узнать твой номер?
Я задумался, глядя, как за окошком проплывают кварталы Старого города.
— Ты мог узнать мой емейл — он на сайте «Fire Mission» открыт в инфе игрока. Но моего имени-то там нет.
Тимур усмехнулся.
— А ты не продавал видеокарту несколько лет назад?
— Но при чем тут… опс. — Я поставил локоть на окошко и подпер щеку кулаком. Окошко тряслось на булыжной мостовой, кулак подпрыгивал и тыкал в щеку. — Ну да, когда-то я бросал объявление на форуме барахолки, там указал имя, емейл и, кажется, телефон… неужели оно до сих пор в интернете висит? Ты на него случайно наткнулся? Или специально искал меня в поисковиках?
— Ты хороший боец, но плохой разведчик. — Тимур прищурился.
— Да у меня и нет секретов… — обиделся я. — Подумаешь тайна, телефон домашний…
Некоторое время мы ехали молча, затем Тимур заговорил. Говорил он, обращаясь ко всем, и ни к кому отдельно. И хоть говорил он вещи пафосные, но голос его звучал вполне по-домашнему.
— Братья! — говорил Тимур. — Каждый вечер мы брали в руки оружие и выходили на битву с врагом. Мы в совершенстве овладели приемами боя и тактикой. Наша бригада по праву считается сильнейшей в русском секторе. Нашу бригаду уважают даже в Европе и Америке. Так?
— Так, — ответил Фокус за моим ухом.
— За два года я научил вас всему, что знал и умел сам. Так?
— Спасибо, — ответил я.
— Настало время познакомиться. Мое имя — Тимур Тяжевский. Я внук генерала Тяжевского, того самого, что брал когда-то Берлин, хотя его имени вы не найдете в справочниках. Теперь я познакомлю вас друг с другом, если вы не успели. Рядом со мной Петька Русаков под ником Терминатор2000. Учится на втором курсе физмата. Окончил немецкую спецшколу. В армии не служил.
— Откуда ты знаешь? Тоже в интернете нашел? — удивился я, но Тимур продолжал.
— За моей спиной Пашка Микуленко под ником Фокус. В этом году заканчивает полиграфический техникум, работает мастером фотостудии, дома играет на бас-гитаре. В армии не служил.
— Сильная разведка… — хмыкнул Фокус.
— И, наконец, Анка Каплан под ником Берта. Учится на первом курсе исторического, но собирается его бросить и поступать в художественный. Хорошо рисует, любит мультики «Аниме».
— В армии не служила, — язвительно произнесла Анка. — Это все?
— Для начала хватит, — сказал Тимур, — Приехали.
Он плавно затормозил перед глухими воротами с облупившимися красными звездами на створках. Я не помню, бывал ли раньше на этой улице с разбитым асфальтом, высокими заборами, обмотанными колючей проволокой, и облупленными учреждениями непонятной принадлежности. Кажется, это была Хлебозаводская. Или Силикатная. Короче, Промзона у черты города. Из-под ворот выскочила, захлебываясь в лае, рослая дворняга — такая же вылинявшая и потертая, как строения этой улицы. Зажжужжал сервомотор, и створки ворот со скрипом разъехались.
— Здравь желаю, Тимур Иваныч! — махнул из будки вахтер в солдатской куртке.
Тимур кивнул, не поворачивая головы, проехал вглубь, немного попетлял вокруг плоских ангаров и мусорных баков, доверху набитых сизыми пружинами металлической стружки, и выехал к развалинам фундамента. Здесь явно начали строить здание, но, похоже, давно прекратили — торчала лишь бетонная площадка в клочьях истлевшей опалубки и ржавые прутья арматуры, устремленные в небо нескладными пучками.
Тимур деловито распахнул дверцу. Мы тоже вышли. Хлопнув дверцей, Тимур направился к фундаменту и начал спускаться в проем, явно ведущий в подвал. Мы переглянулись с Анкой и Пашкой. Военная зона на задворках города, заброшенная стройплощадка, безжизненные ангары… Но Анка упрямо мотнула головой и пошла за Тимуром. Мы спустились по бетонной лестнице и оказались под землей.
