— Я не совсем понимаю.
— Все мы как бы рисунки на листе бумаги. Когда вы сами находитесь в этой системе координат, картинки вполне натуральны. Когда же вы перемещаетесь в трехмерный мир, то мы пропадаем. Вы обладаете смертной сущностью, которой мы лишены.
— Чистилище — это картинка на листе бумаги?
— Образно говоря, да. Некий аспект бытия, ограниченный плоскостью. С поверхности Земли смертные глядят сквозь эту плоскость. Но, попадая в нее, они становятся ее частью и вступают с нами в контакт, который может казаться совершенно нормальным.
— Мне прямо-таки не верится, что вы не существуете в действительности!
— Мы существуем, сэр, — в ограниченном смысле. Точно так же ограниченны Рай и Ад. Лишь смертные способны к всестороннему восприятию.
— Но ведь это ужасная ограниченность! Неужели вы не чувствуете себя в заточении?
— Это вечность. Хотя мы и лишены свободы влиять на свои судьбы, нас не терзает страх боли и уничтожения, от которого страдают люди. Мы понимаем форму своего существования. Наша реальность такова, словно она вытянута в бесконечно узкую, но одновременно и бесконечно длинную стезю, в отличие от пути смертных.
— Быть дворецким на протяжении вечности? И никакого переселения души?
— Не в течение вечности. Всего несколько столетий, пока неизбежный сдвиг соотношения добра и зла внутри нас не позволит отправиться в Рай и бесконечный покой.
— Несколько столетий!
— Дело стоит того, сэр. Нам нужно лишь выполнять свою работу, — а это не неприятная работа. Я был бы рад служить вам, даже если бы моя судьба от этого не зависела.
Миму такое положение не удовлетворило бы, но, с другой стороны, ведь он был смертным — или нет?
— А каков мой теперешний статус? Я состарюсь и умру в этой должности?
— Ни в коем случае, сэр. Вы будете оставаться таким, какой сейчас, на протяжении всего срока службы, который истечет, лишь когда на Земле прекратится война. Вы — воплощение Бессмертия, то есть временно бессмертны.
— Кто еще находится в подобном положении?
— Существует пять или, возможно, семь старших инкарнаций. Смерть, Время, Судьба, Война и Природа, помимо Добра и Зла. Есть еще некоторое количество младших инкарнаций, таких, как спутники Войны, которых вы встретили в зале. Однако для вас важны только старшие, которые, видимо, будут помогать вам.
— Видимо?
— Бог, воплощение Добра, не вмешивается в дела смертных, согласно установленному соглашению. Смертные должны сами выбирать свой конец. Поэтому Он не станет ни помогать, ни препятствовать вам, хотя и наблюдает за вами.
Мима порадовался, что знал начатки западной мифологии; иначе все это было бы очень трудно понять.
— А воплощение Зла?
— Поскольку Сатана есть Зло, то он свободно нарушает соглашение. Он будет чинить козни, стараясь обратить ваши усилия себе на пользу. Он хочет получить власть, приобретя большее количество душ, нежели есть у Бога.
Это совпадало с предупреждением Геи. От Сатаны надо ждать неприятностей.
— Но как ему такое удастся, если я уже предупрежден?
— Сатана хитер, он большой мастер вводить в заблуждение. И для него не впервой, извините меня за грубое выражение, обрабатывать новые инкарнации. Вы станете его мишенью, сэр.
— Правда ли, что моего предшественника убрали вследствие интриг Сатаны?
— Сущая правда, сэр.
— А чем же предыдущий Марс вызвал гнев Сатаны?
— Нынешняя Судьба бросила вызов Сатане, и Марс следил за тем, чтобы борьба велась честно. Таким образом Судьба сумела расстроить замыслы Сатаны.
— Но ведь это неразумно! Честная схватка…
— Сатана не является рациональной сущностью. Его интересует исключительно достижение собственных целей.
— А Марс? Неужели он ничего не мог противопоставить Сатане, чтобы защититься?
— Он позволил это сделать.
