Под бдительным присмотром двух привычно безликих хранителей я был препровожден в небольшую комнатку, внешне мало чем отличающуюся от моего прежнего жилища, и оставлен там.
Обо мне позабыли, но не настолько, чтобы я успел насладиться положением свободного человека. Вскоре дверь распахнулась, и началось очередное путешествие по длинным коридорам. Несмотря на то что я не был больше заключенным, отношение хранителей ко мне ничуть не изменилось. То же требование заложить за спину руки, те же отрывистые окрики, та же готовность сделать из меня отбивную. Тюрьма Сонг упорно не желала отпускать меня, и я не обижался на нее за это, так как знал, сколь опасно дарить свободу таким, как я. Я просто шагал вперед, без промедления реагируя на каждый окрик хранителей, и думал о том дне, когда смогу пройти по родному городу и когда за спиной не будет слышна вкрадчивая поступь надзирателя. Но от этого дня меня отделяли бесконечность и еще одиннадцать трупов, которые покуда были не трупами, а людьми, мечтавшими примерно о том же, о чем и я. От этого дня меня отделяло короткое жесткое слово, впитавшее в себя эманацию всех слов, определяющих сущность нашего мира: черное слово «смерть».
За этими раздумьями я не заметил, как очутился в помещении, полном всяких блестящих штуковин и людей в халатах болотного цвета. У дверей меня встретил тип в круглых очках.
— Раздевайтесь, — блеснув линзами, коротко предложил он.
По правде говоря, я слегка замялся. Среди тонущих в болотном одноцветье лиц я приметил несколько, явно принадлежащих противоположному полу. Не скажу, что отличаюсь чрезмерной стыдливостью, но предстать обнаженным перед весьма миловидными девицами мне не очень-то хотелось. Я был не в той форме, чтобы обольщать женщин красотой своего тела. Я давненько не видел себя без тюремного комбинезона, но если принять во внимание скудость питания и полное отсутствие солнечных лучей, я должен был походить на ощипанного тощего петуха, поэтому предложение очкарика не вызвало у меня особого восторга. Я не исполнил приказа и красноречиво, как мне показалось, повел бровями в сторону ближайшей ко мне девицы. Но тип в очках или не понял, или не захотел понять меня. Одарив мою персону равнодушным взглядом, искаженным толстыми выпуклыми линзами, он нетерпеливо прибавил:
— Ну что же вы стоите? Раздевайтесь!
— Ты что, оглох? — рявкнул стоявший за моей спиной хранитель, и правая почка ощутила увесистое прикосновение кулака.
Я охнул от боли и счел его довод вполне убедительным, чтобы подчиниться. Дрожащими пальцами я потянул застежку от шеи к правому боку. Доведя ее до того места, где кончались рамки приличия, я замер и сдавленным шепотом пробормотал:
— А как же эти?
— Эти? — Тип в очках недоуменно уставился на меня. Потом до него дошло, что я имею в виду, и он ухмыльнулся: — Эти как-нибудь переживут. Они вдоволь насмотрелись здесь на всякое дерьмо. Твой голый зад, приятель, вряд ли их смутит.
Слова очкарика не убедили меня, но я не стал дожидаться, когда охранник придаст им дополнительный вес. Попрыгав поочередно на каждой ноге, я стащил с себя комбинезон и оказался в костюме Адама. Не скажу, что это произвело фурор. Люди в болотных халатах по-прежнему занимались своими делами, только охранник не удержался от соблазна врезать мне ладонью по мягкому месту.
— Дохляк!
Этот шлепок будто стал сигналом. Взоры находившихся в помещении разом обратились ко мне, отчего я ощутил себя нимфеткой, назначенной на роль главной дамы стриптиз-шоу. Руки автоматически отрепетировали движение футболиста, стоящего в стенке, щекам стало нестерпимо жарко.
Типу в очках пришлась не по душе выходка моего провожатого, и он строго прикрикнул на него, приказав оставить меня в покое. Я полагал, что хранитель огрызнется, но тот, к моему величайшему изумлению, беспрекословно повиновался и даже отступил от меня к двери, отчего я проникся уважением к очкарику, знающему себе цену. А тот окинул меня ласково-безразличным взглядом и предложил:
— Пожалуйста, сюда. Сейчас мы осмотрим вас.
