Он разровнял песок и выложил свой сверток. Неподалеку торчало несколько колючих кустарников, высушенных солнцем, и он с изрядным усилием нарвал охапку жестких веток с сухими листьями. Когда он размельчил эти ветки, его руки были все изрезаны колючками.
Вернувшись на расчищенное место, он сложил ветки для костра. Из свертка достал маленькую реторту из толстого зеленого стекла, сосуд с масляным экстрактом трав, из которого он получал густой дым, и линзу для разжигания огня. Последним он извлек кожаный чехол с Камнем.
Встав на колени в тени берега, Амнет выкопал небольшое углубление в песке рядом с кучей веток и положил туда Камень. Он налил масляный экстракт в реторту, которую укрепил поверх веток. С помощью линзы он разжег беловатый огонек среди скрученных листьев и раздул из него маленькое бездымное пламя.
Пока огонь набирал силу, Амнет скинул свой белый плащ и сделал из него нечто вроде навеса. Таким образом он укрыл огонь и Камень от любого случайного ветерка и солнечного света.
Потом он присел на корточки и стал ждать.
Смесь в реторте со свистом испустила облачко жирного дыма. Аромат тимьяна и мирриса достиг лица Амнета. Жидкость зашипела и выпустила длинную струйку дыма, смешанного с паром.
Амнет изучал изгибы и складки пара, пытаясь отыскать что-то в неясных очертаниях.
Он начал различать очертания щек, изгиб усов, провалы глазниц. В клубах испарений возникало то самое лицо, что стояло перед мысленным взором Томаса все эти месяцы. Сначала ему почудилось, что это лицо Саладина, самого выдающегося из сарацинских полководцев и фактического правителя коренных жителей Палестины. Этот человек фигурировал бы в любом пророчестве Амнета, касающемся тамплиеров, Иерусалимского королевства или земель, лежащих между Иорданом и морем. Такое толкование призрачного видения напрашивалось само собой, если бы не тот факт, что Амнету пришлось уже лицом к лицу встретиться с Саладином из плоти и крови, а не из дыма.
С новой струей пара и масляного дыма левая глазница на лице начала как бы пухнуть и увеличиваться, в ее глубине стало зарождаться некое сферическое тело. Оно разрослось и превратилось в непрозрачный шар из плотного дыма, гладкий и белый, как полная луна. Это уже был не глаз. Первоначально глаза на этом лице отличались очень темными зрачками; они сверкали черными вспышками скрытого смысла и угрозы. Этот же глаз был словно покрыт катарактой белесого дыма. Внезапно белое глазное яблоко начало вращаться в своей глазнице.
Извилистая струя дыма стала рисовать четкий силуэт на поверхности шара. Амнет не мог ничего понять, пока его внимание не привлекло очертание, похожее на сапог. Это было изображение Италийского полуострова на карте Средиземноморья. Справа возникали и двигались на запад висящее вымя Греции и выпирающий огузок Малой Азии. Эти образы были подвижными и текучими, как исторические границы империй и доминионов, сфер влияния и гегемонии.
Продолжая вращаться, шар вынес вперед морщинистую землю под Малой Азией. Глобус продолжал разрастаться, мелкие детали становились отчетливыми. Вот изгиб Синая. Вот впадина Мертвого моря, широкая грудь Галилеи и прямой клинок реки Иордан.
Долина Иордана росла и росла перед глазами Амнета. Река превратилась в трещину в шаре, словно из апельсина извлекли дольку. Глазное яблоко, окутанное темным дымом, замерло. А внизу, под дымом, сверкала отблесками огня поверхность Камня, который, как верил Амнет, и порождал образы. Но такого ему еще не доводилось видеть: Камень стал испускать алые и пурпурные лучи, это было подобно извержению раскаленной лавы и искр из жерла вулкана. Амнет лицом почувствовал сильный жар. В фокусе лучей появилось нечто ярко-золотое, словно ковш с расплавленным металлом. Не двигаясь, он почувствовал, что склоняется вперед, пригибаемый к земле силой, не связанной ни с земным притяжением, ни с пространством, ни с временем. Жар становился невыносимым, свет все более слепящим. Его туловище наклонялось все ниже. Он весь пылал. Он падал, падал…
Амнет встряхнулся.
