За дверью, где некогда обитала роскошь, теперь ютилась нищета. Комната, которую пастырь избрал для жилья, прежде была сокровищницей. Жалкая мебель занимала лишь малую часть просторного помещения, сохранять тепло кое-как помогали потертые ковры. Окна были застеклены, а у северной стены, где была устроена непритязательная кухня, было пробито отверстие дымохода. Копоть очага покрыла древние фрески и украшения. На столе лежали несколько книг и письменные принадлежности: перья, чернильница, деревянные дощечки и куски старого пергамента, с которого были старательно счищены прежние записи.
Будик остановился и неловко отдал военный салют. За столом сидели двое. Должно быть, поэтому старый дьякон и испрашивал для нового посетителя разрешения войти.
Хрупкий старец в залатанной рясе близоруко моргнул и, неуверенно улыбнувшись, сказал на латыни:
– Мир тебе.
– Отец… – голос Будика сорвался.
– Я заменяю епископа, твоего истинного Отца во Христе. Однако если желаешь, я стану звать тебя сыном. Мое имя Эвкерий. Откуда ты?
– Я… я легионер… один из тех, кто пришел с Грациллонием, который теперь у вас король. Мое имя Будик.
Пастырь вздохнул и сделал знак, который часто повторяли христиане. Сидевшая напротив женщина обернулась и негромко, взволнованно спросила:
– Ты человек Грациллония? Он прислал тебя?
Ее латынь была безупречна.
– Нет, милостивая госпожа, – Будик запнулся, не зная, правильно ли выбрал обращение. – Я пришел по своей воле. Отец, я сегодня свободен от службы и расспросил жителей, как вас найти. Мы долго были в походе, и у меня едва находилось время помолиться. На душе у меня много такого, в чем я должен исповедаться и покаяться.
– Разумеется, я выслушаю тебя, – улыбнулся Эвкерий. – Твое появление – цветок, украсивший праздник Пасхи. Но нет нужды торопиться. Будь моим гостем. Я полагаю, что и ты, госпожа Бодилис, не откажешься познакомиться с этим молодым человеком, а?
– Буду рада, – ответила женщина.
– Будик, – сказал пресвитер, – окажи почтение, не религиозное, но светское, Бодилис, королеве Иса.
Королева! Одна из Девяти колдуний? И в то же время – жена центуриона? Будик сам не помнил, как отдал салют.
Кем бы она ни была, она была красива: высокая, с прекрасной фигурой и редкостной грацией движений. Волнистые каштановые пряди обрамляли лицо с коротким носом, широкими скулами и полными губами. Большие голубые глаза под темными дугами бровей. Темно-зеленое платье из богатой материи с золотой вышивкой, изукрашенный пояс и серебряная подвеска на груди в форме совы.
– Возьми кубок с той полки, – указал Эвкерий, – и раздели со мной этот мед, который щедрая королева принесла, чтобы согреть мои старые кости. Не удивляйся, мы с ней стали друзьями с тех пор, как я здесь появился, а тому уже десять лет. Помнишь, Бодилис?
Старый пресвитер закашлялся. Королева озабоченно нахмурилась и сжала его ладонь в своей. Будик тем временем достал с полки деревянный кубок и придвинул к столу третью скамеечку, с которой ему пришлось смотреть на старших снизу вверх. Бодилис кивнула ему на флягу. Что ж, королева, даже если она языческая жрица, не станет прислуживать простому солдату. Будик набрался смелости и налил себе сам.
Бодилис улыбнулась юноше. Вблизи Будик рассмотрел тонкие морщинки в уголках ее губ и глаз.
– Мы с пастырем разной веры, – пояснила она, – но нас объединяет любовь к книгам, произведениям искусства и чудесам земли, моря и небес.
– Королева Бодилис не просто скрасила мое одиночество, – добавил, отдышавшись, Эвкерий. – Она позаботилась доставить мне необходимые средства для пропитания. Языческие короли и не думали обо мне, а христиан в Исе не наберется двух десятков. Еще заходят порой единоверцы из заезжих галлов да моряки с торговых судов. Мои предшественники жили в нищете. Надеюсь, это послужило к их спасению, но… но… у королевы благородная душа, сын мой. Помолись, чтобы она когда-нибудь увидела свет или чтобы Господь открыл ей истину после смерти.
