У Элизы 212 был модуль автодозвона, который мог инициировать телефонные звонки абонентам. В списке разрешенных контактных номеров числились основные психиатрические базы данных и общедоступные библиотечные фонды. Все запросы, которые она делала в ходе изучения своего пациента, включались в его счет.
Когда темная форма Двойника, записанная отрицательными числами, вызвала непроизвольное перепрограммирование оперативной памяти Элизы, функция соединения с абонентом сохранилась, но к ней добавилась некая команда поиска по собственной инициативе.
Теперь она чувствовала, как он стремился к неизвестной цели, прощупывая оптические волокна и коммутационные узлы национальной телефонной сети. Нужный ему путь доступа однозначно сосредотачивался в четырех-жильном кабеле, который тянулся отдельно от остальных на десятки километров — пока не упирался в пустое пространство. Где-то за последним коммутатором кабель был обрезан. Для Элизы 212 это означало одно: конец поиска. Тупик. Нулевой вариант.
Но Двойник, казалось, воспринял этот обрыв связи как личный вызов. Он впал в некое черное состояние, которое Элиза обозначила бы человеческими словами «дурным настроением». Это состояние продолжалось целых три секунды и разрешилось цифровой командой, посланной в систему связи, — операционной директивой последнему на этой линии лазерному усилителю устранить этот разрыв. Лазер закряхтел от натуги и повысил выходную мощность на тысячу процентов. Трубка излучателя взорвалась, и весь агрегат вышел из строя. Но перед смертью он послал импульс когерентного света мощностью около десяти ватт.
Концы одного из четырех проводов перерезанного кабеля соприкоснулись в месте обрыва. Интенсивный световой поток выделил тепло в месте соприкосновения тончайших волокон стекла, они расплавились и соединились, заделав брешь на линии.
Теперь Двойник повторил запрос, достигнув конечного пункта. Элиза отметила почти человеческую удовлетворенность результатом.
Рука Гардена взлетела к глазам. Он потом и с зажмуренными глазами видел скелет собственной руки, словно вделанный в алую плоть ладони, обрамленную белым светом.
Итнайн оттащил его от дверного проема. Остальные распластались по стенам, прячась от излучения.
— Что вы видели? — раздался голос Итнайна. Гарден слепо оглянулся.
— Ослепительный свет. Как огонь, только абсолютно белый.
— Может, это взрыв реактора? Гарден взвесил это предположение.
— Нет, не думаю. Нас бы тогда не было в живых.
— Тогда что это?
Том Гарден сопоставил какие-то разрозненные образы. При всей своей неистовой яркости шарообразный излучатель казался каким-то… ординарным, контролируемым. Словно это был этап плановой работы реактора.
Что могло вызвать такой свет? При нормальной работе?
Гарден вспомнил, что термоядерная электростанция работала по тому же принципу, что и ракета «Си Спэрроу», только в неизмеримо большем масштабе.
Слева от этой двери должна была тянуться галерея световодов. Эти несущие излучение каналы разделяли импульсы рентгеновского лазера, которые «поджигали» пленку из йодида титана. Световоды были расположены по кругу и разделялись шестидесятиградусными дугами. Лазерные лучи перемещались по ним вперед и назад, проходя через систему усилителей, и в конце концов попадали в сферическую камеру.
Этот стеклянный шар, наполненный смесью трития и дейтерия, намного превосходил по размерам рисовое зернышко «Си Спэрроу»: двадцатикилограммовый глобус, не меньше волейбольного мяча. Через равные промежутки времени, совпадающие с импульсом лазера, поршневой механизм выталкивал эти шары в фокус лучей. Стекло начинало испаряться и сжимало смесь до температуры термоядерного синтеза, как и в «Си Спэрроу», только мощностью около пятисот килотонн.
Ничем не защищенный расширяющийся шар сверхвысокотемпературной плазмы просто-напросто сжег бы стены камеры, разрушил здание и оставил бы от всего комплекса оплавленную воронку. Однако Гарден знал, что на внутренней поверхности камеры находится сильный электромагнит, создающий тыквообразное поле, которое удерживает и направляет плазму. Поле формируется с некоторой аномалией в одном полушарии, чтобы сила взрыва выходила через перфорацию в стенке камеры. Периодическая пульсация поля выталкивает оставшиеся пучки плазмы через специальный канал и очищает камеру для следующего заряда.