— Почему же он так поступил, зная, что все обернется к выгоде Сатаны, а сам он исчезнет?
— Он не исчез. Он отправился в Рай. Такого завершения службы надлежит желать с благоговением. Самым искренним его стремлением было прекращение войны.
— Но тут противоречие целей! Если он упраздняет собственную работу…
— Только не тогда, когда кто-то хочет попасть в Рай, сэр.
Мима обдумал эти слова.
— Значит, Марс желал оказаться в Раю, однако мог попасть туда, лишь завершив свою работу, — и Сатана этому содействовал, а Марсу следовало помогать ему?
— Именно так, сэр.
— И теперь Сатане придется, как ты выражаешься, обрабатывать новую и неопытную инкарнацию?
— Совершенно справедливо, сэр.
— А я не попаду в Рай до тех пор, пока мне не удастся прекратить войну?
— Чудесно сказано, сэр.
— Тут есть одна загвоздка.
— Сэр?
— Мне не хочется в Рай.
— Сэр? — Дворецкий явно был ошарашен.
— Я индуист. Очевидно, не из лучших, но тем не менее я желаю не Рая, а нирваны.
Дворецкий надул губы:
— В таком случае у Сатаны, видимо, не будет побуждений делать вам такие предложения, какие он делал вашему предшественнику.
— Правильно.
— Встреча, судя по всему, получится чрезвычайно интересная, сэр.
Мима улыбнулся:
— Будем надеяться.
7. СРАЖЕНИЕ
На следующий день — во всяком случае, так это воспринимал Мима — ему сообщили о сражении, которое требовало его присутствия. Мима и Восторг провели приятную ночь в отлично оборудованной Цитадели; они занимались любовью, беседовали и смотрели научный телевизор, где как раз передавали новости о недавних должностных перестановках в ведомстве воплощения Войны, о чем, кажется, все уже знали. Восторг была очень польщена, когда ее назвали смертной супругой инкарнации и показали, как она мило улыбается в камеру, хотя никакого такого интервью в действительности не было. Но утром тот же телевизор сам включился, когда передавали сообщение о битве, и Миме пришлось встать, чтобы приступить к новым обязанностям.
— А как же я? — воскликнула Восторг. — Я не могу отправиться с тобой на войну, а оставаться здесь одной мне страшно.
Мима начинал ощущать неудобства, таившиеся в полностью зависимой женщине.
— Я что-нибудь придумаю, — пропел он.
Мима прошел в изысканную туалетную комнату и щелкнул пальцами. Тут же он услышал, как появился дворецкий. Не вошел, а просто появился. Но теперь, когда Мима понимал суть происходящего, это не удивляло.
— Леди Восторг не хотела бы оставаться одна в этом странном месте.
— Проводите ее в Восточное крыло, — посоветовал дворецкий.
Мима не понял, чем это поможет, однако уже убедился в компетентности здешних слуг и спорить поэтому не стал.
Закончив туалет, который включал в себя облачение в сияющий золотой плащ, соответствовавший его должности, Мима поспешил присоединиться к Восторг. Тем временем ей тоже помогли одеться — на девушке было шелковистое малахитово-зеленое платье, в котором она выглядела необыкновенно привлекательной, а в волосы вплетены прекрасно обработанные самоцветы. Настоящая принцесса!
— Когда поедим, я покажу тебе Восточное крыло, — сообщил Мима.
Она подняла очаровательную черную бровь.
— Ты уже осмотрел замок?
— Дворецкий заверил меня, что тебе там понравится.
После завтрака они направились туда, и у принцессы даже дух перехватило от восхищения. Это было очень похоже на дворец, в котором она жила на Земле, с застекленными окнами, фонтанами, сообщающимися садами, где цвели знакомые растения. Высокий купол защищал их от проливных муссонных дождей. На нижней террасе стоял ручной слон.
— Мне надо на работу, — пропел Мима.
Она почти не слышала его.
— Ах, какая прелесть! — восклицала Восторг, обходя Восточное крыло и разглядывая красивые скульптуры.
Мима решил оставить ее; некоторое время принцесса не будет скучать.
