В сдержанном тоне ее проскользнула, однако, нотка сомнения.
– Предзнаменования смутны, – прошептала она, – но ведь наш век – время перемен.
Он не желал вглядываться в эти смутные и неподвластные разуму глубины… пока не желал. Грациллоний глотнул ароматного вина и отправил в рот острую закуску. Лучше держаться земных дел.
– Ты была женой Хоэля? – спросил он.
Она кивнула.
– Я была отмечена знаком после смерти Квистилис, за год до его гибели. Мне было тогда четырнадцать. Он был нежен. Я понесла от него дитя, но потеряла его из-за того, что делал со мной Колконор.
Грациллоний представил себе кровавый комок на полу или на постели. Быть может, он еще шевелился с минуту. Озноб прошел по телу. Она говорила так спокойно, словно это случилось давным-давно и не с ней. Душа покинула ее. Вернется ли?
– Смею ли я спросить, сколько тебе лет? – осторожно поинтересовался он.
– Двадцать зим. Дахилис немногим моложе…
– Ты мудра не по годам, Форсквилис.
– Знание было моим единственным убежищем, – спокойно объяснила она.
За ужином они вели легкий разговор (хотя ему ни на минуту не стало скучно), но потом она кое-что показала ему. Полутемная келья с единственным светильником, сделанным из кошачьего черепа; полка, заваленная свитками и пергаментами; терракотовая фигурка женщины, происходившая, по ее словам, из древнего Тира; кости, исписанные тайными знаками, пучки сушеных трав, кремни, то ли обработанные Древним Народом, то ли упавшие с неба громовыми стрелами…
– Все это само по себе не нужно, Грациллоний, – глаза Форсквилис в полутьме казались огромными. – Эти вещи – только учителя и помощники. Когда я впадаю в транс, мой дух уходит далеко. Когда-то все королевы обладали подобной силой. Но в наш век, когда сами боги слабеют и ошибаются, она досталась только мне. Ты помнишь большую сову, которая пролетела над тобой в полночь на поляне в лесу Арморики?…
…В спальне она серьезно сказала:
– Освятим себя. Да пребудет с нами Белисама.
Форсквилис распустила волосы, и он подивился их золотистому оттенку. А когда она сбросила с себя одежды, он увидел, что тело ее прекрасно.
Бык пробудился в нем. Он подумал о Дахилис… но ведь она сама просила…
Форсквилис рассмеялась, глядя на него:
– О, богиня щедра ко мне.
Грациллония задели эти слова. Что она понимает? Разве она знала не только Хоэля и Колконора? Или в правление короля-мерзавца ее странствующий дух проникал в более счастливые семьи?
Нет. Он отбросил эту мысль. С Дахилис он поначалу был очень осторожен, стремясь успокоить ее страхи и узнать, как доставить ей удовольствие. Он ожидал, что с этой Афиной все будет так же или что она примет его равнодушно. Но она трепетала от страсти, прикосновения ее рук были нежными и возбуждающими. Когда он возлег с ней на ложе и вошел в нее, у женщины вырвался крик. Утром, глядя на Форсквилис, Грациллоний думал об изменчивости и непознаваемых глубинах моря. Спина у него была исцарапана до крови.
Глава одиннадцатая
I
Мелкий дождик наполнил воздух прохладой и скрыл от глаз линию горизонта. Грациллоний пришел к Бодилис. Она сама встретила его на пороге.
– Я рада тебе, мой король, – голос и улыбка заставили его поверить, что слова эти идут от души.
Он вошел, отстегнул пряжку и сбросил плащ. Сегодня он выбрал простую исанскую одежду, которую недавно сшили специально для него. В отросшей бородке блестели дождевые капли. Кожа на подбородке еще зудела с непривычки, но Грациллоний не жалел усилий, чтобы показать свое единение с народом.
– Прости, – начал он.
– О, мама! Это король? – к ним подбежала восьмилетняя девчушка с тонким личиком и мягкими каштановыми локонами.
– Семурамат, поклонись, как полагается, – Бодилис сделала строгое лицо, однако голос звучал ласково. Девочка послушно поклонилась и застыла, уставившись на гостя круглыми глазами.
– Привет тебе, – по-исански ответил римлянин. – Я… Вообще-то, я твой новый отчим. Это ведь твоя мама, верно? Как тебя зовут?
