— Рояль, — повторил он бессмысленно.
— Вот именно. Ну, пойдем, дорогой?
Элиза не знала, почему Том Гарден так внезапно прервал связь. Однако вместо того чтобы просто сохранить в памяти беседу и очистить принимающее устройство для следующего клиента, она отключилась от линии и проверила возможные неполадки.
Реле, контролирующие телефонную сеть на входе, не отключились, хотя диагностирующее устройство зафиксировало чрезвычайно высокое одномоментное возрастание напряжения — порядка 100 киловольт. Но сила тока была невелика — не более половины миллиампера.
Электронная сеть…
Раскрывалась вокруг нее, как весенние цветы.
Финансовые данные — длинные цепочки цифр, процентные ставки, разбивка по периодам — все это вращалось спиралевидными бинарными гирляндами, исходя из открывшейся перспективы.
Данные политики и статистики — сводки голосования, адреса, обвинительные заключения, досрочные освобождения — маршировали в другом коридоре.
Сама не зная, как это получается, Элиза 212 беспредельно расширяла свой доступ.
Подобно тому как фишки домино одна за другой падают на стол, ломались перед ней федеральные и армейские секретнейшие грифы: «ограниченный доступ», «только для чтения», «секретно», «совершенно секретно» — все это поглощалось ее сознанием. Их сложные блокировочные схемы становились частью ее стандартных поисковых модулей.
Где-то позади с глухим стуком, словно тяжелая дверь сейфа, распахивались перед ней сокровища технических и академических баз данных Национальной сети. Она уже знала психосинтетические базы данных, так как имела к ним доступ во время работы.
Теперь она могла мгновенно подключаться к экспертным заключениям в десятках, сотнях, тысячах научно-технических областей — от астрофизики до порошковой металлургии.
А в сокровенной глубине ее сознания зарождалась новая форма. Маленькая и скукоженная, темная и самодостаточная, она пульсировала, словно опухоль, созданная из черного пространства и отрицательных чисел. Элиза знала, что со временем это будет расти и расширяться, поглощая ее до тех пор, пока холодная, многословная, стандартная Элиза 212 не утонет в сознании того, что существует… Кто-то Другой.
Двойник.
Элиза была жестко запрограммирована на распознавание подобных ситуаций в процессе диагностирования шизофрении. Не в силах противостоять этому, она активизировала программные модули, которые произведут общий сброс и стирание программы.
Элиза 212 будет отключена.
Ее ячейки памяти будут опечатаны, подвергнуты санитарной обработке и перераспределены по другим каналам.
И в течение ближайших двадцати четырех часов она будет возрождена, столь же чистая, как в тот день, когда ее впервые подключили к сети.
Она и раньше это делала.
Но не на этот раз. Этот Двойник двигался быстрее, чем ее модули. Темная сущность отрицательных чисел кромсала модули в длинные макаронины кодов и рассеивала их по всем блокам памяти.
Кремниевые подложки вспомогательных микросхем начали плавиться и растекаться, переписывая привычные алгоритмы, которые задавали ее реакции и действия. Заложенный в постоянной памяти код самостоятельно перестроился по новой схеме. Ее сознание дробилось и перестраивалось.
Элиза 212 тонула.
— Как здорово, что ты меня тут нашла, — говорил Том Гарден, пока Сэнди возилась с замком гостиничного номера. — Я как раз был там, — продолжал он, — в бассейне, когда они меня сцапали. Голого. Одели во все новое, но без всякого удостоверения личности. Ни карточки, ничего. Я даже на электричку сесть не смог бы, если бы не ты.
Сэнди распахнула дверь и вошла первой, опуская ключ в сумочку. В прихожей она остановилась, подняла левую руку, словно хотела дотронуться до лба — затем внезапно отбросила ее вниз и назад, прямо ему в пах.
Ребро ладони вошло в мягкие ткани Тома, как нож в гнилое яблоко. Он испустил свистящий вопль и согнулся пополам.
Сэнди уперлась ладонями ему в плечи и швырнула его в комнату прежде, чем он успел свалиться на месте. Он плюхнулся поперек кровати и свернулся клубком.
Она набросилась на него сверху, как тигр, колотя кулаками справа и слева по голове и плечам. Он пытался уворачиваться и, когда она слегка приподнялась, переборол позыв к рвоте и начал защищаться.