Прикрываясь ладонями, я направился вслед за врачом к столу, за которым сидела молодая, весьма привлекательная особа. С ухмылкой поглядывая на растерявшегося Дипа Бонуэра, особа принялась задавать вопросы. Я сообщил ей свое имя, возраст и место рождения, а также имя своих родителей. Вдобавок у меня поинтересовались последним местом проживания, а также родом деятельности, какой я занимался, будучи на свободе, после чего я был препровожден далее. Очкарик отвел меня за ширму, где была кушетка, над которой нависал громадный, устрашающего вида аппарат — помесь дыбы с гильотиной. Мне велели лечь на кушетку, я повиновался, испытывая неприятный холодок в животе. Но ничего дурного не случилось. Аппарат оказался безобидным сканером-диагностом, неторопливо и дотошно исследовавшим состояние моих внутренностей. Выяснилось, что потроха у меня еще не прогнили.
— Очень даже неплохо! — подчеркнул очкарик, ознакомившись с выкладкой на дисплее. — У большинства ваших товарищей дела обстоят куда хуже.
Затем я попал в руки целой шайки палачей. У меня взяли кровь, волосы, кусочек кожи и несколько мазков. Последнюю процедуру проделала — ну естественно! — молоденькая девица, отчего я испытал сильнейшее неудобство, когда мое естество припомнило, что я все же мужчина. Но девица и бровью не повела, отчего мне стало даже чуточку обидно.
От девицы я перешел к седому, неопрятному на вид типу, который подробнейшим образом побеседовал со мной о наследственных болезнях. Таковых у меня не оказалось, о чем я и сообщил. Врач, сидевший рядом, живо интересовался наличием у меня психических отклонений и противоестественных наклонностей. Я разочаровал и его, после чего был препровожден к следующему, который проявил любопытство к моим снам. Я не отказал себе в удовольствии сочинить пару красочных небылиц, но, полагаю, моим байкам вряд ли поверили. Еще меня осчастливили вниманием окулист, стоматолог и какой-то придурок, шептавший себе под нос слова и требовавший, чтобы я в точности их повторял.
На этом первая часть программы была завершена, и я надолго попал в руки двух здоровяков, принявшихся изучать мое физическое состояние. Для начала мне пришлось попотеть на каком-то тренажере, задействовавшем как руки, так и ноги. Затем меня заставили несколько раз отжаться, после чего я долго вспрыгивал на какую-то тумбу, приседал и сгибался, производя непристойные движения задом. В конце концов я совершенно выдохся. Здоровяки внимательно следили за мной, обмениваясь комментариями. Мышцы пациента не привели их в восторг, потенциальная сила была воспринята лишь как удовлетворительная. Единственное, что заслужило похвалу, — быстрота реакции. Когда здоровяки по очереди бросили в меня один за другим два мяча, я увернулся от первого и поймал второй. Моя ловкость объяснялась просто — в детстве я любил поразвлечься игрою в мяч. Не знаю, почему это произвело такое впечатление. Подошедшему к нам типу в очках здоровяки описали мои успехи почти в восторженных тонах. Очкарик одарил меня внимательным взглядом, а потом и улыбкой.
— Как видите, все не так уж плохо, мой друг. У вас здоровый организм и отменная реакция. Но вам необходимо увеличить выносливость и набраться сил, иначе никакая реакция не поможет. Насколько я могу судить о состоянии ваших мускулов, вы отбывали срок в одиночке?
Я кивком головы подтвердил правоту его предположения.
Очкарик вздохнул:
— Ужасное правило! Удивительно, как вы еще ухитрились при малоподвижном образе жизни сохранить здоровое сердце.
— Я старался держать себя в форме, — сообщил я и поведал доктору о прогулках и ежедневных отжиманиях, за что был вознагражден новой похвалой.
— Очень разумно! — сказал очкарик, подавая мне бумажное полотенце, чтобы я мог утереться. — Вы правильно относитесь к своему здоровью. Однако большинство из ваших товарищей намного сильнее. Они имели возможность двигаться и лучше питались. Вам придется приложить немало усилий, чтобы приблизиться к их физической форме. Но так как в вашем распоряжении всего две недели, не думаю, что вам это удастся.