Бодилис саркастически усмехнулась:
– Берегись, ты впадаешь в ересь.
– Господь меня простит. Я не смею забывать… – пресвитер вновь обратился к Будику: – Когда могу, я выбираюсь в Аудиарну – город под властью Рима, на пограничной реке. Ты, верно, не знаешь географии? Там я исповедуюсь и получаю освященные хлеб и вино. Но здоровье не позволяет мне много путешествовать.
Он старался держаться прямо, но смотрел виновато.
– Прости, сын мой, я не хотел бы показаться слабодушным болтуном в глазах солдата. Просто… о, снова увидеть римлянина… Среди твоих товарищей есть христиане?
Будик кивнул, и пресвитер просиял.
– Пей, мальчик, и давай поговорим, – посоветовала Бодилис. – У нас найдется о чем побеседовать.
Будик пригубил мед. Легкий напиток с привкусом черники.
– Я всего лишь деревенщина из восточной Британии, – признался он. – Это мой первый поход. Правда, прошлой зимой мы стояли у Вала. Но там были только мелкие стычки, а между ними – гарнизонная служба. Никто нам ничего не рассказывал.
– Стояли прошлой зимой у Вала! Там, где Магн Максим прогнал прочь тьму варваров, – словно про себя, заметила Бодилис. – Хотя… Что ты знаешь о нем? Что он за человек?
– Я – простая пехота, рядовой легионер, госпожа моя, – Будик замялся. – Я ничего не понимаю в высокой политике. Мое дело – выполнять приказы центуриона.
– Но ты же слышишь разговоры, – настойчиво возразила королева. – Или ты глухой?
– Да ведь лагеря и бараки всегда полны сплетен, – попытался уклониться Будик. – Ты, госпожа, разбираешься в делах Рима лучше меня.
Бодилис рассмеялась.
– Стараюсь. Я как улитка – сама спряталась в раковине, а рожки выставила. Кое-что до меня доходит. Сегодня я пришла сюда, чтобы поделиться с Эвкерием новостями, полученными от Авсония. До него тоже дошли кое-какие слухи.
– Давайте же познакомимся, – предложил пресвитер. Он был рад рассказать новому человеку свою историю.
Эвкерий был родом из Неаполиса. Он обучался в школе риторики, которую основал в Болгарии Авсоний, и проявил немалые дарования. Но знакомство с философией и беседы с учителями зародили в его Душе сомнения в догмате о первородном грехе. Молодой священник не мог поверить, что даже новорожденные младенцы изначально прокляты. Вернувшись Домой с такими идеями, он был вскорости обвинен в ереси, и не нашлось влиятельного церковника, который бы выступил в его защиту. Несмотря на принесенное покаяние, епископ с тех пор не удостаивал его поручениями сложнее, чем простая переписка рукописей.
Через некоторое время епископ получил письмо от своего единоверца и друга. Гесокрибатский епископ, среди прочего, выражал сожаление о том, что место священника в Исе опустело, и не находится человека, достаточно компетентного и в то же время самоотверженного, который пожелал бы занять его. Таким образом, разрывается даже та тонкая нить, которая связывала этот город с Церковью, и невозможно предсказать, какие темные силы возобладают над Гобейским полуостровом.
Итальянский епископ в ответном письме предложил кандидатуру Эвкерия, и дело было решено. Высшие клирики рассудили, что в среде упорствующих язычников заблуждения Эвкерия едва ли будут заметны, а между тем он с успехом может исполнять священный долг для немногочисленных исанских христиан. Кроме того, такой пост мог расцениваться как дополнительная епитимья и послужить к спасению заблудшей души.
Эвкерия рукоположили в сан пресвитера – старейшины сельской церкви – с правом управлять экклесией, учить, вести службы, давать причастие и отпущение, но без права крестить и освящать хлеб и вино.
Добравшись до города, священник быстро изучил язык, но оставался одиноким. Горожане не то чтобы презирали, скорее не замечали его. Любознательная Бодилис заинтересовалась пришельцем, и вскоре между ними возникла дружеская приязнь. Королева пыталась ввести его в Симпозиум – собрание мыслителей в Доме Звезд, – однако большинством голосов чужак был отвергнут. Он, в свою очередь, связал ее с Авсонием, и они с королевой до сих пор обменивались письмами, хотя поэт с тех пор переехал ко двору императора и получил консульство.
