— Мальчишка слабоват, но за серебряные полтаньги и несколько медяков согласился дотащить кувшины до нашего постоялого двора. Думаю, за час с небольшим управится, если догадается нанять кого-нибудь из местных нищих. А что тут происходит, господин?
Вот тогда Берит и попробовал ответить ему на последний вопрос, потому что, по свойственной ему какой-то воровской хитрости, привык ничего из всего, что происходило вокруг, не упускать.
Но рыцарь не хотел, чтобы Гиена излагал свои комментарии, и оборвал его:
— Тихо.
Тогда-то окошко, проделанное в двери банка, и открылось. В нем стало видно чье-то очень молодое безусое лицо, но Франу все местные этим вечером, кроме аптекаря, казались молодыми, или же он не умел уверенно различать возраст жителей этого восточного городка.
— Открывай, парень, — приказал он твердым, ясным голосом.
— Ишь, открывать тебе, чужеземец? А не богато ли будет сразу вот так открывать? — спросило лицо из прорези.
— Если ты не откроешь, твой господин узнает, что по твоей милости он упустил весьма прибыльное дельце.
— С чего это прибыли по ночам к нам приходят? — снова спросил охранник с той стороны двери. В том, что это, по всей видимости, еще один из стражников, только подчиненный уже самому банкиру, теперь сомневаться не приходилось.
— Это следует тебе прямо тут объяснить? — вкрадчиво спросил Калемиатвель. Он тоже, как и рыцарь, подобрался, будто бы нащупывал на своем поясе оружие, а может, и впрямь нащупывал.
— Я же говорил, что поздно уже, — негромко пробурчал Хитвар. Он не знал теперь, чью сторону принять, может, стоило и за банкира вступиться, тогда, глядишь, от него какая-нибудь благодарность снизойдет. — Я же говорил, — убежденно повторил он.
Фран краем глаза заметил, что Калмет как-то очень аккуратно и на редкость незаметно сунул ему в ладонь монету. Это была немалая монета, но, пожалуй, все же помельче, чем та, которой оруженосец расплатился с мальчишкой из аптеки. И все равно, как ни крути, это была значительная плата за ту услугу, которую Хитвар оказал им, всего-то показав, где находится в городе лавка аптекаря и этот банк.
А может быть, и не слишком. Кто знает, какие у них тут нравы и сколько местных воров мечтают этот банк грабануть, поживиться за счет Бабы ал-Сулима или Гаруна Золотого?
Неожиданно лицо в прорези двери сменилось. Теперь на Франа и всех остальных смотрел гораздо более сильный, поживший и явно опытный в военном отношении орк.
— Вы с оружием, чужаки, — отозвался он, внимательно осмотрев всех разом, стоящих перед дверью. — Слуги пусть останутся там, а ты входи, офицер.
— Слуги пойдут со мной, кроме Хитвара, — ответил Фран. — Может так получиться, солдат, что мы у вас и заночуем.
— Безантус, это не простые ночные проходимцы, — неожиданно подал голос Хитвар. — Я бы на твоем месте открыл им.
— Ладно, — согласился орк Безантус, — открою. А ты, — он чуть повернулся к молодому служащему банка, — сходи-ка за Фаттахом. Пусть он с этими пришельцами разговаривает.
Дверь банка наконец-то почти беззвучно раскрылась, и рыцаря Франа Термиса, его оруженосца Калемиатвеля и Берита Гиену все же впустили внутрь. Почти тотчас же дверь за ними захлопнулась, и банковский охранник Безантус тут же сделал шаг в сторону, чтобы видеть всех разом, будто бы ожидал от них нападения.
Оглядев их еще разок, он чуть усмехнулся и сделал приглашающий жест. И все же шагать перед незнакомцами он не собирался. Фран про себя решил, что все эти переходы от чрезмерно частых поклонов к почти откровенной грубости и недоверчивости выглядели бы забавными, если бы дело не было таким серьезным. Ведь он определенно не мог обратиться в другую меняльную контору, не мог сходить к другому из местных банкиров, ему нужно было узнать как можно больше именно тут, и именно о Гаруне Золотом, владельце этого банка.
Для верности он и сам внимательно посмотрел на Безантуса. И тогда на него снова накатила волна всезнания. Он сумел увидеть этого орка, когда-то солдата, а теперь обычного охранника, сосланного сюда, в едва ли не самый мелкий и незначительный банк, чтобы… Чтобы скрыть что-то, что этот вот Безантус каким-то образом узнал?.. Раньше такое соображение не могло прийти в голову Франу, но теперь он, привыкая доверять своим необычным прозрениям, был в этом почти уверен.
