— Орднунг! — прошептали губы в прорези маски.
Энке, застывший, как медведь работы Церетели, ожил. Пнул ногой столик. По бетону звонко зацокали скальпели и никелированные крючки.
Пробормотав какое-то немецкое ругательство, он моментально взял себя в руки. Кисло усмехнулся.
— Старею! Я должен был сообразить, что здесь не хватает видеокамеры. Мои черти тоже хороши, впопыхах не заметили, что комната уже, чем должна быть, а кладка стены свежая. — Оценивающе окинул Максимова взглядом. — А ты молодец. Пойдем, здесь нам больше делать нечего.
Он развернулся и, грузно покачиваясь, вышел в коридор.
Максимов вытер пистолет о рукав, стирая отпечатки. Бросил его на столик. Встряхнул кистями, сбрасывая напряжение.
Парень в черном камуфляже следил за ним, баюкая в руках автомат. Поблескивали глаза в узких прорезях маски.
Максимов, помедлив, резко вскинул ладонь к виску и отдернул вниз, отдав честь. Парень выпрямил спину и кивнул в ответ.
«Учись, молодой!» — Максимов улыбнулся и вышел из комнаты.
В коридоре второй человек в комбинезоне сосредоточенно пинал стену, вышибая потайную дверь. Гулкие удары катились по узкому коридорчику вверх и эхом отдавались в мертвой тишине дома.
Энке стоял рядом, глубоко засунув руки в карманы плаща. Когда дверь с треском рухнула, он, оттолкнув боевика, заглянул в комнатку.
Вытащил из кармана пачку фотографий. Перебрал одну за одной, поглядывая на труп в комнатке. Обреченно махнул рукой и стал подниматься вверх по лестнице.
Глава девятнадцатая. Долг платежом красен
Странник
В черной воде канала плавали разноцветные огни. Берлин освещал ночь миллионами окон и мигающей неоном рекламой. Вдоль набережной, шурша шинами, проносились машины.
Максимов и Энке встали спиной к дороге, чтобы в глаза не бил свет фар.
Энке долго смотрел на воду. Толстые пальцы тискали плоскую фляжку; мужчины успели сделать по глотку за успех. И еще по паре, чтобы сбить нервное напряжение.
— Он не стал бы ждать, когда мы уйдем. Истинный моджахеддин не упустит шанса умереть в бою и прямиком отправиться в сады Пророка. Значит, выжидал, когда в прицеле появится достойная цель. — Энке убрал фляжку в карман. — Получается, я тебе обязан жизнью.
Максимов промолчал.
— С русской резидентуры я слуплю по высшему тарифу. Деньгами возьмешь?
— Лучше информацией, — ответил Максимов.
— Я так и подумал, — кивнул Энке. — Отвечаю на первый вопрос — «кто они?». В этом гадюшнике была база, ячейки «Аль-Джамаа». Под огонь попало и семейство турков, сдававшее им половину дома. Ничего не поделать, война есть война.
— Я собирался задать другой вопрос. Зачем вам брактеат со змеями? Вы же из-за него пасли меня в Гамбурге.
Энке тяжело засопел.
— Не только я, — пробормотал он.
— Кто еще? — Максимов оперся на поручень.
— Пока не знаю. Брандт — один из жирных узелков в паутине для дураков. Первым в нее попал Леон Нуаре, следом — ты. По нитям пошли волны, и проснулись пауки. Я — лишь один из них.
— Значит, дело в брактеате. — Максимов не стал поворачиваться и всматриваться в лицо Энке. Он сейчас и без этого отлично чувствовал состояние стоящего рядом человека. — Готов поверить, что у «Штази» есть к нему свой корпоративный интерес. Но мне показалось, что у бывшего старшего офицера этой богоугодной организации имеется личный интерес. Я прав, герр Энке?
Пальцы Энке забарабанили по поручню; сначала быстро, потом все медленнее и медленнее, пока не замерли, едва касаясь металла. Спустя несколько секунд ладонь плотно обхватила поручень.