Переписка самого Эвкерия ограничивалась докладами начальству и получением инструкций. Свободные часы он заполнял изучением истории и традиций Иса. Этот предмет повергал его в ужас и в то же время зачаровывал, к тому же священник надеялся, что рано или поздно его исследования пригодятся тому подвижнику, который сумеет извлечь этот несчастный народ из бездны невежества.
Будик слушал со слезами на глазах.
– Отец, – пробормотал он, – ты солдат, как и я, легионер Христа!
Эвкерий вздохнул и застенчиво улыбнулся.
– Едва ли так. В лучшем случае, я обозник, вечно спотыкающийся на дороге и вздыхающий об оставленном доме.
– Я слышала, что Неаполис прекрасен, – тихо заметила Бодилис, обращаясь к Будику. – Древний греческий город между холмами и голубым заливом, под солнцем Италии, о котором здесь, на сумрачном севере, можно только мечтать.
– Нам следует оставить этот мир и искать истинной родины на небесах, – наставительно проговорил Эвкерий. Новый приступ кашля не дал ему закончить. Он прижал ко рту платок, а когда убирал его, Будик заметил на ткани пятнышки крови.
III
Получив у Эпилла увольнение, Кинан и Админий собрались посмотреть Ис и поискать развлечений. Молодой моряк Херун согласился быть проводником. Парни познакомились в Доме Воинов, где легионеров разместили вместе с городскими военными. Правда, горожане свободные от службы часы проводили дома, а римлянам пока приходилось и спать в казарме.
Вне службы полагалось носить гражданскую одежду, а из оружия разрешался только нож, длиной не более четырех дюймов. Админий предусмотрительно упрятал тяжелую дубинку за пояс. Свободно висевшая на его костлявой фигуре туника прекрасно скрывала сие нарушение правил. Кинан разоделся в одежды родной Деметы: отороченная мехом рубаха, штаны с подвязками крест-накрест и яркий шафранный плащ, хлопающий на ветру. На левом плече висел футляр маленькой дорожной арфы. Херун был одет по-исански: льняная рубаха, вышитая куртка, распахнутая на груди, чтобы выставить напоказ цепочку с подвеской, и широкие штаны. О том, что он кельт по крови, говорили только высокий рост, конопатое лицо да медные волосы, стянутые в пучок на затылке.
– Прогуляемся к Воротам Зубров через Гусиный рынок, а потом свернем на север, к Рыбьему хвосту, – Херун говорил медленно и внятно, чтобы спутникам легче было понимать малознакомую речь. – Посмотрите городские достопримечательности, а там и за пирушку.
– Звучит соблазнительно, – Админий перевел для Кинана это предложение на латынь. Протолкавшись через толпу на дороге Лера, все трое свернули на тихую улочку, которая вилась среди оград богатых особняков.
– Быстро ты подхватил наш язык, – похвалил Херун.
Админий усмехнулся, показав щербатые зубы.
– Таракану в лондинийских доках приходится учиться проворству, чтобы на него не наступили.
– Хочешь сказать, жизнь научила?
– У меня, знаешь ли, отец был лодочником на реке Темезис. Заработков было меньше, чем голодных ртов в семье. Я только ходить научился, а уже шнырял повсюду, стараясь раздобыть что-нибудь попитательней вареной капусты. Скудная добыча, а частенько и незаконная, но чтобы хоть что-то урвать, пришлось учиться понимать всякую речь. Так что у меня с детства острый слух и проворный язык.
Херун хмурился, сосредоточенно вслушиваясь. Админий говорил с запинкой, к тому же вкраплял в речь много слов, понятных во всей Арморике, но чуждых для исанца. Правда, моряк в своих путешествиях тоже нахватался чужеземных слов, и это помогало делу. Исанские моряки, патрулируя побережье и сопровождая торговые суда, часто заходили в гавани, чтобы пополнить запасы и дать команде отдых. Обычно капитаны выбирали маленькие портовые городки, где не было имперских чиновников, собирающих пошлины.
– И в конце концов ты пошел в солдаты? – догадался Херун.
Админий кивнул.