Камень, все еще лежавший в своем песчаном гнезде, был в дюйме от его лица. Поверхность его была темной и мутной. Пламя в сухих ветках догорело. Дым из реторты больше не шел, на дне виднелась лужица черноватой смолы.
Амнет снова встряхнулся.
Что предвещало это видение конца света?
И что мог простой фантазер сделать с этим?
Руками, еще слегка дрожащими от пережитых видений, он торопливо взял Камень и вложил его в чехол. На ощупь Камень был холодным. Амнет поднялся на ноги и поправил тунику.
Он осмотрел реторту, полузасыпанную пеплом; она была все еще очень горячей. Не меньше часа потребуется, чтобы очистить и упаковать ее на случай, если он захочет вызвать новые видения. Решительным движением он растоптал зеленое стекло своим грубым каблуком и раскидал ногами осколки вместе с пеплом по сухому руслу.
Потом собрал в котомку сосуды с эссенциями и другие нужные вещи, положил Камень в специальное отделение.
Амнет огляделся, словно видел пустыню впервые. Теперь он знал, куда идти. Ему нужен был конь. И меч. И доспехи.
Сберег ли Лео его коня?
Догадался ли кто-то из тамплиеров захватить вооружение Амнета, брошенное в лагере?
Он выбрался из русла и зашагал обратно по направлению к опустевшему лагерю короля Ги. Время подгоняло его. Он побежал.
Файл 05
Кризис узнавания
Я покажу тебе нечто иное,
Нежели тень твоя утром,
Что за тобою шагает,
Или тень твоя вечером, что встает пред тобою,
Я покажу тебе страх в горсти праха.
Томас Элиот
Дом среди дюн был старый, фундамент из цементных блоков поддерживал каркас из настоящего дерева. Обшивка тоже была деревянная: длинные доски заходили одна за другую, как у каравелл времен крестовых походов. Когда-то доски были покрашены, но сейчас, как заметил Гарден, подойдя поближе, они были гладко-серыми и даже как бы серебрились под луной. Их поверхность приобрела ту плотность, какая появляется у старого дерева незадолго до того, как внутреннее гниение закончит свою работу и превратит его в прах.
Когда-то у дома были большие окна, выходящие на океан. Теперь рамы в них перекосились, последние стекла мальчишки давным-давно выбили камнями. В этих оконных проемах виднелся тусклый, мерцающий свет.
Подойдя ближе, Гарден наткнулся на остатки костра в песке около фундамента. Обгорелые поленья, пакеты и коробки, жестянки из-под пива. Костер закоптил серые блоки и добрался до дерева, которое начало было тлеть. Давным-давно.
Вокруг на песке были разбросаны куски каких-то красных картонных трубок не толще мизинца. Их обломанные концы были размочалены. Гарден поднял одну и рассмотрел. Картон не выцвел на солнце, он был кроваво-красным, словно новенький. Значит, это был не картон, а какая-то синтетическая пленка. Уж не миниатюрная ли граната? Сигнальная ракета? Тут он вспомнил Четвертое июля: фейерверк на берегу — тоже проделки мальчишек.
Он обогнул фасад дома с открытой верандой и льющимся из пустых провалов окон мягким светом. Лучше обойти кругом и войти в дом со стороны дороги. Это безопаснее.
Дверь он нашел быстро. Она хоть и криво, но все еще висела на петлях.
Войдя, Гарден помедлил, хотя и знал, что его силуэт на фоне освещенных луной дюн представляет собой отличную мишень.
Пол второго этажа провалился. Балки, проломившиеся в полуметре от стены, упали на пол. Главный поперечный брус провис посередине, упавшие доски, зацепившись за него с одной стороны, образовывали нечто вроде амфитеатра; стена, от которой они отвалились, служила как бы задником сцены.
Свет исходил от свечей, расставленных вдоль этого амфитеатра. Свечи были толстые, вроде церковных; снизу они оплыли от нагара. Доски отбрасывали мерцающий свет.
Гарден, стоя в дверном проеме, как бы балансировал на границе света и тьмы. — Томас из Амнета!
Голос, старческий, но сильный, отдавал металлом в комнате, состоящей из одних твердых поверхностей, без драпировок или ковров, смягчающих звуки. Голос шел от теней в другом конце помещения — вернее, Гарден думал, что это тени, пока, вглядываясь пристальнее, не различил закутанные в темное фигуры с надвинутыми капюшонами.