– С-семурамат, – прошептала девочка и добавила: – Повелитель.
Грациллоний заметил, что ребенок дрожит. Королевы старались держать дочерей подальше от Колконора, но даже дети не могли не чувствовать страха и ненависти, которые питали их матери к этому человеку.
– Не бойся, Семурамат, – успокаивающе сказал Грациллоний. – Я думаю, мы подружимся. Хм… Ты любишь лошадей? – девочка с жаром закивала.
– Что, если я прокачу тебя на луке седла, когда у меня выпадет свободный час? Заодно и познакомимся получше. А потом, может быть, найдется для тебя и пони.
Бодилис рассмеялась.
– Не все сразу, ты напугаешь бедняжку.
– Я хотел бы стать другом твоей семьи, – серьезно ответил Грациллоний. – Я хотел извиниться за то, что прошло целых семь дней со дня Совета, а я только теперь попросил разрешения посетить тебя. Ты вероятно, слышала, что я был занят осмотром городских укреплений. Три дня меня просто не было в городе, я объезжал окрестности. Уставал так, что ночью проваливался, как в колодец. – Нельзя сказать, что Грациллоний не радовался возможности побыть в чисто мужской компании, хоть и скучал по Дахилис.
– Возмись-ка снова за работу, милая, – Бодилис отослала дочь и пояснила: – Я отправила слуг за припасами к ужину. И велела даже дочери помогать по хозяйству. Принцесса тоже должна кое-что уметь.
– И любовь не исключает дисциплину, – одобрил центурион.
Она пробормотала с некоторым удивлением:
– Так ты это тоже понимаешь? Немногие мужчины умеют понять чувства женщины. О, я не обижена: мне ли не понять, почему ты не приходил. И то, что я вижу в тебе, радует меня.
Польщенный Грациллоний покраснел. Смотреть на нее было приятно. Бодилис надела простое серо-голубое платье с вышитыми по вырезу и рукавам серебряными звездами. Широкий алый пояс подчеркивал полную грудь и бедра. Грациллонию нравились сильные черты ее лица и глаза, того же цвета, что у Дахилис. В них не было ни подозрения, ни страха. Он взял ее за руку так свободно, словно они много лет прожили вместе.
– Идем, – сказал он, – поговорим.
Дверь в атриум была привычна для глаз римлянина, зато роспись на стенах поразила его яркостью и свежестью красок. В волнах ныряли дельфины, в небе над морем парили большие чайки. Художник стремился не столько точно передать действительность, сколько произвести впечатление прозрачности мира, за которым скрывалось нечто большее. Бодилис, заметив его интерес, произнесла немного натянуто:
– Возможно, мне следовало сохранить старые фрески. Но я тщательно скопировала их на пергамент, чтобы сохранить для будущих поколений. А если тому, кто будет жить здесь после меня, не понравятся мои росписи, он может соскрести их.
– Как? – вырвалось у него. – Это ты рисовала?
– Чистое дилетантство, конечно. Но пройдем дальше. Приличия требовали бы принять тебя в этом зале, но в моем скрипториуме мне будет… проще. Кроме того, – улыбнулась она, – Семурамат туда вход закрыт, пока не подрастет и не научится беречь вещи. Она чудо, но иногда надоедает до полусмерти.
– У тебя кажется, есть еще дочери?
Бодилис кивнула.
– Две. Обе, конечно, сами не свои от желания познакомиться с тобой. Но Талавайр прислуживает в Нимфеуме, а Керна занята уроками в храме. Она вернется к ужину.
– Девочки… от Хоэля?
– Да, все три. Знак сошел на меня в царствование Лугайда, но он погиб почти сразу после этого. Талавайр в этом году выйдет из возраста весталки. Она уже выбрала себе жениха. Через год я могу оказаться бабушкой.
– А… Керна, кажется?
– О, ей всего пятнадцать, и она вся в учении. Собирается в младшие жрицы, когда придет время. Правда, это не исключает брака, но мужчины не слишком охотно берут в жены жрицу, которая больше времени проводит в храме, чем дома. Бывшие весталки чаще приносят обет младшей жрицы после того, как овдовеют.