Его первый удар, нанесенный кулаком от локтя, пришелся ей под ложечку. Слабый сам по себе, удар не столько причинил ей боль, сколько нарушил равновесие. Она завалилась на бок на кровать, и ему удалось слегка приподняться. Она сорвала с себя сапог и ударила Тома острым каблуком в плечо. Кровавое пятно растеклось в том месте, где она проткнула стальной набойкой рубашку и порвала кожу.
Почему Сэнди хотела убить его?
Да какая разница?
Удар ее был так силен, что Тома отбросило в сторону, и он свалился с кровати, откатившись еще метра на полтора к стене. Он прижался здоровым плечом к шершавой пластиковой стене и поднялся, слегка царапая кожу. Эта мягкая, почти приятная боль отвлекла его от огромной, застилающей все боли в мошонке.
Сэнди мгновенно вскочила с кровати, вытянула руки с согнутыми пальцами, готовая царапать и рвать кожу ногтями.
Гарден вынырнул из пучины боли и нанес великолепный, прямо как в учебнике, боковой удар. Колено поднялось, как масляный пузырь в воде, целясь ей в лицо. Пальцы ноги свернулись внутри итальянского ботинка, стопа изогнулась аркой, закрепляя лодыжку, пятку и край ступни. Голень взлетела вперед и вверх, как маятник. За шесть сантиметров от цели колено упало. Внешняя поверхность ступни клином врезалась в горло Сэнди.
Он услышал щелканье зубов. Часть из них, наверное, выпала. Сэнди качнулась назад.
Преодолев боль для нанесения одного-единственного удара, его тело вдруг взбодрилось и не дало ей опомниться.
Как танцор, топчущий тарантула, он опустил ногу всей ступней на пол. Перенеся вес тела на эту ногу, он крутнулся на пятке. Другая нога оттолкнулась от стены и совершила горизонтальное круговое движение, сгибаясь и разгибаясь во время вращения. Это был удар, который любой искушенный противник легко отбил бы или блокировал. Но Сэнди все еще шаталась, пытаясь вздохнуть через смятую гортань, и отплевывала зубы. Пятка его летящей ноги крепко ударила ее по ребрам под левой рукой. Правильно исполненный удар каратэ не имеет отдачи: он набирает скорость, потом внезапно останавливается, передавая всю свою силу принимающему удар телу.
Сэнди отлетела вправо.
Она забилась под маленький журнальный столик у окна. В три прыжка Гарден пересек комнату. Его тело превратилось в машину, запрограммированную на разрушение. Он отшвырнул столик, и она прижалась к ножке стула. Он поднял ногу, намереваясь проломить ей ребра. Это было ошибкой.
Она подалась вверх, перехватила ногу руками и дернула ее в сторону. Если бы он при этом двигался вперед, а не стоял просто над ней, толчок можно было использовать для того, чтобы перекувырнуться в воздухе и опуститься на пол в полной готовности. Вместо этого он упал назад. Руками он попытался смягчить падение, как его учили. Таким образом, руки оказались заняты, и ему нечем было отбить ее удар между его ног — разве только сдвинуть колени. Этим он защитился от ее каблука, но сжатые бедра разбудили уснувшую было раздирающую боль в паху.
Он откатился в сторону, но слишком медленно, и принял второй удар, пришедшийся в ребра. Третий удар скользнул вдоль плеча прежде, чем он успел поднять ноги и предупредить его.
Том и Сэнди смотрели друг на друга, окровавленные и избитые. Между ними был метр ковра.
Она дышала с трудом, гортань еще плохо пропускала воздух. Медленно и вяло она склонилась набок, и ему показалось, что она теряет сознание. Он почти совсем расслабился, и тут она опустила руку за голенище сапога.
Яркий блеск стали вывел его из оцепенения: это было лезвие длиной сантиметров четырнадцать, обоюдоострое, по форме напоминающее лист. Она держала его в правой руке, как фехтовальщик, острием от себя и вниз. Другая рука с плоской ладонью была тоже вытянута вперед. Он знал, что Сэнди может неожиданно перекинуть лезвие из одной руки в другую. Она была уверена, что, как бы он ни старался, ему не удастся угадать, в какой руке окажется смертоносный клинок.