«Жестоко, но честно», — подумал я и попробовал улыбнуться.
— Я постараюсь.
Очкарик благосклонно кивнул:
— Конечно. И мы со своей стороны сделаем все, чтобы помочь вам в этом. Мы подберем питание, которое будет способствовать скорейшему восстановлению ваших сил. Мои помощники разработают индивидуальную программу укрепляющих упражнений. Кроме того, вам будет назначен курс внутривенных и внутримышечных инъекций, они помогут нарастить мускулы. Ну и, конечно, физическая подготовка и еще раз физическая подготовка! Мы сделаем все, что в наших силах, и через пару недель, надеюсь, вы будете чувствовать себя не хуже, чем в тот день, когда очутились здесь. Мы заинтересованы, чтобы вы выглядели хорошо.
Я молча кивал, сознавая себя бараном, ведомым на заклание.
— Я сделаю все, что скажете.
— Отлично, Бонуэр! — Очкарику явно была по душе моя покладистость, и он всячески демонстрировал свое расположение ко мне. Взявшись за мой локоть, он неторопливо повлек меня к двери. — Вы очень неглупый человек. Думаю, если вы будете столь же благоразумно вести себя и дальше, удача может улыбнуться вам.
У меня не было оснований полагать, что врач и впрямь говорит то, что думает. Он не производил впечатления наивного человека и уж конечно мог лучше всех остальных оценить шансы на успех каждого из нас. Но он оставлял мне надежду, и я был благодарен ему за это. Врач говорил еще что-то, я рассеянно кивал в ответ до тех пор, пока не услышал:
— Ну вот и все, господин Бонуэр. Мы с вами еще увидимся.
Тут до меня дошло, что очкарик намерен выставить меня за дверь совершенно голым, и я забеспокоился:
— А как же мой комбинезон? Очкарик одарил меня щедрой улыбкой. Что-то в последнее время мне подозрительно часто улыбались!
— Одежда вам пока не понадобится. А потом вы получите другую, соответствующую статусу свободного гражданина, каковым вы и являетесь. Всего доброго, господин Бонуэр!
С этими пожеланиями я был выставлен в коридор, где попал в ласковые объятия поджидавших меня хранителей.
— Хорош!
Прибавкой к словесной оценке моих достоинств был увесистый шлепок, пришедшийся пониже живота. Я рефлекторно согнулся и привычным жестом прикрылся ладонями. Одарив хранителей парой нелестных эпитетов — высказанных, естественно, про себя, — я крикнул:
— Эй, поосторожней! Вы имеете дело со свободным человеком!
Мои слова были встречены дружным гоготом, после чего я получил крепкий пинок в зад.
— Ну ты, свободный человек, ступай вперед!
Мне оставалось только повиноваться. Каменный пол неприятно холодил ступни. Заложив за спину руки, я шагал по коридору, с мрачностью рассуждая на тему того, как же все-таки меняет человека одежда. В комбинезоне заключенного я был совершенно бесправен, но вызывал нескрываемое уважение, так как немногие в тюрьме Сонг удостаивались чести быть причисленными к категории «А», обозначавшейся узкой черной полосой на левом плече. Утратив свою одежду, я утратил и былое уважение. Раз одежда означает статус, голый человек лишается всех статусов. Неожиданно я подумал, что не речь и не умение обтесать палку отделили человека от обезьяны, а тот самый фиговый листок, которым прикрывался Адам и которого был лишен я. Ну что ж, вперед к обезьяне!
Мои размышления были прерваны толчком в спину.
— Давай сюда!
Передо мной была дверь, помеченная странным знаком — стилизованным изображением расколотого на два полушария человеческого мозга. Не ожидая подвоха, я толкнул эту дверь и застыл на месте…
Глава 6
Нет, сегодня положительно был день глумления над бывшими заключенными! Недоставало лишь одного — выставить меня напоказ перед привлекательной женщиной. А именно это, похоже, и намечалось. Стоявшая передо мной женщина была далеко не юна, примерно моих лет, но весьма симпатична. Мои руки вернулись в позу стыдливости, из-за чего я получил такой силы пинок в зад, что едва не очутился в объятиях незнакомки. Та успела увернуться, после чего принялась рассматривать меня. Не думаю, что серокожий субъект с выпирающими ребрами показался ей привлекательным, но я, собственно говоря, и не претендовал на это. Меня волновали куда более тривиальные проблемы. Словно догадавшись об этом, женщина перевела взгляд на хранителей и коротко бросила:
— Выйдите!