— Долг платежом красен, — решившись, начал он. — Я служил в отделе 8/10 «Штази».[40] Если знаешь, чем он занимался, то мне не надо комментировать то, что ты сегодня наблюдал. Скажу лишь, что такие структуры как «Штази» не исчезают бесследно. Остаются, как ты выразился, корпоративные интересы и зоны влияния, на создание которых потрачена уйма денег и человеческих жизней. Ни мир, ни правила игры в нем не изменились, когда сломали Стену. По-прежнему либо ты дерешься за кусок пирога, либо подыхаешь с голоду И платят лишь за то, что ты умеешь делать лучше всех. Иначе стоишь в очереди за пособием. Об этом все. Теперь о личном. Ты профессионально занимаешься поиском культурных ценностей. А что они такое, знаешь?
— Если отбросить музеи и легальные коллекции, то это еще одна тайная финансовая система. Кто поставит ее под контроль, тот возьмет за горло все спецслужбы, террористические организации и мафии мира, — ответил Максимов.
— Приятно иметь дело с искусствоведом, умеющим стрелять, — усмехнулся Энке. — Никаких эмпиреев и рассуждений о красоте, якобы спасающей мир. Только запомни, никто и никогда не сумеет поставить под монопольный контроль «черный» рынок предметов искусства. Все хотят играть, а монополия положит конец игре. — Он встал вплотную, плечом к плечу с Максимовым. — Например, одна ближневосточная повстанческая армия решила заключить контракт на покупку стрелкового оружия чешского производства. Миллионов на двадцать. Естественно, потребовались серьезные гарантии. А какие могут дать гарантии люди, живущие в лагерях беженцев? И тогда арабы за полмиллиона нанимают боевиков ИРА[41]. Ирландцы совершают громкое убийство одного английского лорда. Одновременно с этим в его поместье производится революционная конфискация. Эта часть акции никогда не предавалась огласке, берегли имидж благородного лорда. Дело в том, что в коллекции лорда хранились предметы искусства, которые давно считались утраченными. Лорд героически воевал с фашизмом при штабе Монтгомери и посчитал возможным прихватить кое-что из тайных кладовых рейха в качестве трофеев.
Энке достал из кармана фляжку, отвинтил колпачок.
— Прозит! За интернационал идейных борцов, мать их…
Сделав добрый глоток, передал фляжку Максимову и продолжил:
— Коллекцию переправили на Ближний Восток по конспиративной сети «Роте арме фракционе». Арабы передали ее в качестве залога за поставку оружия. Предполагалось, что со временем они выкупят коллекцию, но в это, как сам понимаешь, никто не верил. Само собой, сделка была тайной, и ни при каких условиях коллекция не могла легально выставляться в музеях. Насколько я знаю порядок, ее отправили в спецхран как часть государственного резерва. Догадываешься, в чем мой личный интерес?
— Конечно, — кивнул Максимов.
Мир не стал другим, и правила в нем не изменились. Если Энке лично дирижировал этой многоходовкой с участием идейных борцов всех цветов кожи, то… То рядом с Максимовым сейчас стоял живой труп.
Такие операции не имеют сроков давности, потому что на их результатах и стоит мир. У каждого политика есть свой скелет в шкафу и ночной горшок под кроватью. И это нормально. До тех пор, пока скелет не представили на всеобщее обозрение, а горшок не надели ему на голову Когда речь заходит о собственном добром имени, политики напрочь забывают о правах человека и гуманизме. Механизм зачистки прошлых политиков прост, как гильотина. Раз — и нет головы, хранившей опасную информацию. Голова Энке полетит первой.
— Уже начал меня жалеть? — усмехнулся Энке. — Не трать зря время. Лучше подумай о себе. И у тебя в этой истории есть личный интерес. Правда, не знаю какой. Но догадываюсь. Святослав Игоревич Арсеньев проводил экспертизу коллекции, я тому свидетель. Одного этого факта хватит, чтобы испортить ему остаток жизни.