Он даже вгляделся в эту странность, как на поле боя внимательно и старательно пробовал на большом расстоянии определить силы противника, с которым предстояло сражаться… Ему было ясно, что парня этого, Безантуса, как-то использовали, и он почему-то вышел из доверия. Тогда-то и пришлось его этой ссылкой изолировать, скорее всего, чтобы не возникло желания окончательно с ним разделаться.
Из темного угла прихожей, почти залы, в которую они вошли со двора, появился карлик, чуть повыше обычного роста для их породы, с жидковатой, спутанной бороденкой, не старый и не молодой одновременно, какой-то недокормленный, пожалуй что, и худой для его плотного от природы сложения. Разумеется, он тут же поклонился.
— Что будет господам угодно? — А вот угодливости в нем было так же мало, как ледников в пустыне.
— Подойдем-ка к какому-нибудь столу, Фаттах, — предложил рыцарь.
И когда этот карлик, не удивившийся даже, что люди, увидевшие его впервые, знают его имя, подвел их к столу у стены прихожей, Фран отстегнул кошель, бухнул его на столешницу из простого истертого дерева, даже не покрытого лаком или какой-нибудь мастикой, и предложил:
— Пересчитай.
Фаттах развязал горловину кошелька, выплеснул золотые, будто воду, перед собой и… У него отчетливо даже в том неярком свете, который освещал этот стол, задрожали руки. Он поднял лицо, в его неглупых, жестковатых глазах застыло изумление.
— Господин… — Карлик проглотил слюну, даже его тощенькая бородка мешала ему говорить. — Господин… э… Не знаю, кто ты и откуда, но такие деньги я не могу взять, э… без ведома моего господина.
— Я об этом догадываюсь, — сухо отозвался Фран Соль. — Тогда зови своего господина, мне не хотелось бы терять время.
Карлик соскочил со своего стульчика, он умел двигаться резво, когда волновался. Бросился в тот же темный угол комнаты, из которого незадолго до этого так важно и серьезно появился. Но прежде чем уйти, обернулся и почти закричал:
— Что с этими деньгами следует… э… сделать, господин?
— Это я расскажу достопочтенному Бабе ал-Сулиму.
Фаттах исчез, Безантус хмуро посмотрел на рыцаря, потом перевел свой строгий, едва ли не угрожающий взгляд на Калемиатвеля, который с деланным добродушием ему подмигнул, затем банковский страж быстро оглядел Берита Гиену. Вот тут он цыкнул зубом, да так, что гнолл попятился. Безантус так же хмуро усмехнулся и спросил своим низким, уверенным голосом:
— Не желают ли господа вина с дороги?
— Это было бы славно, — рассеянно отозвался рыцарь. Но все же добавил: — И принеси себе стакан, Безантус.
Орк кивнул.
— Не знаю твоего имени, чужеземец, извини.
— Называй меня рыцарем, Безантус, этого обращения будет довольно.
Безантус быстро, как и положено военному, поклонился. И Фран высказал то, что и следовало, потому что очень уж его этот самый бывший вояка заинтересовал:
— Ты же из солдат, ты не должен служить тут. Ты наверняка вспоминаешь славные бои и походы… Мы можем поговорить, солдат, это всегда интересно.
— Как будет угодно господину рыцарю. — Безантус еще поклонился и куда-то исчез на несколько минут.
— Что происходит? — спросил рыцаря оруженосец шепотом, чуть склонившись с высоты своего роста к самому уху Франа.
— Потом поймешь, — отозвался рыцарь и поискал глазами кресло.
Гиена догадался, чуть приседая от натуги, подтащил самое лучшее из креслиц, которые стояли в этом помещении, к столу, на котором горячей кучкой, словно угли, лежало тусклое золото. Можно было удивляться тому, что вот этот не самый яркий металл, отчеканенный в весьма истертые монеты, местами грязноватые от въевшейся в их рисунок сальной пакости из-за множества рук, в которых они побывали, привлекали столько внимания. Но с золотом, решил рыцарь, всегда так — даже если оно выглядит непритязательно, от него сложно отвлечься.