Больше всего это место напоминало штабной бункер времен второй мировой. Сумрачный вход с трубами по стенам, непонятные подсобные дверцы, обитые жестью и вход в небольшую комнату, отделанную вагонкой — казалось, будто мы попали внутрь гигантского ящика для снарядов. Низкий потолок, под его центральной рельсой — яркая лампа в железном наморднике. Старый диван. А у стены на широком столе — компьютер с громадным монитором, рядом — военный электропульт с тумблерами, рядом — высокий черный цилиндр, и все это опутано проводами. Интересно, какой в этом компьютере процессор?
— Рассаживайтесь, — кивнул Тимур в сторону дивана.
Мы сели на диван, а Тимур напротив — на стул у монитора, положив ногу на ногу и сцепив пальцы на колене. Еще в машине я заметил, что на правой руке двух пальцев не хватает, но сейчас казалось, что так и должно быть у человека, сидящего в этом бункере. Тимур щелкнул по клавиатуре, и на мониторе расцвела картинка.
Портрет этот трудно было не узнать: самоуверенный подбородок, одутловатые щечки, высокий лоб, жидкие волосы, зачесанные назад, узко посаженные глазки, маленькие и злые, и конечно же печально знаменитые «баварские» усы чистой расы, висящие буквой «п» вокруг тонко сжатых губ.
Тимур глядел на портрет долгим взглядом, словно и не он его вызвал только что из компьютерного небытия. Мы молчали. Наконец он повернулся и посмотрел глаза в Фокусу, затем Анке, а затем мне.
— Мы знаем этого человека, — произнес Тимур.
— Мы знаем имена всех крупных фашистских палачей. — Я пожал плечами.
— Это не человек, — зло поправила Анка.
— Что мы про него знаем? — продолжал Тимур.
Я пожал плечами:
— Про Отто? Смеешься что ли?
— И все-таки? — перебил Тимур. — Произнеси, кто это.
— Анфюрер НСДАП Отто Карл Зольдер. Фашистский преступник. Один из разжигателей Второй Мировой. Садист и палач.
— Садист и палач, — Тимур щелкнул по клавише.
Картинка на экране сменилась. В бункере вдруг стало очень холодно, я глубже запахнул кожанку. Тимур долго смотрел на меня, ожидая, что я продолжу. Но я смотрел в пол. И Тимур продолжил сам:
— Карл Отто Зольдер родился и вырос в баварском городке Кройцнах. Окончил колледж в Нюренберге и получил диплом хирурга. Вступил в нацистскую партию и ушел в политику. Он не только подписывал бумаги об уничтожении миллионов, но и сам любил работу палача. Говорил, что ставит научные эксперименты, на самом деле ему доставляли удовольствие пытки. В подвалах гестапо у него был личный кабинет, где он приводил в исполнение собственные приговоры. Он вырезал глаза осужденным, отрывал пальцы, выламывал ребра и лил кислоту на открытое сердце, наблюдая как жертва корчится в судорогах… Людей он делил на две категории: годный человеческий материал и материал, подлежащий уничтожению. С теми, кого он не считал людьми, он мог делать все. На этом снимке анфюрер самолично выдирает кишки у двенадцатилетней девочки — дочери лидера сопротивления, взятой в заложники. Это вы и так знаете. Но ты, Петька, подними пожалуйста взгляд и посмотри на этот кадр. Ты никогда и нигде не увидишь снимков такого качества — в то время еще не было такой техники.
— Не хочу смотреть, — сказал я сквозь стиснутые зубы. — Он давно сдох.
— Дожил до восьмидесяти трех, — возразил Тимур, повернув запястье и глянув на свои большие командирские часы. — Жил на собственной вилле в Латинской Америке. Ел папайю и устриц, запивал чилийским вином, читал журналы, смотрел телевизор. И умер своей смертью от инсульта — в собственной постели, в окружении семьи и охраны. С улыбкой на губах умер, как рассказывали.