«Все правильно, — подумал Максимов. — Единственный способ уцелеть в его положении — это начать контригру. Умные люди не станут обрывать раскрученную операцию, подождут результатов. А это, называя вещи своими именами, отсрочка приговора. И шанс уцелеть, потому что победителя не судят».
Закинул голову и сделал маленький глоток из фляжки. Нёбо обожгло коньяком, потом горячая волна скользнула внутрь.
— Ну как, будем считать, что мы в расчете? — спросил Энке.
— Еще один вопрос. Зачем я вам?
— Хо! Это уже разговор не кредитора и должника, а партнера с партнером.
— Скорее, собрата по несчастью, — ввернул Максимов.
— Такая формулировка меня устраивает, — спокойно отреагировал Энке. — Она показывает, что ты реально оцениваешь наше положение. Мы попали в жернова чужой операции, и вот-вот нас перетрут в труху, а потом развеют по ветру. Я смогу продержаться неделю, может — две. Пока русские ищут своего идиота, я им нужен. Разумеется, я не собираюсь сегодня же принести им Садовского в зубах. Буду тянуть время.
— У вас отлично натасканные боевики. Маленькая частная армия. На кой черт я вам понадобился? И без меня отлично накрыли этот арабский гадюшник.
Энке хрюкнул, тугой живот задрожал под плащом.
— Хо-хо-хо! Проверка на вшивость, конечно же! Ни один действующий офицер разведки не сунулся бы туда без визы Центра. Да и с визой не стал бы ходить по лужам крови. Про твой выстрел я упоминать не буду, за него я уже расплатился. Значит, ты действуешь как частное лицо, что меня вполне устраивает.
— И что мне собираетесь поручить?
— Ничего, чего бы ты сам не хотел. Удивлен? А я называю это партнерскими отношениями. Полное доверие между двумя обреченными.
Он достал из кармана пачку фотографий. Выбрал две. Протянул Максимову.
— Это Леон Нуаре. Найди его. Шансов мало, предупреждаю. Либо ему уже перерезали глотку ребята из «Аль-Джамаа», либо он давно ушел по их каналам. Либо кто-то еще подсуетился. Но если он жив, то непременно будет искать выходы на тебя.
— Как на внука профессора Арсеньева, ищущего брактеат, о чем старый пердун Брандт раззвонил всем и вся.
— Молодец, быстро соображаешь. Знаешь, я сначала пожалел, что Нуаре не оказалось в той комнатке с видеокамерой. А теперь нет… Так даже интереснее.
— Ага, чего же не повеселиться, если есть на кого перевести стрелки, — недовольно произнес Максимов.
— Прости, не понял?
— Русская идиома эпохи бандитского капитализма. Означает: подставить вместо себя другого, — пояснил Максимов.
Встал так, чтобы свет от фонаря падал на фотографии. Энке, встав спиной к каналу, достал из-под плаща мобильный телефон. Максимов вспомнил, что свой мобильный отключил больше часа назад, решил, что не мешало бы позвонить Карине, оставшейся в отеле, но лучше сделать это после того, как хорошенько рассмотрит и запомнит лицо Леона Нуаре.
Энке тем временем набрал на мобильном номер. Представившись, стал слушать чей-то по-военному резкий голос. Набрал следующий номер. И все повторилось в той же последовательности. Командир маленькой армии проверял свои подразделения. После четвертого рапорта Энке выключил связь.
Максимов обратил внимание, что пальцы Энке вновь барабанят по металлическому поручню. Уже знал, что так немец сосредотачивается перед принятием важного решения.
— А ты, Максим, либо счастливчик, либо еще сложнее, чем я думал, — задумчиво произнес он.
— И то, и другое. Что случилось, господин Энке?
Энке шлепнул тяжелой ладонью по перилам. В металлической трубе удар отозвался низким гулом.
— Как зовут твою девчонку?
— Карина. Карина Дымова. Что с ней?