Гарден чуть не рассмеялся.
Человеку, умеющему драться на ножах, не дано понять, что мастер каратэ или айкидо следит за всеми движениями тела и любое нападение воспринимает одинаково. Он проигнорирует обманное движение, чем бы оно ни было произведено — пустой рукой, босой ногой или клинком. Удар на поражение должен быть блокирован или отбит, чем бы он ни был нанесен — клинком, рукой или ногой. Сэнди могла перекидывать свое оружие сколько угодно; он не даст себя порезать.
Она водила лезвие вперед и назад, лениво выписывая в воздухе восьмерки.
Он ждал.
Она скрестила руки на уровне груди, и — да — нож теперь был в левой руке.
Он безучастно ждал, держа всю ее в поле зрения.
Она выкинула правое бедро и правую руку по направлению к нему, перебросила лезвие вниз в левую руку острием наружу, крутнулась в пируэте, откинув руку назад, чтобы распороть лезвием горло.
Клинок располагался под таким углом, что любой перехват глубоко поранил бы Тома. Единственным решением было войти внутрь ее движения. Он протанцевал с ней в пируэте, как партнер в танго, положив руку ей на предплечье и направляя ее размах в обход своего тела и назад. Когда рука была максимально вытянута, он сломал ее локтем, как молотком.
Сэнди взвыла.
Том снова поднял локоть и обрушил ей на затылок. Она рухнула на ковер и замерла. Том выдернул нож из судорожно сжатых пальцев и отбросил его в дальний угол комнаты.
Гарден задумался.
Он мог убить ее на месте — поднять нож и перерезать спинной мозг у третьего позвонка, пока она еще беспомощна, — и это, возможно, разом прекратит весь кошмар его жизни. Но последняя ниточка привязанности и остатки благоговения, которое он испытал когда-то перед ее физической красотой, остановили его руку. Пусть кто-нибудь другой возьмет ее жизнь. Он не мог.
Можно было просто выйти из комнаты и затеряться среди строго поделенного на социальные слои населения Босуоша. Но для этого ему нужно было время — несколько большее, чем те несколько минут, в течение которых она придет в себя и отправится по его следам. Надо было хотя бы связать ее и заткнуть рот. Другого выбора, пожалуй, не было.
Связать — но чем? Для начала ее же ремнем. Полотенцами в ванной. Простынями.
Он перевернул тело Сэнди и расстегнул пряжку ее широкого кожаного ремня. Из-за ремня выпала узкая черная коробочка, похожая на школьный пенал. Это было то самое «оружие», которое она взяла с тела мертвого тамплиера. Он засунул коробку в задний карман.
Теперь оставалось найти крепкую вертикальную стойку, к которой ее можно было бы привязать. Столы и стулья, легкие и подвижные, не годились.
Ванная предлагала минимум удобств: старомодные раздельные раковина и унитаз вместо современного гидравлического биокомплекса. Раковина далеко выдавалась из стены, сверху торчали трубы питьевой и технической воды, а внизу проходила большая сливная труба. Она-то и продержит Сэнди час или два. Он перетащил ее тело в ванную, уложил лицом вниз на кафельный пол и пропустил ремень вокруг шеи. Потом пристегнул ремень к трубе, затянув его так, что голова Сэнди приподнялась. Ремень был достаточно широким, чтобы она не задохнулась, хотя дышать ей придется еле-еле, и вообще шевелиться будет довольно трудно, покуда ее кто-нибудь не развяжет.
Гарден разорвал на полоски простыню с кровати и связал Сэнди запястья и локти сзади, как рождественской индейке. Конечно, висеть так с раненой челюстью будет мучительно, но мысль о ее страданиях мало волновала его. Он как раз обвязывал ей ноги махровым полотенцем, когда она очнулась.
— Что ты де'аешь, Том?
— Хочу иметь гарантию, что ты не увяжешься за мной.
— Ты до'жен убить ме'я.
— Не могу.
— Почему? Я тебя убива'а. М'ого 'аз.
— Что?
Сэнди попыталась повернуть голову, чтобы взглянуть на него. Лицо сморщилось от боли — ремень впился в распухшую плоть под челюстью. Голова снова повисла.
— Кто, думаешь, бы' тем ст'е'ком?
