— Орден Хранителей — существует. В этом нет никаких сомнений. Но это не есть некая конструкция, созданная по умозрительному проекту. Каким был Орден СС в представлении его магистров. Очевидно, земля, этнос, ее населяющий, и духовная Традиция народа есть некое триединство, самопорождающее тех, кого мы называем Хранителями. Пока существует Россия как некая геополитическая и духовная реальность, будет существовать сила, ее хранящая. И наоборот.
Процесс пополнения рядов Хранителей прост и эффективен, как все живое. Посвящение — это пробуждение внутренних сил человека. В традиции Ордена это принимает форму смертельно опасного испытания. Тот, кто прошел его, кто услышал голос предков и зов крови, начинает чувствовать тонкие токи, исходящие из родной земли. С этой минуты им не надо руководить, отдавать приказы и требовать подчинения. Посвященный сам выбирает дорогу, цели и средства ее достижения. В чем-то это напоминает сказания о рыцарях Круглого стола. Они странствуют без видимой цели, совершают подвиги без внешнего побуждения, с готовностью принимают смерть, потому что знают, что обрели бессмертие.
Орден сохранился лишь потому, что никогда в открытую не участвовал в драках за власть. По большому счету ему все равно, кто сидит на троне. Орден лишь находит достойных, проводит их сквозь порог Посвящения и выпускает в жизнь, чтобы они хранили и оберегали ее дальше.
Мы вычислили лишь одного из них. Странствующий рыцарь и его оруженосец, которому еще предстоит пройти испытание. Надеюсь, что через них мы выйдем на тех, кто вывел их на Дорогу. На Навигатора, как они его называют, если верить старым документам, попавшим в руки Рейнхарда Винера. Мой дядя отдал за право прикоснуться к тайне Ордена свою жизнь. Я — Клаус Винер, двенадцатый магистр «Черного солнца», готов принести в жертву свою, чтобы уничтожить Орден.
Винер замолчал. Развернул кресло, встал, прошел к окну.
На фоне лунного света, залившего сад, отчетливо, словно вырезанный из черной бумаги, проступил контур его фигуры. Винер уперся плечом в косяк, руки все еще были скрещены на груди, но голос оттаял, в него вновь вернулись человеческие нотки.
— Мангуст обязательно продолжит поединок, Вальтер. В этом я уверен. Чем больше он будет узнавать о брактеате, тем непоборимей будет его тяга дойти до самой сути. Тяга к знаниям и жажда к действиям — вот в чем его сила. Мы обязаны превратить ее в слабость. — Винер повернулся. Сакура уже на месте?
— Да. Внедрение прошло успешно. Находится в полной готовности.
Экстренную переброску агента из Европы в столицу среднеазиатской независимой республики Хиршбург считал своей личной заслугой.
Винер прошел к стене. Из-за полумрака в кабинете Хиршбург не видел, что он там делал, лишь услышал, как зажужжал электронный замок. Мягко хлопнула, закрывшись, дверца сейфа.
Хиршбург попытался встать, когда Винер, обойдя стол, подошел к его креслу.
— Сидите, сидите, Вальтер, — остановил его Винер. Протянул коробочку, обшитую черным бархатом. Сам уселся в кресло напротив. — А теперь откройте.
Коробочка была вроде тех, в которые элитные ювелирные фирмы упаковывают свои лучшие изделия. Хиршбург осторожно приподнял крышку. Пальцы заметно дрогнули.
— Да, да, — усмехнулся Винер. — Десять каратов плохого золота ценой в целое состояние. Реликвия храма в Ретре дорого стоит. Хотя кто может определить цену мира и войны?
— Что я должен с ним сделать? — спросил Хиршбург, справившись с волнением.
— Немедленно перешлите брактеат Сакуре. Я хочу, чтобы Мангуст увидел его на Сакуре. Клюнув раз на нашу приманку, Мангуст заглотит ее еще раз. Уверен, за брактеатом он пойдет до конца. — Винер изменил тон. Саркастической иронии как ни бывало, теперь в голосе звучали стальные нотки. — Как видите, Вальтер, ради победы я не постою в цене.
Внутри коробочки золотые змейки свили свои чешуйчатые тела, образовав на черном бархате свастику.
Хиршбург с трудом оторвал взгляд и осторожно захлопнул крышку.