Калмет положил руку на спинку креслица и встал за плечом рыцаря, будто это и было его законным местом. И вот удивительно, Гиена, мелкий воришка из Береговой Кости, к тому же еще и не выздоровевший до конца, вдруг вытянулся за плечом полукровки-эльфа, едва ли не повторяя стойку самого оруженосца за рыцарем Франом.
Хлопнула дверь, и в комнате появился мальчишка, который первым открыл окошко в дверях банка, тот самый, безусый. Он тащил поднос, на нем стояло несколько простых оловянных стаканчиков и небольшое блюдо с виноградом. Кувшин с вином за ним нес Безантус. Он принялся наливать вино в стаканчики, заставив каким-то не вполне уловимым жестом мальчишку раздавать их всем по очереди, начиная, конечно, с рыцаря.
Фран попробовал вино, оно было кислым, терпким и почему-то наводило на мысли о лошадиной гриве, которая во время галопа попадает в лицо всаднику. В конце этой несложной церемонии Безантус взял один стаканчик и себе. На столе остался еще один стакан и… Это было удивительно, но оказалось, что помимо оловянных посудин Безантус прихватил еще и серебряный, чеканный кубок. По-видимому, он предназначался господину Бабе ал-Сулиму. Только бы не забыть ненароком его имя, подумал рыцарь.
Как по приказу, в тот же миг сам господин Баба появился в этом помещении, запахивая на жирной, почти женской безволосой груди халат, который в свете дня мог бы показаться пестрым и нарядным, но сейчас почему-то выглядел серым, как и все в этой зале. Господин Баба подождал, вероятно, пока чужеземцы поклонятся ему вслед за его охранником и привратным слугой, но так и не дождался этого. Рыцарь лишь суховато кивнул, но при желании это можно было все же принять за подобающее приветствие.
— Я — Баба ал-Сулим, чужеземцы, — визгливым, но и хрипловатым со сна голосом произнес управляющий банком. — Мне сказали, что без меня невозможно…
И тогда он заметил деньги на столе. Он замер, в его темных, полувосточных глазах застыло выражение… Нет, не радости и не удивления. В них застыло замешательство, будто бы банкир не знал, что ему с этой грудой золота, с этим богатством теперь делать.
Он все же опомнился, мельком взглянул на рыцаря, прошел к креслицу, на котором до этого сидел Фаттах, уселся, тяжко выставив в сторону ногу, кажется, он страдал подагрой. Рыцарь пригляделся в свете тех свечей, которые стояли на столе, к его лицу. Это было лицо все тех же степных, южных восточников, людей, но теперь в нем просвечивало что-то почти гноллочье, зубы и строение челюсти были почти такими же, как у Гиены. Вот только волосы не закрывали лоб жесткой челкой, как у Берита, а отступили, оголив покатый, низкий, бугристый, словно бы вылепленный из глины череп.
— Сколько здесь? — Баба повернулся к Фаттаху.
— Я не пересчитывал без тебя, господин, но по весу… Поболе семи тысяч динаров, если считать золото чистым, как наше… Я не знаю этих монет, господин мой.
— Что это за монеты, сэр рыцарь? — спросил Баба у Франа.
— Мы называем их берталями, господин Баба. Мне сказали, что каждая из них идет по три дуката с третью или за семь с четвертью сольдов.
— Многовато ты считаешь, сэр рыцарь. — Банкир принялся думать, он даже руку поднял, чтобы простецки почесать затылок, но, все еще продолжая думать, руку опустил и снова уставился тусклым, неразличимым в этом свете взглядом в рыцаря. — Я могу, пожалуй, посчитать их по весу.
— По весу выйдет еще больше, — усмехнулся рыцарь.
На самом-то деле ему не хотелось улыбаться, он не мог видеть в этом вот Бабе ал-Сулиме того, что хотел: не мог понять, что он думает, что его волнует, чем он на самом деле занимается, когда не считает деньги и не злится из-за нежданного пробуждения, как вышло этой ночью. Рыцарь, несмотря на дар понимать всех окружающих, не был способен пробить жесткую, словно броня, корку, закрывающую жизнь банкира.
А вполне может быть, решил он неожиданно, что у Бабы уже давно вообще нет жизни, он слишком подчинился своему ремеслу — менять монеты, наживаться и приносить наживу своему далекому господину — Гаруну аль-Рахману по прозвищу Золотой. По сути, его следовало бы пожалеть.