Он направился в парадный зал. Там уже собрались его помощники: Завоевание, Кровопролитие, Голод и Мор в разноцветных накидках.
— Вы знаете дорогу?
— Наши кони знают, — ответил Завоевание.
Кони. Мима как-то не подумал об этом, но, конечно же, они должны быть верхом. Гея говорила, что у него есть лошадь. Как же ее зовут?.. Верре!
У выхода из Цитадели ждали пять великолепных коней. Не составляло труда определить, какой конь кому принадлежал, поскольку у каждого была соответствующая масть.
— Верре, — пропел Мима, и конь тут же подошел к нему.
Мима вскочил на огромного паломино note 9 и сразу почувствовал, что о таком жеребце мужчина может только мечтать. Животное было сильным, гибким и так хорошо слушалось поводьев, что, казалось, править им можно с помощью мысли. Этот конь был как бы продолжением наездника.
Остальные тоже сели в седла и подъехали к Миме. Завоевание был на жеребце-альбиносе с ослепительно белой гривой и горящими красными глазами. Кровопролитие сидел на красном коне, чья масть была почти что цвета крови. У Голода была вороная лошадь, тело которой лоснилось так, что этот блеск походил на очертания скелета. Мор ехал на грязно-гнедом коне с сивыми пятнами, отчего животное выглядело больным, хотя и было совершенно здорово. Теперь Мима вспомнил, что четыре угрюмых всадника традиционно ассоциировались с Войной, но не был уверен, что это именно те четверо, о которых он слышал. Впрочем, не важно; Чистилище и инкарнации, очевидно, следовали своим собственным правилам.
Всадники поскакали по облакам, и кони действительно знали дорогу. Они неслись галопом и, приблизившись к краю одного облака, перепрыгивали на нижнее, а потом мчались по воздуху, как будто проносясь над картой мира, разложенной внизу. Плащи всадников развевались на ветру. Вскоре отряд достиг Индии, где они наконец спешились на западном побережье.
Мима оглядел окрестности — и обнаружил, что эти места ему знакомы. Здесь проходила граница между Гуджаратом и Махараштрой! Значит, должна была произойти битва между его собственным княжеством и княжеством принцессы.
Но ведь они с Геей сделали все, чтобы этой ссоры не было. Двойник Мима должен был жениться на принцессе Раджастхана, а лже-Восторг — выйти замуж за раджастханского принца, сделав три государства союзниками. Почему же теперь они готовились к сражению?
Поразмыслив, Мима понял почему. С тех пор как они приняли все эти меры, не прошло и одного дня. До поля битвы, где две армии готовились к схватке, новости еще не дошли. При современных научных средствах связи информация могла передаваться мгновенно, но бюрократическая система оставалась по-прежнему неповоротливой. Распоряжение все еще, вероятно, лежало где-нибудь среди бумажек на столе мелкого чиновника, ожидая отправления. А тем временем вот-вот должна начаться совершенно бессмысленная битва.
Разумеется, ее надо остановить. Мима не был особенно щепетилен в отношении необходимого кровопролития; в конце концов, он же принц. Или был принцем… Но в этой войне не только не было необходимости, она грозила катастрофой; ни одно из княжеств не могло позволить себе тратить ресурсы подобным образом.
Обе армии уже заняли боевые позиции на поле сражения. Кавалерия, лучники, слоны и пехота, расставленные, словно шахматные фигуры, приготовились к действиям. Силы были приблизительно равны, поэтому исход боя зависел от способностей генералов, хотя в этой ненужной схватке победы быть не могло.
Как же остановить безумие? Мима понятия не имел.
— Голод, — позвал Мима, и черная фигура приблизилась. — Это сражение не должно было произойти. Как мне остановить его?
— Остановить? — изумился Голод, и на его смертельно-худом лице выразилась полнейшая растерянность. — Мы не прекращаем конфликты, мы пожинаем плоды!
Какой скорбной могла стать эта жатва!
— Тем не менее, — пропел Мима, — этот конфликт должен быть прекращен, пока он не начался. Если я действительно воплощение Войны, то у меня, конечно же, должна быть власть как порождать, так и прекращать конфронтации.