Глава двадцать седьмая. Дороги богов
Странник
В окно смотрело хмурое и унылое, как невыспавшийся москвич, утро.
Карина на заплетающихся ногах прошла через комнату. Глаз не открывала. Двигалась на ощупь, как ходят дети, поднятые с постели, но еще не проснувшиеся
— В ванне не спать, — предупредил Максимов. — У нас весь день расписан по минутам.
— Изверг, — донесся слабый голос из коридора.
Максимов повернулся к компьютеру.
Он встал на рассвете, если считать таковым мутную хмарь, сменившую ночную темень. И успел многое. Пора было собираться в дорогу. Как учили, только дурак, наскоро побросав пожитки в вещмешок, считает, что готов. Умный человек перед рейдом большую часть времени уделит разведке. Собрать, проанализировать и перепроверить информацию — значит снизить риск до разумных пределов. Известно, что дуракам везет. Но только дурак лезет в воду, не зная броду, и норовит сунуть голову туда, куда явно не влезет остальное. Оставшиеся в живых после таких экспериментов потом жутко гордятся своей смелостью и удачливостью. Умные скромно молчат. Они просто никогда не сделают лишнего шага, не зная заранее, куда поставить другую ногу.
Максимов из собственного архива и через Интернет собрал всю возможную информацию о месте предстоящей операции. Теперь он мог с закрытыми глазами пройтись по Душанбе и его окрестностям. Проехать любым транспортом и скрытно пробраться пешком в сопредельные республики.
«Легенда бы еще получилось, — подумал он, расслабленно откинувшись на спинку стула. — Дед бурчать будет, конечно, но быстро успокоится. Не для себя одного стараюсь».
Модем издал короткий зуммер, замигал красной лампочкой.
Максимов вызвал на экран пришедшее по компьютерной почте письмо.
— Есть! — хлопнул кулаком по ладони Максимов. Неожиданно быстро профессор Миядзаки, возглавлявший международную экспедицию, согласился принять сотрудника профессора Арсеньева в качестве гостя. Авторитет деда, как уже не раз убеждался Максимов, в профессиональной среде был чрезвычайно высок. Три человека, сопровождающие посланника профессора Арсеньева, будут приняты при условии их готовности самим нести все расходы. Так было указано в примечании к письму.
— А куда они денутся! — вслух произнес Максимов. Без Эрики и Леона экспедиция не состоится. Карина? Максимов прислушался к шуму льющейся воды.
— Поживем — увидим, — решил он.
Карина вошла, кутаясь в его рубашку, доходящую ей до колен.
— Молодец. Одевайся, завтрак на столе.
Максимов отключил компьютер.
— Эй, небожитель, — окликнула его Карина. — Ты хоть понял, что сказал?
— Сказал — одевайся. Время не ждет. Самолет отбывает в три часа. А нам еще надо к деду заскочить на работу.
— Тем более. — Карина плюхнулась в кресло. — Как ты считаешь, могу я показаться в таком виде пред строгим взором твоего великого предка?
— В рубашке — нет.
— А больше не в чем. — Карина рассмеялась. — Нет, я поражаюсь твоей сообразительности! Вещи мои в гостинице остались, так? А тут только джинсы и рубашка. Совершенно позорного вида. В них только на грузовике разъезжать.
— Тоже мне проблемы. Заскочим по дороге, купишь что-нибудь.
Карина встряхнула мокрыми прядками. Состроила забавную мордашку.
— Как у тебя все просто, аж завидно. Во-первых, заскочить в магазин — это минимум часа два, чтобы ты знал. Во-вторых, ты же не хочешь, чтобы перед Эрикой я выглядела бомжинкой? Значит, надо добавить еще час времени и потратить чуть больше денег.
— А в фитнес-центр заскочить не надо? — спросил Максимов. — Часика на три?
— Нет, не надо. — Карина встала, сладко потянувшись.
— Потому что ты этого не переживешь.
— И на том спасибо.
Карина подскочила, в секунду оказалась у него на коленях. Прижалась, обдав ароматом чистого молодого тела.
— А когда ты злишься, у тебя вот тут морщинка появляется. — Она погладила переносицу Максимову.
Он невольно зажмурился.
— Галчонок. Не задумываясь, с ходу процитируй первую пришедшую на ум фразу о Дороге или Пути. Неважно, откуда.