Они вышли в коридор за атриумом. Расположение комнат в этом доме напоминало дома Дахилис и Форсквилис и казалось непривычным для римлянина. Бодилис открыла дверь и пропустила Грациллония вперед. Он оказался в просторном помещении, освещенном вдобавок к свету серого дня изящными лампами. Над одной из них грелся котелок на треножнике. Оливковое масло горело почти без копоти. Рядом стояли фляги с вином и водой, стеклянные и глиняные кубки и тарелки с лакомствами. По стенам тянулись полки с рукописями. Рядом стояли миниатюрные статуэтки бегущих животных и скульптурный портрет прекрасной и суровой женщины. Большой стол в дальнем углу тоже был завален книгами, письменными принадлежностями, кистями и красками, образцами минералов и трав, раковинами. Посреди всего этого развала, положив лапу на деревянную флейту, спала кошка.
– Присядь, сделай милость, – пригласила Бодилис. – Ты любишь разбавленное вино?
– А что в этом котелке?
– Настой трав. Я пью вино только за ужином, да и то немного, – Бодилис улыбнулась. – Боюсь, не смогу составить тебе компанию.
– Наоборот. Я сам пью немного и с удовольствием попробую твоего снадобья.
Ароматный сладкий напиток с легкой горчинкой как нельзя лучше подходил для такой промозглой погоды.
– Значит, правду говорят, что ты ученая женщина, – заметил он.
– Да, мне нравится узнавать новое. К тому же я люблю долгие прогулки – пешком, через поля и леса, или на лодке. Только вот моя близорукость мешает.
– Ты, кажется, работаешь над каким-то сочинением?
– Перевожу на исанский «Агамемнона». У нас, к сожалению, мало кто читает по-гречески, а мой скромный труд даст хоть какое-то представление о гении Эсхила.
– Где ты учила греческий?
– Сама, по учебникам и словарям, которые мне прислали друзья. Эвкерий, христианский священник, помогает мне и поправляет произношение. Он родом из той части Италии, где говорят по-гречески. – Она с жаром продолжала: – О, Грациллоний, я так многое надеюсь узнать от тебя. Расскажи мне о народах Британии, вспомни песни и предания… о, для меня твое появление – чудо вдвойне!
Грациллоний уставился в чашу, словно надеялся увидеть в осадке на дне свою судьбу.
– Я рассчитывал, что сам смогу учиться у тебя, – смущенно пробормотал он. – Исанскому языку…
– Ты уже неплохо овладел им. Хотя я могла бы расширить твой словарь. Например, мы широко используем синонимы…
– И еще история, традиции, я хотел бы проникнуть глубже в вашу жизнь. Именно этого я жду от тебя в первую очередь.
– Задавай любые вопросы, – вздохнула она. – Но помни, я не обладаю ни мудростью Квинипилис, ни силой воли Виндилис, ни колдовской силой Форсквилис, ни очарованием… но я сделаю для тебя все, что в моих силах.
Грациллонию послышалась боль в голосе королевы. Он поднял глаза и увидел горькие складки у губ. «Я тупой осел! – догадался он. – Да ведь она думает, что я ничего, кроме ума, в ней не вижу. Я совсем не это имел в виду, порази меня Юпитер, ничего подобного! Но если сейчас же сказать ей, как она хороша собой, она может подумать, что мне только и нужно, что побольше женского тела».
Он осторожно предложил:
– Не поговорить ли нам как простым смертным? Я хотел бы получше узнать тебя, Бодилис. Расскажи о своей жизни.
Она передернула плечами.
– Нечего рассказывать. Со мной, можно сказать, никогда ничего не случалось.
Грациллоний подумал, что из всех Девятерых ей легче всего было найти спасение от Колконора в своем внутреннем мире. Эта мысль оказалась для него мучительной. Он подергал себя за бородку. Щеки еще зудели, но он запретил себе чесаться. Надо продолжать беседу. Он медленно произнес:
– Ты говорила, что твоя средняя дочь хочет остаться в храме после того, как выйдет из возраста весталки? А сама ты, когда была девочкой, мечтала о том же?
В ее взгляде мелькнуло изумление, но Бодилис заставила себя откинуться на спинку кресла и улыбнуться.
– Да. Знак сошел на меня, когда я была в том же возрасте, что сейчас Керна, только я всегда была угрюмым и одиноким ребенком.