— Томас — да, — откликнулся он, — Хаммет — никогда о таком не слышал. Меня зовут Гарден.
— Разумеется. Томас Гарден — имя, которое ты получил при рождении. Но другое имя ничего не говорит тебе?
— Хаммет? Нет, а должно говорить?
— Амнет!
— И это ничего не говорит. Откуда такое — что-то арабское?
— Это имя произошло от греческого корня, означающего «забыть».
Гарден медленно прошел вперед, к свету. Фигуры в капюшонах — их было пятеро — окружили его веером. Они стояли спиной к свету, пряча лица в глубокой тени. Теперь, с близкого расстояния, было видно, что это невысокие, миниатюрные люди.
— Амнезия, — произнес Гарден, — и амнистия… Томас Забытый. Или Томас Прощенный, если нравится. Это какая-то загадка? Если так, то неглупо.
— Ну, понял теперь?
— Нет, не понял. Я не сделал ничего, за что меня следовало бы забыть — или нужно было бы простить. Так за что вы, ребята, хотите убить меня?
— Ты узнал нас? Это добрый знак.
— Вовсе нет. Только не для меня. Человек с ножом в моей квартире был одним из вас. Ну почему вы пытаетесь убить меня?
Главный из них, стоявший в центре полукруга, откинул капюшон. Его лицо было обветрено и изрезано морщинами, но это было лицо человека умного, лицо ученого или богослова. Волосы, седые и густые, были схвачены у шеи кожаным ремешком. Глаза, блестящие, как черное стекло, прятались в глубоких тенях лица.
— Мы давно ждем тебя, Томас Гарден. Мы, смертные, искали бессмертного. Мы, кто видит мир, меняющийся вокруг нас, искали то, что остается неизменным. Наше оружие, наши традиции, наша сила — все это старше, чем твое молодое существо может вообразить. Но есть частица тебя, столь же старая, на восемь сотен лет старше любого из нас. Эта частица была запущена странствовать в мире, среди его изменчивых путей, возрождаясь вновь и вновь. Ты возникаешь, как чистый медный ковш из глубины колодца, каждый раз зачерпывая глоток свежей воды. Мы же, подобно лягушкам, сидим вокруг на камнях и вглядываемся в мрачные глубины в ожидании блеска твоего металла. Мы долго ждали. Гарден потряс головой:
— Вы говорите загадками.
— Хочешь поговорить начистоту?
— Было бы неплохо для разнообразия.
— Ты — надежда нашего Ордена, Томас Гарден, и наше отчаяние. С твоей помощью мы смогли бы залечить раны, нанесенные временем, и исправить совершенные ошибки, ошибки в нас самих, быть может. Однако каждый раз, как ты возрождаешься на Земле, ты приходишь в новом обличье и в смертной сущности. Каждый раз мы должны заново испытывать тебя. Порой ты бываешь безвольным и опутанным плотскими узами. Тогда мы можем только следить сухими глазами, как ты движешься к смерти. Порой ты бываешь могучим и быстрым, с острым, проницательным умом. Тогда мы с надеждой устремляемся к тебе. Но в прошлом ты каждый раз ускользал из наших рук. И вот ныне настал момент, когда ты стоишь на грани. В тебе есть сила, но нет знания — или, быть может, ты не хочешь принять его. Ты недостаточно слаб, чтобы умереть. И недостаточно силен, чтобы жить. А вокруг всегда есть те, кто использует тебя против нас.
Мы спорили о тебе месяцами, Томас Гарден. Некоторые хотели изъять тебя из этого мира. Они предлагали похитить тебя и укрыть в тайном месте, чтобы посмотреть, можно ли разбудить тебя. Другие тоже предлагали изъять тебя из жизни — но окончательно.
Гарден слушал все это, нахмурившись. Он почти не сомневался, что все эти старики сбежали из Центра принудительного отдыха. Такая версия объясняла тот факт, что пятеро мужчин, собравшись в одном месте, предавались каким-то бредовым занятиям. Но она не объясняла того мертвеца в квартире. Не объясняла она и совпадений, о которых он рассказывал Элизе: чудесные спасения и недвусмысленные покушения на убийство. И вообще, у безумцев не может быть такой четкой организации и настойчивости в осуществлении заговора.