Карина прищурила правый глаз.
— Та-а-ак… Пожалуйста. «Для меня существует только Путь, которым я странствую, любой Путь, который имеет сердце или может иметь сердце». Так говорил Дон Хуан Матус в книге Кастанеды. Это что, тест какой-то?
— Имя Карлоса Кастанеды в определенных кругах звучит, как пароль, — уклончиво ответил Максимов.
«Девчонка вышла на Дорогу», — подумал он, отвернув от нее лицо, чтобы не смогла прочесть тревоги.
* * *
Максимов невольно замер на пороге кабинета деда.
Профессор Арсеньев за несколько суток сильно постарел. Осанка все еще была, как он ее называл, кавалергардской, льдистые глаза смотрели твердо и сурово. Только в глубине их затаилась боль. Резче стали морщины, потемнели, как старые шрамы, а лицо приобрело нездоровый восковой цвет.
— Заходи, Максим! — Дед погладил раздвоенную бороду, укладывая ее по обе стороны галстука. — Знаю, что в гроб краше кладут. Но вовсе не обязательно так жалостливо на меня смотреть! — проворчал дед.
— Тебе бы больничный взять, — начал Максимов, сев в кресло.
— Не дождутся! — отрубил Арсеньев. — С чем пожаловал?
Он произнес это так, словно Максимов все время со дня последней встречи безвылазно просидел в своем подвале.
У них давно было заведено правило: в местах, где могли подслушать (а рабочий кабинет был одним из них) тему беседы, ее тон выбирал старший и более осведомленный — сам Арсеньев. Дед не упомянул о поездке Максимова, ее результатах и о том, что произошло в его отсутствие, значит, не посчитал нужным.
— В командировку хочу съездить, — принял правила игры Максимов.
— Максим, ты же знаешь, в каком мы положении. Выписать бумажку с печатью я могу тебе хоть на Луну. Но лететь придется за свой счет.
— На Луне мне делать нечего. А в Душанбе слетать надо. Ты бы черкнул письмецо профессору Миядзаки. Он как раз в Таджикистане что-то копает. Посещу его экспедицию, от тебя привет передам.
Дед насупил брови.
— Судя по твоим блудливым глазкам, ты уже с ним связался?
— Утром послал письмо по Интернету. Он сразу подтвердил согласие. Вот. — Максимов положил на стол лист компьютерной распечатки. — Его сотрудница готова встретить нас в Душанбе и отвезти в лагерь экспедиции. Барышню зовут Юко Митоши. Наверное, красивая, как гейша.
— И когда ты угомонишься, — беззлобно проворчал дед, прищурившись, пробежал глазами текст. — Ну и лети себе на здоровье, коль скоро сам с усам. Поставил в известность, и слава богу.
— Дед, это же Восток! Сам знаешь, дело тонкое. Мне бы письмишко какому-нибудь визирю по культуре. За твоей подписью, конечно.
Арсеньев на секунду задумался, потом кивнул.
— Заместитель министра культуры — мой хороший знакомый. Если не сняли, конечно. Пойдет?
— Беру, — улыбнулся Максимов.
Арсеньев перевернул листок, задумавшись, стал рисовать кривые линии.
Максимов присмотрелся. И сразу же поймал острый взгляд деда.
На листке появилась дугообразная свастика. Рядом вырос вопросительный знак.
«Да», — глазами ответил Максимов.
Арсеньев тщательно заштриховал свастику, превратив ее в черный квадрат. Рядом нарисовал круг и перечеркнул его крест-накрест двойными линиями.
— Что это? — спросил он вслух.
— Славянская руна Дажь. Символизирует животворящую силу солнца. Знак вечной жизни, — как на экзамене ответил Максимов.
— А как назывались русские витязи в «Слове о полку Игореве»?
— Дажьбожьи внуки.
— Не безнадежен, — выставил оценку профессор Арсеньев. — И третий, последний вопрос. Известен малоазиатский бог Тадж. Созвучье «дажь» — «тадж» очевидно. Арийский народ — таджики — «отюрчен» лишь в седьмом веке нашей эры. Так куда ты купил билет?
— Еще не купил… В Душанбе. — Максимов попробовал слово на вкус, покатал, как камешек во рту. — Дажьбог. Получается — город Дажьбога. Город Солнца.