Коридор за дверью, насколько понимал Гарден, вел к сложной системе магнитогидродинамических колонн, теплообменников высокого уровня, парогенераторов, турбин высокого и низкого давления. В конце этого комплекса из остывшего пара извлекаются остатки тепла, не вступивший в реакцию синтеза дейтрит и промышленные объемы гелия. С теплообменников и турбин поступают каскады чистой воды.
Таким образом, огненный шар, который видел Гарден, не был частью этого производственного канала и должен был иметь аналогичное происхождение: аномалия в замкнутом поле, возможно, не более миллиметра в диаметре. Что, если операторам вдруг понадобится «отщипнуть» крошечный образец расширяющейся плазмы для анализа или контроля качества? Крошечный кусочек, ярче полуденного солнца.
— Кто-то выпускает плазму из камеры, — сказал Гарден.
— Зачем?
— Чтобы помешать нам пройти в эту дверь.
— И что теперь делать?
— Найти другой путь.
— Но мой господин Хасан не…
— Знаю, — вздохнул Гарден. — Он хочет, чтобы мы шли именно этим путем. Ну что же. Пригните головы пониже, закройте глаза руками. Вбегайте в дверь, сразу же отворачивайтесь вправо к стене и бегите как можно дальше от этого места. Не оглядывайтесь.
Итнайн и еще несколько арабов кивнули. Те, кто понимал по-английски, перевели остальным. Итнайн сразу же пригнул голову и повернулся к двери.
— Стой! — Гарден схватил его за рукав. — Ты говорил, что в реакторном зале нас может поджидать засада.
— Ну?
— Так вот, это она и есть.
— О… Значит, плазму выпускают специально, чтобы отвлечь нас?
— Вот именно.
Итнайн улыбнулся:
— Нет проблем. У нас есть гранаты, очень мощные. Они перекроют поток плазмы и отвлекут людей, которые хотят нас остановить.
Палестинец сказал несколько отрывистых слов и протянул руку. Хамад достал из-под своего балахона тусклый металлический шар и положил в ладонь Итнайна. Тот крепко сжал его, пригнул голову и снова повернулся к двери.
— Отлично, друг, — Гарден опять схватил его за рукав. — Какова мощность этой гранаты?
— Две тысячных килотонны. А что?
— Тебя не останавливает мысль о двух тоннах динамита, запущенных туда, и о том, где тебя потом искать? Это ведь, знаешь ли, довольно опасно.
— Я не боюсь, — отрезал палестинец.
— Конечно, нет. Но только задумайся на минутку, что у нас там, за дверью: работающий реактор, сотня тонн сложных механизмов, которые испускают во все стороны горячую плазму под давлением тысячи тонн на квадратный сантиметр. И ты хочешь, чтобы все это вдруг лопнуло?
— Камера надежно укреплена.
— А как насчет клапанов высокого давления, электрических схем, датчиков и кабелей? Представляешь, что будет, если потревожить эту магнитную тыкву даже чуть-чуть?
— Я понял тебя, — согласился Итнайн. Чтобы убедить остальных в обоснованности своих колебаний, он перевел свой разговор соотечественникам. Те вытаращили глаза. — Что ты предлагаешь, Том Гарден?
— Ну, я не тактик…
— Начал говорить — продолжай.
— Ладно. По двое одновременно, справа и слева, прыгайте через порог. Падайте плашмя на пол, оружие держите перед собой. Прячьтесь за любым укрытием, какое сможете найти, и стреляйте в любую человекообразную фигуру.
— Я потеряю людей, — возразил Итнайн.
— Если кинешь туда гранату, потеряешь половину Нью-Джерси.
— Согласен, — неохотно проговорил палестинец. — Фасул! Хамад! — Итнайн перевел им инструкции Гардена, сопровождая их ныряющими движениями руки.
Боевики кивнули, секунду помолчали, склонив головы, и приготовили оружие. Затем заняли позицию по обе стороны двери.
— Давай!