Энке отобрал у него фотографии, сунул в нагрудный карман. Оттуда же извлек новую. Меньшего размера.
— С девочкой ничего плохого не случилось. Если не считать того, что она сейчас сидит в баре пресс-центра с подружкой Леона Нуаре. — Энке повернул карточку изображением к Максимову. — Знакомься, Эрика фон Вестарп.
С цветного снимка на Максимова смотрело очаровательное лицо весело улыбающейся блондинки.
Черное солнце
Иоганн Блюм
*
Хиршбург
Глава двадцатая. Танго втроем
Странник
Какова вероятность, что встретишь в Берлине блондинку, с которой сутки назад побросал пластмассовый диск на университетской лужайке в Гамбурге? Рассуждения о том, что мир тесен, что случайности обычное дело, оставим обывателям, ведущим законопослушный образ жизни. Любой профессионал, не задумываясь, скажет, что вероятность такой встречи равна вероятности попадания артиллерийского снаряда в другой снаряд. Чертовски сложно, но можно. Если все рассчитать до шестого знака после запятой.
«„Подводка“ чистой воды. Наглая „подводка“. Так работают, если считают тебя за непуганого идиота. Или когда нет времени мудрить», — пришел к выводу Максимов.
Из телефонного разговора с Кариной он уже знал, что блондинка, похожая на Клаудию Шиффер, столкнулась с ней в парфюмерной секции супермаркета. Дамы удивились, взвизгнули от восторга и, взявшись за руки, пошли рейдом по магазинчикам. Устав от впечатлений и основательно проголодавшись, зашли в бар пресс-центра. По информации Энке, Эрика, несмотря на незаурядную внешность, зарабатывала второй древнейшей профессией — журналистикой.
«Складно у них все получается. Не через Нуаре, так через Эрику мне дают возможность „слить“ информацию в СМИ. Кто-то очень хочет скандала вокруг брактеата. Вернее так: зачем Винеру поднимать шумиху, вытащив на свет божий сокровища храма в Ретре? Ладно бы какой-нибудь Рембрандт из спецхрана… Народ хоть знает, кто это такой. А спроси у прохожих про храм в Ретре, сколько человек ответит? То-то. А то, что существует брактеат как неизвестная часть прильвицкой коллекции, знают единицы. И сердцем чувствую, количество осведомленных скоро начнет убывать в геометрической прогрессии».
Вспомнив об Энке, Максимов суеверно сжал кулак. К немцу с медвежьими повадками он успел проникнуться симпатией. Чем-то он напомнил самураев, блуждавших в филиппинских джунглях сорок лет после войны. Они не знали, что Япония капитулировала. А если до них и дошли слухи, то не поверили. Для таких людей слова «капитуляция» не существует. Их можно предать, о них можно забыть. Но они, проклятые и забытые, будут упорно вести свою войну.
Максимов понял намек Энке: «Штази» не капитулировала. И акция в арабском притоне служила лучшим подтверждением этого. Крови, конечно, пролили изрядно. Но как иначе? Террорист, как бойцовый пес, должен знать, что кусать вскормившую тебя руку смертельно опасно. Вышедший из-под контроля агент должен быть уничтожен моментально и показательно жестоко. Таковы неизменные правила в этом неменяющемся мире.
Следом пришла мысль, что давно пора запросить поддержки. Становилось слишком жарко. Слишком активно его толкали в капкан хорошо спланированной операции. Обдумав ее, Максимов убрал телефон в карман.
«Нет, Уж очень высокий темп. Пока наши обработают сообщение, все успеет трижды измениться. Надо выждать немного, — решил он. — Тем более, что уже приехал».
Машина, клюнув носом, притормозила. Таксист, не молодой парень из группы Энке, а пожилой, помятый жизнью «ости» повернулся и стал тыкать пальцем, показывая на двери в рамке из ярких огоньков.
— Пресса, я, я! — Он сразу опознал в Максимове туриста. Знания немецкого у которого едва хватило, чтобы правильно назвать адрес.