— А почему так неуверенно? — усмехнулся в бороду Арсеньев. — Профессор Миядзаки абсолютно уверен, что именно в этих местах находился духовный центр протославян. Один из центров, если быть точным.
— Ему не дают покоя лавры Щербакова? — спросил Максимов.
— Да какие там лавры! Одни тернии. Не Трою же человек открыл, а всего лишь Асгард, — со сдержанной болью, едва прикрытой иронией, произнес дед, обреченно махнув рукой.
Открытие города богов — мифического Асгарда, описанного в скандинавском эпосе, не вызвало никакого ажиотажа в общественном сознании. Даже научная общественность сохранила олимпийское спокойствие. Шлимана, поверившего Гомеру и откопавшего Трою, знает любой мало-мальски образованный человек. Но мало кому что скажет имя нашего современника Владимира Щербакова.[55] Хотя научный подвиг его равноценен шлимановскому. По «Старшей Эдде» он нашел город асов и дворец Одина, до открытия считавшегося всего лишь божеством из мифов полудиких скотопасов, живших черт знает когда до рождества Христова и Октябрьской революции. Он же доказал, что ту самую Трою основали «трояновы дети» — народ ванов, предков славян.
— Кого интересует прародина своего народа, когда нынешнюю родину предают и продают, — печально вздохнул дед.
— А японцу, выходит, наша история интересна? — Максимов тоже заразился благородным гневом.
— Традиционная культура, что же ты хочешь. Уважают свои корни и изучают чужие. — Арсеньев чиркнул спичкой, прикурил, зло запыхтел сигаретой. — Он ко мне обращался за консультацией, переписываемся с ним не один год. Поэтому так легко откликнулся. Он, бедолага, еще не знает, что за внук у меня уродился. Ладно, ладно, не делай вид, что обиделся.
Дед стал по очереди открывать ящики стола, ворошил бумаги в них, потом махнул рукой.
— Ну их к лешему! И так помню. Миядзаки работал в Тибете. Там ему монахи показали некий манускрипт. Он мне копию послал, да я, как видишь, задевал ее куда-то. Короче, как ты знаешь, китайские источники упоминают о рыжеволосых и светловолосых дьяволах, живших к северу от Поднебесной и постоянно устраивавших набеги. В пустыне Гоби обнаружены барельефы крылатых колесниц, явно индоевропейского происхождения. В тибетском манускрипте упоминается о некоем сражении между двумя народами, приведшем к разрушению города богов. Очень напоминает войну асов с ванами, описанную в «Эдде». После заключения мира они обменялись заложниками, в знак нерушимости договора. Это тоже соответствует эддическому мифу. Отличие лишь в том, что сказания описывают дальнейшее смешение асов и ванов и их движение на северо-запад. А в манускрипте указано, что треть племен, заключивших союз, двинулась через Копетдаг и Припамирье в противоположную сторону — на юго-восток.
— В Индию и Тибет?
— Естественно, иначе кому было писать «Махабхарату»? — вопросом на вопрос ответил Арсеньев. — Миядзаки прежде всего заинтересовало, что в манускрипте упоминается о смерти вождя переселенцев, случившейся сразу же после закладки им города. Звали вождя Дай-цу. Транскрипция, естественно, исказила первооснову. А звучало имя… Как?
— Дадзу — Дазбу — Даждбу, — начал выводить цепочку Максимов. — Короче — Дажьбог. Солнцеподобный, если перевести на русский.
— М-да, не безнадежен, — кивнул Арсеньев. — Город, конечно, назвали в его честь. И где-то вблизи современного Душанбе и следует искать его могилу. Чем Миядзаки и занят.
— Спасибо за лекцию.
Арсеньев, бросив настороженный взгляд из-под бровей на дверь кабинета, подтянул к себе листок и вновь стал выводить на нем дугообразные линии.
— В манускрипте говорится, что вождю было доверено хранить знак мира, заключенного между асами и ванами. Носил он его на груди. Есть вероятность, что этот знак положили в его могилу вместе с другими сокровищами, Миядзаки, если найдет захоронение, имеет шанс прославиться. Еще никому не удавалось так детально связать миф с археологической находкой. У японца есть изображение этого знака. Печать Договора, как он ее назвал. Жаль, что не могу тебе показать копию с манускрипта. Задевал куда-то.