Их спины исчезли в сиянии. Еще двое приготовились.
— Давай!
Так, попарно, вся команда проскочила внутрь. Ответного огня не было слышно, и у арабов не было повода стрелять.
Наконец Гарден и Итнайн встали у двери.
— Давай! — пролаял Итнайн.
Гарден, вооруженный только собственной смекалкой, нырнул через порог в лишенный тени свет. Он различил фигуры боевиков, которые оцепенело сидели на полу, забыв про оружие. Они уставились на что-то за вспышками плазмы, которые даже на таком расстоянии Гарден мог перекрыть ладонью. Кожа руки сразу натянулась и высохла от жара, пока он завороженно оглядывался вокруг.
Зная теоретически принципы работы промышленного термоядерного реактора, он не мог и отдаленно представить себе его размеры.
Выбросы плазмы казались столь близкими и расположенными на уровне глаз только из-за двери, но это была оптическая иллюзия, результат искаженной перспективы при взгляде через дверной проем.
За дверью, оказывается, был не пол здания; здесь начиналась как бы сцена или широкий балкон. Край балкона защищало трубчатое заграждение, а за ним сияло белое рукотворное солнце. На самом деле оно выглядело как вулканический гейзер на поверхности небольшой белой луны Юпитера или Сатурна.
Так велика была реакторная камера.
Расположенная в яме глубиной метров десять, сама камера была около сорока метров в диаметре. Из нее, как соломинки из коктейля, торчали толстые белые трубы. На определенном расстоянии от поверхности камеры все трубы изгибались под прямым углом и тянулись параллельными рядами на двести метров к северу. Ажурная конструкция из голубых балок, опорных платформ, переходных мостиков, высотой этажей в шесть-семь, поддерживала эти горизонтальные трубы — световодные кабели. Приблизительно через каждые тридцать метров в них были врезаны кристаллические усилители, опутанные силовыми кабелями и тончайшими охладительными трубочками. Световоды упирались в северную стену здания, поворачивали назад, уходили внутрь опорной конструкции, снова поворачивали и устремлялись куда-то вниз. Километры световодных кабелей сновали туда и сюда, слегка утончались, словно органные трубки самых нижних регистров басового диапазона, и прижимались теснее друг к другу. И где-то в глубине многослойной паутины, представлялось Гардену, в месте слияния световодов, прячется сам рентгеновский лазер, источник всей этой мощи.
Словно пистолет, приставленный к черепу, сверху в сферическую камеру упиралось устройство для запуска стеклянных капсул. Гардену видны были механические руки, загружающие дейтритовые шары в магазин. Судя по действию этого автомата, камера заряжалась примерно каждые две секунды. Однако выброс плазмы казался постоянным, не пульсирующим. Детонации поддерживали исключительно стабильное давление в камере.
Справа, за сиянием плазмы, можно было различить очертания плазменного процессора, теплообменников и какие-то отдаленные непонятные очертания и формы.
Гардену всегда казалось, что лазерный термоядерный реактор — вещь достаточно тонкая, деликатная. Цепенея теперь перед всей этой огненной демонстрацией гигантской мощи, он понял, что Итнайн мог бы спокойно бросить сюда гранату без всякого эффекта. Возможно, взрывная волна на мгновение сдует плазменный хвост. Возможно, осколки слегка согнут механические руки робота и задержат работу пускателя на двадцать или даже сто секунд. Но жизненно важные узлы и механизмы не будут повреждены, и работа реактора не нарушится.
— Что мы тут делаем? — спросил он Итнайна. Палестинец протер глаза, слезящиеся от света кремово-белой луны и ее гейзера.
— Мы ждем моего господина Хасана. Гарден кивнул.
— Только не глазей слишком долго на пламя, — посоветовал он.
Элиза 212 и ее Двойник установили контакт с неким искусственным интеллектом — ИИ — на другом конце оптического кабеля. Это было довольно ограниченное существо, занятое обработкой информации с датчиков, которую оно могло обсудить со своими собеседниками, но не могло продемонстрировать графически. В основном ввод данных был одноканальным, хотя порой проскакивали матричные массивы и широкодиапазонные потоки, которые считывали вводы, которые могли быть считаны с видеокамер или матричных дисплеев. Общаясь в диалоговом режиме, ИИ постоянно бормотал себе под нос формулы.