— Что следует сделать с этим… богатством, господин? — Бабе едва удалось придать голосу спокойное звучание. Как и прибавить вежливое обращение по отношению к чужеземцу, что сидел перед ним и даже не поднялся при его появлении.
— Эти деньги следует передать капитану стражи храма Метли в городе Береговая Кость. — На миг рыцарь задумался. — Или тому солдату, который исполнял должность капитана до недавнего времени, пока оттуда не сбежал некий преступник, которого должны были повесить.
— Что это означает? — нахмурился Баба ал-Сулим.
— Капитана этого могли уволить, — пояснил рыцарь нехотя, — за ненадлежащее исполнение службы. Это произошло всего несколько дней назад, ты сумеешь найти его без труда.
— Это взятка? — снова спросил Баба. Он привык задавать вопросы и привык, чтобы на них отвечали. Рыцаря это начинало немного раздражать.
— Следует оформить этот перевод денег, как… Не знаю, допустим, как наследство от далекого родственника. Ведь это несложно, не так ли, господин Баба?
— Это возможно, только я не совсем понимаю…
— Понимать тут нечего. — Рыцарь допил вино, на этот раз Калмет тут же налил в его стаканчик еще немного. — Ты берешься исполнить это дело или нет?
— Банк возьмет, при таком обороте дела, одну пятидесятую долю…
— Я и не рассчитывал, что ты исполнишь эту службу бесплатно.
— Что же, тогда… Да, тогда я возьмусь за эту… службу. Это будет нетрудно, а оформить как наследство — и того проще. Подкупить нотариуса в этой Береговой Кости вряд ли труднее, чем у нас или где-нибудь еще. — Баба повернулся к Фаттаху. — Пересчитай, взвесь, если вес действительно превосходит дукат из расчета три с третью, принимай по этой ставке. — Он взглянул на рыцаря почти дружески, впервые в течение разговора. — В каких монетах следует… передать деньги капитану храма Метли или тому, кто недавно служил на этой должности?
— Не знаю, — отозвался Фран, — я об этом не думал. Может, в сольдах? Или в звонах? Подойдут любые деньги, которые имеют хождение в тех краях, господин Баба. Пусть решает сам… получатель этих монет. Возможно, он захочет часть суммы получить в серебре. Тогда, считай, тебе повезло, потому что бертали наши по отношению к серебру имеют еще более высокий курс.
— Верно, у них там, на побережьях, серебро скверного качества… Впрочем, это уже моя забота, не так ли, сэр рыцарь?
— Именно так, Баба.
Рыцарь решил, что не стоит чрезмерно нежничать с банкиром. Не составляло труда догадаться, что капитан, который продал ему Гиену, теперь получит едва ли не десятую часть серебром. Хотя все равно сумма должна была получиться немалая, пожалуй, даже побольше, чем рыцарь с капитаном стражи храма Метли в свое время договаривался.
— Фаттах, как перечтешь, напиши расписку в получении… этого богатства, с указанием места, времени и условий передачи денег. Разбудишь меня, когда потребуется ее подписать. Свидетельство тебе даст с нашей стороны Безант. — Баба посмотрел на рыцаря. — Кто подпишется свидетелем с твоей стороны, рыцарь?
— Калемиатвель вполне подойдет, — отозвался Фран Соль. — А теперь, господин Баба, пока будут исполняться все эти формальности, я хотел бы просить тебя проявить гостеприимство, накормить нас ужином и предоставить ночлег до утра.
Вот тут Баба ал-Сулим даже слегка крякнул и, что было совсем не характерно для его желтокожей расы, чуть покраснел.
— Это не вполне в наших обычаях и правилах… — И тогда, еще разок окинув взглядом золото перед собой, банкир передумал. — Хорошо, рыцарь, я прикажу затопить печь и приготовить ужин для тебя и твоих спутников. Прислуживать тебе станет Ахост…
Вероятнее всего, именно так звали безусого привратника, но у рыцаря были на этот счет свои соображения.
— Нам можно подать самые обычные кушанья, разжигать огонь и поднимать кухарок не стоит, — легко, словно он и не сомневался в согласии банкира, отозвался рыцарь. — Лишь пришли побольше вина, господин Баба. А еще, пожалуй, я попрошу тебя, чтобы с нами ты послал Безантуса. Нам будет с ним… привычнее, ведь он из служак. Бывшего солдата, знаешь ли, видно издалека.