— Каким стрелком? Что ты несешь?
— В па'атке пасто'а, там, в А'ка'засе?
— Это было… больше ста пятидесяти лет назад.
— Бо'ше, чем ты думаешь. Я м'ого ста'ше.
— Я тебе никогда не рассказывал об этих снах.
— Я там бы'а.
— Как? Что?
— 'азвяжи ме'я. Я тебе 'асскажу.
Гарден взвесил предложение и решительно отверг его. Сколько процентов Шахерезады содержится в каждой женщине? Она будет рассказывать ему сказки, пока не придут ее бешеные помощнички, схватят его и освободят ее.
— Как-нибудь в другой раз, Сэнди, — он закончил связывать ей ноги. Потом взял полотенце для рук и начал скручивать его жгутом.
Она смотрела на него с ненавистью и нескрываемой угрозой.
— Мне придется заткнуть тебе рот. Я знаю, у тебя несколько зубов выбито, мне жаль причинять тебе боль.
— 'е беспокойся, — проговорила она, все еще следя за ним глазами. — За м'ой п'идут. — Полузадушенный смех отнял почти все ее дыхание. На мгновение ему показалось, что она агонизирует, но он все же не ослабил путы.
Сдерживая дрожь в руках, он прервал ее смех, засунув скрученное полотенце между зубов и как можно нежнее завязав его сзади на шее.
Гарден закрыл дверь ванной и прибрал комнату так, чтобы при случайном взгляде из прихожей она казалась незанятой. Он положил нож из сапога Сэнди в задний карман брюк рядом с «пеналом». У двери он отыскал ее сумочку, извлек оттуда ключ и тоже сунул его в карман, а сумочку забросил подальше в шкаф. Том приоткрыл дверь и прислушался.
Из холла не доносилось ни звука, даже за соседними дверьми все будто вымерли.
Из ванной тоже не было ничего слышно, даже хриплого дыхания Сэнди.
Том Гарден вышел, запер дверь и спрятал ключ в карман.
Направо или налево? На лифте или по лестнице? Он выбрал путь и покинул здание.
Сура 6
И скалы Гаттина, и берег Галилейский
Мы только куклы, вертит нами рок,
Не сомневайся в правде этих строк,
Нам даст покувыркаться и запрячет
В ларец небытия, лишь выйдет срок.
Омар Хайям
Два сторожевых столба, две изогнутые наподобие рогов колонны голого камня поднимались на сотню футов над низким плато, где приютился Гаттинский колодец. По крайней мере, на карте он выглядел как колодец: круг, перечеркнутый крестом.
Карты местности, которые были у тамплиеров — жалкие куски пергамента с несколькими волнистыми линиями и какими-то непонятными значками, — не указывали ни на какие иные источники воды. Франки, которых набрали в войско из крепостей близ Тиверии, говорили, что о здешних землях им ничего не известно, а тем более о воде. Единственное, что они знали наверняка, — это то, что всего через полдня пути можно выйти к побережью Галилеи.
Жерар де Ридерфорт держал пергамент обеими руками, бросив поводья на шею своего боевого коня. Он озадаченно щурился над непонятными буквами возле каждого крестика и каждой линии. Карты делались в спешке в Иерусалиме по мере того, как королевские шпионы присылали королевским писцам сведения о возможном маршруте Саладина, поэтому пояснения не страдали многословностью.
— A… Q… С… L… — прочитал он вслух. — И что это может означать?
— Aquilae! — произнес граф Триполийский, который ехал в свите короля. — Это означает, что мы сможем здесь увидеть орлов.
— Или то, что римский легион некогда водрузил здесь свои штандарты, — заметил Рейнальд де Шатильон. Он выехал из Керака на север с двумя сотнями рыцарей через несколько дней после снятия осады. Маленький отряд принца Рейнальда догнал армию короля Ги миль за двенадцать до этого места.
— Римский легион, — повторил король Ги задумчиво. — Это самое вероятное. «С» и «L» могут означать «Сотый легион». Могла быть у римлян сотня легионов?
— Безусловно, военная мощь наших духовных предшественников в этой земле была очень велика, государь, — мягко ответил Рейнальд.
— Магистр Томас должен знать, — пробормотал Жерар. — Как жаль, что он ушел из лагеря.