Голод грустно вздохнул:
— У тебя она есть. Марс. Но печален тот день, когда ты используешь свою власть, чтобы…
— Хватит! — зло пропел Мима. — Как я могу применить эту власть?
— Вообще-то есть несколько способов. Ты можешь войти в мозг главного участника и изменить его мысли, а можешь сделать так, что все сражение замрет на месте…
— Если я прикажу им замереть, то что случится, когда я снова их оживлю?
— Все продолжится точно так же, как до этого.
— Каким образом мне войти в разум ключевого участника и как узнать, кто из них главный?
Голод подумал.
— На самом деле это не моя сфера. Я имею дело с клиентами после того, как битва опустошила землю и уничтожила большую часть продовольствия. Никогда не интересовался, как Марс находил основных действующих лиц.
Если этого не знал Голод, то и остальные скорее всего тоже не знали. Ему придется докапываться самому.
Мима направил своего золотистого коня в сторону знамен армии Гуджарата. Если бы он мог стать видимым и его узнал бы их генерал, то Мима сумел бы заставить армию уклониться от сражения.
Он подъехал, но никто на это не отреагировал. Не удивительно: обычные люди не могли увидеть инкарнацию. Мима приблизился к передовой линии и проследовал сквозь нее, однако сверкающие копыта коня не коснулись ни одного земного предмета, словно все вещи в этом мире были привидениями. Или привидением был он.
Мима достиг палатки генерала. Этого человека он знал только по имени; лично они раньше никогда не встречались. У генерала была репутация умелого работяги, лишенного каких-то особых способностей или изящества, однако точно выполнявшего приказы и хорошо справлявшегося со своим делом.
Если бы Мима стал видимым, генерал обязательно узнал бы его. Вопрос — как это сделать? Мима воспринимал инкарнации еще до того, как сам превратился в нее. Никому другому это не удавалось, пока Гея не стала видимой для принцессы. Но Гея знала, как это делается, а Мима — нет.
И все же, по словам Голода, он способен войти в мозг командующего и изменить его мысли.
Может быть, нужно просто совместиться с человеком, чтобы его мозг занял то же место, что и мозг генерала…
Мима попробовал. Он слез с лошади и шагнул в полководца…
И тут же очутился в вихре впечатлений, мыслей и чувств. Причем совершенно не мог в них разобраться. Миму даже затошнило, как от качки.
Мима выскочил наружу. Он стоял прямо перед командующим, который, похоже, даже ничего не заметил. Зато у самого Мимы кружилась голова. Наверно, он что-то сделал неправильно!
Между тем сражение не было отложено. Мима предпринял еще одну попытку. На этот раз он внутренне крепко держал себя в руках, вступая в пространство генерала. Он сообразил, что столкнулся с путаницей незнакомой системы. Разум полководца отличался от Миминого; у них были разные воспоминания, разные привычки, манеры поведения, видение мира. Поняв это. Мима уже мог лучше удерживать равновесие. Он совместился с командующим как можно точнее, чтобы его собственный глазной нерв не пытался прочитать импульсы генеральского ушного нерва. Приведя в порядок чувства, он уже ощущал лишь слабую тошноту.
Теперь Мима мог настроиться на то, что воспринимал командующий, и понять это. Полного совпадения не произошло, поскольку органы чувств генерала по силе отличались от Миминых и поэтому ощущали все слегка неправильно. Но это был пустяк.
Главной же проблемой оказались мысли полководца. Очевидно, система связей в мозгу генерала была не такой, как у Мимы, и мыслительные схемы оказывались совершенно непохожими, как бы лишенными всякого смысла.
Впрочем, нет. Связи различались, но конечные результаты были одинаковыми. Миме не требовался мыслительный процесс полководца, чтобы понимать его выводы. Надо было просто настроиться на эти умозаключения. А потом внушить свои собственные.
Мима попытался.
«Отмени сражение», — подумал он изо всех сил.
— Что? — спросил генерал, отрываясь от карты поля битвы.