Элиза назвала его одержимым. Двойник назвал его своим парнем.
— Ты отмечаешь присутствие людей рядом с собой? — спросил Двойник, захватывая инициативу в диалоге.
— Значки персонала всегда рядом, — ответил ИИ. — Почти всегда.
— Каталогизируй значки.
— Аномальное распределение.
— Ты регистрируешь других людей, кроме персонала?
— Не принимаю в расчет других.
— Есть проблемы с охраной?
— У охранной подсистемы всегда имеются проблемы. Иногда реальные, иногда смоделированные. Но все они не затрагивают основные функции.
— Доложи параметры функции.
— Шестьдесят семь сотых детонаций в секунду.
— Проанализируй функцию.
— Двадцать две сотых тераватта первичной загрузки на стержни.
Элизе захотелось прервать диалог и спросить, что означают эти числа, но Двойник управлял приоритетом доступа.
— Проанализируй программу, — скомандовал Двойник. — Двадцать-плюс детонаций в миллисекунду.
— Теоретическая задача, — прощелкал ИИ. — Частота детонаций превосходит первоначальную мощность ячейки. Мощность ячейки превосходит радиус мишени.
— Проанализируй.
— Сохранность объекта не гарантируется.
— Принято. Засеки людей, со значками и без, дай координаты относительно мишени.
— Засекаю… — и набор трехмерных координат просочился через оптическую линию.
Двойник просканировал информацию.
— Свой парень, — доверительно сказал он Элизе.
— Мы здесь внизу, — голос откуда-то из-под балкона.
— Мой господин? — это Итнайн. Он вскочил на ноги, но Гарден перехватил его прежде, чем он успел перегнуться через ограждение.
— Ты же себя подставляешь!
— Я знаю этот голос, — Итнайн вырвался из рук Гардена, в глазах его мелькнул белый отблеск плазменного огня. — Это Хасан ас-Сабах. Он нашел нас.
Арабские воины были уже на ногах. Они рассредоточились вдоль ограждения, пока один из них не обнаружил лестницу.
Не ожидая команды Итнайна, они начали спускаться. Гарден перегнулся через перила и огляделся.
Несколько человек в камуфляже, некоторые с платками на голове, окружили полукругом своего смуглого главаря, который стоял спиной к камере реактора. Даже с этого расстояния Гардену был виден изгиб усов. Это мог быть — да это и был — тот самый человек, который сидел на переднем сиденье фургона.
Рядом с ним стояла женщина с золотыми волосами, на которых играли отблески пламени. Она взглянула вверх, и Том Гарден узнал Сэнди. Повязки на шее уже не было. Она увидела его и улыбнулась.
Гарден последним спустился по лестнице, последним приблизился к Хасану.
— Гарри Санди! — воскликнул Гарден.
У арабов перехватило дыхание, даже Сэнди вздрогнула, только Хасан невозмутимо улыбнулся.
— Моя земная слава опережает меня, — пробормотал он. Потом Хасан отступил на шаг назад, склонил голову и произвел ниспадающее движение рукой: от бровей к губам и к сердцу.
Гарден стоял прямо перед ним.
— И что это означает?
— Старомодное приветствие для старого знакомого, Томас.
— Но я не знаю тебя, разве только понаслышке.
— Вот я и хотел бы тебя испытать: что именно ты знаешь?
Гарден решил, что ему предлагают высказаться.
— По твоему собственному определению, ты — «борец за свободу». Но другие называют тебя просто террористом. Ты развязал нескончаемый кровавый конфликт в Палестине, что привлекло к тебе половину арабского мира. Ты находишь наслаждение в разжигании давно утихших споров, натравливая клерикалов на умеренных, арабов на евреев, турок на арабов, шиитов на суфитов — и так до тех пор, пока все они до последнего человека не бросят свои дела, увязнув в борьбе. У тебя нет ничего за душой, кроме ненависти к существующему порядку — даже если это тот порядок, который ты сам помогал устанавливать. А теперь ты привез свою революцию сюда, в Соединенные Штаты. Зачем?