– Я нажил себе врагов в Лондинии. Да жизнь легионера не так уж и плоха, если умеешь подсуетиться и найти щелочку в уставе.
– О чем это вы болтаете? – не выдержал Кинан. Админий перешел на латынь.
– Да просто выкладываю свою биографию. Не переживай, скоро ты тоже сможешь болтать по-здешнему.
Кинан оскалился.
– Может, тогда здешние бродяги перестанут меня обчищать – если я выучу заговор против их колдовства.
– Ну-ну, брось скулить. Игра была честная. Просто тебе не везет в кости. Я-то свое получил, – Админий позвенел монетами в кошельке. Исанским военным, как и римлянам, платили не только натурой, но и звонкой монетой. Сестерции в последнее время упали в цене, но хранить их было удобнее, чем набивать мешок мелкой монетой. – Не думай, я не из тех, кто оставит приятеля на мели, – добавил он.
Кинан вспыхнул.
– Я не просил милостыни.
Админий расчесал пятерней желтую шевелюру.
– Слушай, ты безнадежен. Мы же собрались повеселиться, или как? Если хочешь, считай это займом. Отдашь, когда тебе повезет, – он хлопнул товарища по плечу. – Скучно тебе в бараках, а? Ничего, раздобудем выпивку и девку, разом повеселеешь.
Узкая улица уперлась в решетчатые ворота. По сторонам стояла стража из исанских моряков и легионеров. Херун отдал салют по-исански, Админий, проходя, махнул рукой знакомым парням.
– Это королевский дворец? – спросил Кинан.
– Должно, так. Наши больше нигде караул не несут. Скоро и нам с тобой здесь стоять.
– Я понимаю, что центурион… префект хочет иметь рядом своих людей. Но почему только двое? И зачем ему местные?
– Мне Эпилл объяснял. Грациллоний теперь не префект, а король, чтоб его. Если им не позволят охранять своего короля, местные это за обиду сочтут. Ну и нашим не понравится, если нас оставят не при деле.
Кинан обдумал слова приятеля.
– Похоже на правду. Мудрый у нас начальник, – и тут же снова вспыхнул: – Ну, когда настанет мой черед, меня не упрячут за ворота!
– Легче, парень, легче. Тебе так уж не терпится снова начать учения и копать рвы? Не бойся. Вот обустроимся немного, тогда у нас дела хватит.
Дорога пошла круто вниз. Дома здесь были победнее, старинной постройки. Тень от городской стены заслоняла заходящее солнце. С Гусиного рынка расходилась деловитая толпа. Под копытами и колесами гудели камни мостовой. Башни-Братья у Ворот Зубров торчали черными столбами.
Херун свернул направо по переулку, над которым нависали выступающие вторые этажи домов. Торцы мостовой сменились грубыми булыжниками. Толпа здесь была гуще, чем в Новом Городе. По улице сновали моряки, ремесленники, служанки, рыбачки, ребятня в грязных рубашонках и личности неопределенных занятий. Кто был одет щегольски, а кто просто, но богатых одежд не видно было ни на ком. Лица казались усталыми, а порой и нездоровыми. Но все же здесь не было голода и нищеты, как в Лондинии, не было кислого запаха отбросов и немытых тел. Морской ветер Иса пах солью и водорослями, нес прохладу. Над головами кружились белые чайки.
Троица остановилась перед глинобитным квадратным домиком под деревянной крышей. Над дверью виднелась эмблема солнца из полированного гранита. Несмотря на следы ремонта и вынужденной перестройки, от стен дома веяло дыханием древности. Херун почтительно поклонился перед запертым входом.
– Что это? – спросил Кинан. Его знание языка почти исчерпывалось этим простым вопросом.
– Святилище Мелькарта, – объяснил Херун. – Того, которого основатели города в давние времена назвали Таранисом. С тех времен для него были выстроены храмы более величественные, и это святилище теперь открыто только в дни солнцестояния, и только один жрец совершает жертвоприношение. Есть еще подобное святилище Иштар – Белисамы, – которое открыто только в равноденствие. Мы чтим богов.
Он повел спутников дальше. Админий переводил его пояснения Кинану. Деметец начертил в воздухе тайный знак.
– Как не чтить им своих богов, – тихо проговорил он, – им, живущим во власти океана… Но ты христианин, ты не поймешь.