— Но, мэм! — попытался заикнуться старший, намереваясь запеть привычную песню о той опасности, какую я представляю, но женщина не дала ему докончить.
— Я же сказала: выйдите!
Тон, каким она это произнесла, был самым что ни на есть решительным.
Хранители переглянулись, потом старший кивнул напарнику, оба попятились и исчезли за дверью.
Едва это случилось, женщина вновь вернула взгляд на меня и улыбнулась. Ее улыбка была совсем не похожа на те, какими потчевали меня представитель Корпорации и очкастый врач. Эта улыбка была открытой, естественной и, я даже осмелился бы сказать, доброжелательной.
— Проходите, пожалуйста.
Ощущая крайнюю неловкость, я несмело двинулся вперед.
— Сюда.
Женщина, похоже, не желала смущать меня и потому тактично смотрела в точку, чуть выше моей головы. Изящная рука указала на кресло, оснащенное зажимами и множеством вьющихся проводов. Кресло располагалось точно посреди комнаты и напоминало электрический стул, виденный мной некогда в одном из музеев Сомметы; от подобной ассоциации я невольно вздрогнул. Моя реакция не ускользнула от зорких глаз незнакомки.
— Не беспокойтесь, это всего лишь психодетектор.
— Знаю! — буркнул я без особой доброжелательности.
— Вам приходилось его видеть?
— И не только видеть. К вашему сведению, у меня категория «А», а номер «И»! — Изобразив наглую ухмылку, я вызывающе посмотрел на самоуверенную леди и испытал удовольствие, заметив, что ее губы слегка дрогнули.. — Так что, может, все-таки вызвать хранителей?!
Не знаю, что уловила она в моем голосе — издевку или что-то иное. Но ответ был неожиданным:
— Ни к чему. По-моему, вы не склонны к насилию.
Я не стал возражать. Если ей угодно считать, что я настроен мирно, пусть считает. Вместо ответа я подошел к креслу и неторопливо опустил зад на сиденье, которое оказалось жестким и холодным. По телу моментально побежали мурашки. Я поежился и искоса посмотрел на незнакомку. Она продолжала изучать меня. Глаза у нее были синие и глубокие. От их пристального взгляда та неловкость, какую я испытывал, усилилась еще более. Я ощущал себя подопытным кроликом, ожидающим, когда же его оскальпируют. Мерзкое, скажу вам, чувство! Быть может, стоило попытаться объяснить это?
— Знаете, мэм…
Я неосторожно заглянул в синие глаза и утратил стройность речи. В столь незавидную ситуацию мне не приходилось попадать давно. В последний раз я чувствовал себя подобным образом еще подростком, когда в скаутском лагере воспитатель застукал меня за весьма увлекательным занятием — я подглядывал в дырочку в стене ватерклозета за писающими девочками. Старое и очень неприятное воспоминание.
— Знаете… — Слова вновь куда-то пропали.
— Говорите, не стесняйтесь! — подбодрила женщина, приближаясь ко мне едва ли не вплотную.
От нее исходил тонкий аромат весеннего леса. Невольно подумалось: ничего себе — «не стесняйтесь»!
— Знаете, в одеянии Адама я чувствую себя не очень приятно, — разродился я наконец с третьей попытки. — Был бы очень благодарен, если б у вас нашлось нечто, что я мог бы набросить на себя.
— У меня ничего нет! — радостно откликнулась хозяйка кабинета. — Кроме того, согласно правилам, во время сеанса психодетекции тело испытуемого должно быть лишено одежды. Любой кусок инородного материала может вызвать искажения и повлиять на достоверность информации. Если вы полагаете, что смущаете меня, можете не беспокоиться на этот счет. Я уже повидала обнаженных мужчин.
Тут мне захотелось сказать, что это она смущает меня, но я промолчал. Мое молчание было истолковано неверно. Женщина решила, что, раз все недоразумения улажены, можно приступать к делу.