Что ж, надо принять вещи такими, какие они есть. Эти люди по каким-то причинам верили, что он является объектом их желаний и страхов одновременно. И они приняли некое решение на его счет.
— Вы сказали «наш Орден», — рискнул он. — Что это такое?
— Мы — рыцари Храма. Давным-давно наши братья дали обет освободить Святую Землю. Мы должны были вырвать Храм Соломона из-под власти неверных и восстановить его, камень за камнем.
— Но рыцарей больше нет, — сказал Гарден.
— Ты прав. Их больше нет.
— Тогда как же вы… распространяетесь?
— Есть тайные ложи, различные организации, братства — франкмасоны, Древнескандинавское братство, Союз ковчега. Здесь и там приходят новообращенные. Мы ожидаем уверовавших, романтиков, тех, кто хочет воплотить в жизнь древние легенды. Мы отделяем их от лавочников и страховых агентов. Мы вербуем и обучаем их. Мы испытываем их и выпалываем дурную траву. Мы наблюдаем. И ждем.
Ага! Теперь Гарден понял: безумцы, но организованные.
— Ждете меня? — спросил он.
— Ждем искры Томаса Амнета, которая может жить в тебе… Ты все еще утверждаешь, что ничего не помнишь?
— Не был ли я другом Робеспьера во время Великой французской революции?
Старик обернулся к своим спутникам. Те кивнули ему.
— У Робеспьера не было друзей, только временные последователи, — сказал он. — Амнет был среди них.
— А не был ли я землевладельцем из Луизианы? Распутником, игроком и пьяницей, нашедшим спасение в религии?
— Это было не спасение, но акт раскаяния.
— Может, Амнет был во Вьетнаме? Не погиб ли он там, пытаясь спасти одного из ваших тамплиеров, который полез в нору вместе с ним?
— В большинстве инкарнаций Амнет был доблестным мужем. С ним был Великий Дар.
— Тот человек в туннеле пытался спасти меня? Или ускорить мою гибель?
— Ты знаешь об этом лучше, чем…
Старик запнулся, сделал щелкающее движение языком, словно пробовал воздух на вкус. Потом он зашатался, плащ обвился вокруг его колен. Когда он упал лицом к свету, Гарден увидел, что челюсть старика и часть горла вырваны.
И только тогда долетел звук выстрела.
— Гашишиины! — закричал один из тамплиеров. Он схватился за пояс и, как показалось Гардену, готов был выхватить меч или кинжал. Но он извлек неуклюжее старинное полуавтоматическое ружье, из которого сантиметров на двадцать свисала лента с патронами. Человек обернулся к оконным проемам, обращенным к морю, и выпустил трескучую очередь с желтыми вспышками.
Остальные тамплиеры укрылись кто где мог и начали прилаживать разнокалиберное оружие: дробовик, короткий гранатомет, арбалет с утолщенными (взрывчатыми?) стрелами, лазерное ружье с аккумулятором и оптическим прицелом. Вся эта техника тарахтела, бухала, свистела и дребезжала, стреляя в серые тени, перемещавшиеся среди дюн в свете зарождавшегося утра.
Гарден не испытывал ни малейшего желания оставаться тут и умирать вместе с тамплиерами. Он не знал, кто такие гашишиины, но убивать ему никого не хотелось, даже если бы у него и было оружие.
Пламя свечей дрожало и колебалось от пчелиного жужжания пуль. Старое сухое дерево почти не оказывало сопротивления и не укрывало от выстрелов, только мешало целиться снайперам в дюнах.
Гарден не стоял столбом возле двери. Как только старик затих, Том одним махом перескочил через него и взлетел наверх по обвалившимся доскам. Доски были все в щелях и трещинах, карабкаться по ним было легко. Проворно, как обезьяна, Гарден взобрался на остатки второго этажа. Потом подпрыгнул и зацепился за балку наверху — потолок под чердаком обвалился, а может, его никогда и не было в этом летнем доме. Подтянувшись, он залез на балку и пробежал по ней, балансируя, метрах в шести над перестрелкой. Наконец он укрылся около кирпичной кладки дымохода со стороны, выходящей на море.