– Это… из-за обстоятельств твоего рождения? Она снова наградила его удивленным взглядом и заговорила не сразу.
– Грациллоний, ты и в самом деле замечательный человек.
– Нет! – он принужденно рассмеялся. – Просто офицер должен уметь разбираться в людях, – и сдержанно добавил: – Может быть, тебе неприятно говорить об этом? Я не хотел быть навязчивым.
Бодилис наклонилась вперед и погладила его по руке.
– Мне нечего скрывать. Дахилис, конечно, рассказала тебе, и… если боги допустят, мы много лет будем вместе, – ее взгляд заметался по комнате и остановился на женском бюсте. – Ты знаешь, что Вулфгар зачал меня от своей дочери, Тамбилис. Такова была воля Белисамы, и на Сестрах нет греха, но мне говорили, что он не мог забыть об этом, и не прошло и года, как он пал от руки Гаэтулия. Тень тех дней легла на мою мать, и только с Хоэлем она снова обрела радость жизни. Ему она родила девочку, которая стала Дахилис. Что до меня, то я росла в мрачном доме и искала убежища в книгах и дальних прогулках и… во всем, что ты видишь в этой комнате. Я мечтала отдать всю жизнь служению младшей жрицы.
– Но стала королевой, – тихо закончил Грациллоний.
У нее порозовели щеки.
– Хоэль и меня сделал счастливой. Не то чтобы он обладал особой мудростью. Порой он признавался, что не может понять меня. Но он был добр и заботлив и умел доставить женщине удовольствие. И у него всегда гостили друзья, и не было конца чудесным рассказам о дальних странах и великих деяниях. Эти люди приносили во дворец морской ветер. А потом меня приняли в Доме Звезд…
Она осеклась, глотнула воздуха и невыразительно договорила:
– При Колконоре только Симпозиум помог мне сохранить живую душу.
– О, дорогая, – вырвалось у него с жалостью.
Бодилис встряхнулась и резко возразила:
– Я не прошу милостыни, Гай Валерий Грациллоний! Несмотря ни на что, я прожила жизнь лучше, чем многие в этом мире.
И добавила, смягчившись:
– А теперь король – ты.
Воцарилось молчание. Грациллоний осушил чашу и наполнил кубок неразбавленным вином. Королева не смотрела на него. Он видел, как краска приливает к ее щекам и снова отливает с каждым ударом пульса. Он знал, о чем она думает, и она знала, что он знает.
Грациллоний откашлялся.
– Ну, видишь ли… э-э-э… Чей это бюст?
– Это? Бреннилис, – с облегчением отозвалась она. – Бреннилис Видящая, Бреннилис Скрывающая. Портрет древний, и хотя неизвестно, изваян ли он с натуры, мне хочется представлять ее именно такой.
– Кто это – Бреннилис?
– Ты не знаешь?
– Не забывай, я жалкий невежда!
– Ну что же, – весело сказала Бодилис. – Урок истории Иса поможет скоротать время до ужина.
II
Первоначальных отчетов сохранилось немного, но легенды утверждали, что мыс был открыт карфагенянином Химилко восемь с половиной столетий назад. Возвратившись на родину, он рассказал о месте, удобном для основания колонии. Карфагену для торговли с северными странами требовались дорожный пост и база флота. Британское олово, галльские меха, германский янтарь, мед, шкуры, воск, древесину, китовый зуб – все это нужно было перевозить и охранять.
Но на таком расстоянии от метрополии отдельный пост не мог продержаться долго. Нужно было строить город, способный кормить и защищать своих жителей. В преуспевающем в ту пору Карфагене нашлось немного желающих покинуть родину, поэтому колонистов собирали по всему Средиземноморью. Среди первых поселенцев выделялись вавилоняне, бежавшие от персов, которые завоевали и уничтожили город, и египтяне, не желавшие склониться перед персидским владычеством.
Предание говорит, что когда Химилко впервые посетил эти места, каждую ночь в его лагере гибли люди. Наконец он выследил чудовище, совершавшее убийства, и положил им конец. Логово зверя находилось в древнем кургане. И Древний Народ, кости которого покоились там, в благодарность поклялся, что поселение, основанное пришельцами, будет процветать, доколе его жители не прогневят богов, и если такое случится, море возьмет свое.